— Гайя, а ты теперь снова будешь тренировки сама проводить? — спросил у нее задержавшийся на площадке Вариний.
— Постараюсь. А ты делаешь успехи! Молодец!
— А что толку? Вот и ты, и остальные командиры, и даже Рагнар, все твердят, что у меня хорошая хватка, что я выносливый. А на боевые выезды не берут.
— А ты просил?
— Постоянно, — признался юноша. — Каждый раз. Говорят, рано еще, иди коней чисти.
— А на учениях ты что-то делал?
— Да все. Квинт даже как-то похвалил. Но на следующий же день снова не взял.
Гайе было приятно слышать, что у Вариния не пропало желание служить, что он справляется со всеми трудностями и умеет дружить с товарищами. Она уже слышала хорошие отзывы того же Квинта о юноше. Но как ей было объяснить рвущемуся в бой молодому солдату, что они все из последних сил берегут его, стараясь до последнего не бросать в ту бойню, в которую иной раз вляпываются сами.
— Погоди. Не торопи коней. Всему свое время.
— А ты возьмешь меня? Или тоже не доверяешь?
— Доверяю. И возьму. Но это не означает, что завтра.
— И то хорошо, — он улыбнулся ей широкой открытой улыбкой на усталом и перемазанном за несколько часов возни в пыли лице.
— Все, беги мойся и отдыхай. Надеюсь, тут ты не прячешься от воды? — вспомнила она страхи Вариния в лудусе.
Он рассмеялся свободным и счастливым смехом:
— Нет! Конечно, нет. В лудусе я не от воды прятался. А от некоторых купающихся… ну ты меня поняла…
— Поняла, — кивнула она серьезно. — Все, беги. Я тоже устала…
Она не кривила душой — все же сказывались пережитые ранения, и ей стало немного труднее тренироваться в таком темпе наравне с молодыми мужчинами. На каком-то моменте сегодня она даже почувствовала, что ей не хватает дыхания…
Сил мыться в ледяной воде не было, просить согреть тоже было неудобно — она знала, что греют воду в котлах для госпиталя по просьбе Рениты, но самой досаждать лишними просьбами не хотелось. Гайя заглянула в свою палатку, где переодевалась к тренировке и оставила форму с доспехами — надевать сейчас белоснежную тунику на потное и пропыленное тело тоже не хотелось. В конце концов она плюнула, сдернула со стены простой походный плащ, завернулась в него и поехала домой, чтобы там спокойно плюхнуться в теплую ванну, перекусить вместе с Кэмом и заползти под одеяло в своей комнате. Девушка была уверена, что если Кэм и ждет ее дома, то наверняка для того, чтобы извиниться за слова, сказанные ночью. В душе она боялась этого — возможно, оттого так безжалостно и гоняла саму себя на тренировке, хотя могла бы стоять и просто отдавать команды, показав прием пару раз и все. Ей так хотелось ночью верить, что Кэм был искренен с ней — и вот утром, узнав о действии яда, под которое он тоже попал, она снова ощутила удар под колени.
Гайя остановила коня, чувствуя, как вместе с замолчавшим цоканием подков по мостовой перестало биться и ее сердце. Она не знала, чего хочет сейчас больше — узнать, что Кэм проснулся без нее и уехал или застать его спящим с неизбежным объяснением о произошедшем между ними ночью.
Ее сердце забилось снова и очень быстро, едва не выпрыгивая из груди — Гайя подумала, что была б в доспехах, точно погнулись бы грудные пластины. Кэм сбежал к ней навстречу с парадной лестницы:
— Наконец-то! — и протянул руки, снимая ее с коня.
Гайя запротестовала было:
— Не хватай меня на руки! Рана откроется.
Но он быстро и весело сказал ей, накрывая протестующий рот девушки легким приветственным поцелуем:
— Если дергаться не будешь, то ничего не откроется, — и прибавил совсем тихо. — Я так скучал без тебя.
Гайя смутилась — она ожидала чего угодно, но не продолжения нежности, и подумала, что, возможно, Кэмиллус хочет таким образом загладить свое черезчур откровенное поведение накануне.
— Я была в лагере. Провела тренировку. Посмотрела протоколы допросов. А заодно забежала к Рените. Оказалось, что им там лихо пришлось всем. Все оружие у поганцев было отравлено. Ребят еле спасли. А твой организм, видать, действительно к ядам не очень восприимчив.
— А вообще-то я так и подумал уже днем, когда проснулся. Что все же яд какой-то в крови бродил. Еле встал. Голова как не своя. Оторвать, в канаву бросить и собаки есть не станут.
