Ренита бросилась пересматривать папирусы — она смутно уже догадалась, что это могло быть, но противоядия у нее не было. Орешки, из которых надо было выдавить масло и сделать настой в вине, хранились плохо, прогоркали, а стоили безумных денег. И надежно сберечь их умели только в хранилищах храма Флоры тамошние жрицы, которые и проводили все время в основном в заготовке лекарственных растений, путешествовали в их поисках не только в окрестностях Рима, но и в дальние провинции и были готовы ради этого на любые подвиги.

Ходили слухи, что жрицы помоложе и покрепче не уступают в выучке воинам преторианской гвардии, и что их и тренирует отставной трибун. Во всяком случае, Ренита доподлинно знала, что девчонки из храма Флоры не побоялись впятером подняться в Альпы в поисках какой-то редкостной луковицы, но, добыв луковицы, потеряли в снежной лавине двоих подруг, а сами вернулись еле живыми, с изуродованными холодом лицами и руками — их долго выхаживали на острове Эскулапа и даже вернули отчасти былую красоту. Но это не укротило пыл отважных жриц, и спустя полгода Ренита случайно узнала на симпозиуме врачей, что девушки уже отплыли от Брундизия, направляясь к берегам Альбиона на военной биреме, и даже нашли себе еще таких же безрассудных подруг, согласившихся таким маленьким девичьим кружком путешествовать долгие месяцы среди грубых моряков императорского флота.

Ренита знала, что ей не откажут в храме Флоры, и быстро нацарапала записку на вощеной табличке, чтобы отправить вестового. Но нравы жриц Флоры она тоже знала, и отправлять того же Вариния было бессмысленно — могли и не доверить ему драгоценное снадобье. Тут в ее поле зрения и попал Дарий, едва не засыпающий на коне — он вернулся из Палатинского дворца, куда вывез Октавиана, как только началась заварушка на вечеринке. Дарий выглядел не самым лучшим образом — от тоги пришлось избавиться сразу, и теперь на нем была только тонкая нижняя туника, прикрытая сверху тоже очень тонкой, незаметной под тогой, кольчугой. Меча у него не было — только нож, закрепленный на бедре, что в целом тоже не было обычным видом не только для обычного римлянина, но и для военного. Он мечтал только об одном — ополоснуться и упасть на койку. Но отказать Рените не смог — тем более, что увидел, в каком состоянии его же товарищи.

Дарий развернул коня, и вот он уже взбегает по ступеням храма Флоры. Дежурная жрица, вышедшая на его отчаянный стук в дверь, с подернутыми дремой глазами, но в полагающемся венке из полевых цветов, украшенном на спине несколькими яркими узкими лентами, спускающимися до талии, босая, в легком, ниспадающем до пят хитоне, окинула его взглядом:

— Чем могу? Сила растений никогда не спит, но каждый цветок распускается в положенный ему час. Что же разбудило тебя так рано?

— Старший центурион когорты спекулаторум. Вот записка от нашего врача, — отрапортовал он и прибавил совсем простым голосом. — Помоги, а?

Девушка, высокая, почти такого же роста, как Гайя, но намного тоньше, почти ломкая на первый взгляд, и напомнившая Дарию морскую рыбку, такую же тонкую и востроносенькую, с изворотливым гибким телом, пробежала глазами табличку:

— Понятно. Конечно, дам сейчас. Поставлю в известность старшую жрицу на всякий случай.

— Это долго? И она может не позволить?

— Не долго, мы все живем в храме. А насчет не позволить? Я Рениту знаю, но подпись поставить на воске кто угодно может. Да и ты не слишком похож на преторианца. Форма твоя где? С алым плащом? То то и оно.

— Девушка, — начал терять терпение Дарий, и без того вымотанный за сутки. — Давай позовем первый попавшийся патруль урбанариев