— И сейчас? — Гайя слишком хорощо знала, каково это терпеть головную боль.
— Прошла. Отлежался, отсиделся. У тебя тут и библиотека потрясающая. Не помню, когда уже и свиток в руки брал крайний раз и не так, чтобы доходы с расходами посчитать, а для души. Гомер, Гесиод…
— Рада, что тебе полегче. И что голова прояснилась. Ничего страшного, я все понимаю. Наверное, в горячке тоже чушь несла? Так что забудь, мы все также друзья.
— О чем ты? — не понял сначала Кэм, но по тому, как при этих словах напряглось ее тело в его руках, догадался обо всем.
— О то, о чем ты проболтался ночью… — ее голос был абсолютным спокойствием, и лишь по телу пробежала каменеющая дорожка дрожи.
Он понял ее сомнения, но не ответил ничего, а только улыбнулся.
Он ногой открыл дверь в ванную, уже наполненную легким паром, поднимающимся от горячей воды, поставил ее на ноги и решительно снял с Гайи плащ, откинув капюшон, под которым она спрятала свалявшиеся, жесткие от пота и посеревшие от пыли волосы.
— Котенок ты мой. Маленький и серенький, — рассмеялся Кэм, взъерошивая ее слипшиеся колечки. — В твоей голове можно посеять репу.
Девушка полыхнула от смущения, и он поспешил прижать ее к себе такую, как есть — всю в пыли, в пропотевшем строфосе и сублигакулюме.
— Ты прекрасна. Персефона, вышедшая на земную поверхность. И твои драконы нарезвились вдоволь?
Она кивнула, успокаиваясь.
— Работы непочатый край. Много молодых ребят. Рвение есть, сил полно, но им не хватает знаний, еще не вошли в плоть и кровь те приемы, которые у опытных воинов получаются сами собой. Они рвутся в бой, а я понимаю, что не вернутся оттуда.
— Понимаю, — кивнул он. — Погоди, сейчас чуть подживет бок, и составлю тебе компанию. Жаль, Лонгин погиб. Сам хотел у него кое-чему поучиться.
Они замолчали одновременно, потому что каждого из них захлестнули тяжелые воспоминания. Кэмиллус первым нарушил воцарившуюся тишину:
— Ложись-ка на скамью, и я разотру тебя мылом.
Она отдалась во власть его сильных и одновременно нежных рук, растирающих ее усталое, покрывшееся свежими синяками тело, разведенным с водой и взбитым в пену галльским мылом. Он оттирал грязь, въевшуюся в ее кожу за день бросков и захватов на покрытой слоем мягкой пыли утоптанной площадки для тренировок, и одновременно массировал ее мышцы, заставляя их расслабиться. Кэм несколько раз окатил ее теплой водой, смывая пену, а затем снова подхватил на руки, расслабленную и полудремлющую:
— Точно котенок. Теперь золотисто-белый, но все равно крошечный легкий гибкий котенок.
Мужчина опустил ее в ванну с теплой водой, продолжая ласкать все ее тело, обводя поцелуями контуры драконов, и Гайя опомнилась ненадолго лишь тогда, когда сама потянулась за его поцелуем.
А дальше мир перестал для нее существовать, и она не смогла возразить даже тогда, когда Кэм присоединился к ней в ванне.
Придя в себя окончательно и выбравшись из сладких облаков непривычных ощущений, она тут же забеспокоилась о Кэме:
— Ты же намочил повязку! Так мы вообще не продвинемся в лечении!
Он снова поцеловал ее — и снова удивительно легко, воздушно и при этом так, что мурашки снова побежали по ее телу и голове. Но Гайя побоялась снова расслабиться, и остановила его:
— Кэм, дай теперь я за тобой поухаживаю.
— Ну хорошо, — прикрыл он глаза в предвкушении предстоящего удовольствия от ее ласковых аккуратных прикосновений, когда она будет обрабатывать рану и накладывать новую повязку, невольно обхватывая его всего руками вокруг талии.
Выносливый организм Кэмиллуса, унаследовавший здоровое начало и матери-патрицианки, и отца-воина, восстанавливался удивительно быстро, несмотря на опасения Гайи, которая вовсе не была уверена в пользе такой ночной активности для раненного. Спросить у Рениты она постеснялась — все же дело касалось не ее одной, и, хотя Ренита не была никогда замечена в сплетнях, да и с кем бы ей обсуждать новости в лагере, но все же Гайя считала, что чем меньше круг людей, владеющих какой-то информацией, тем лучше. К тому же она видела, что Рените и без того забот хватает.
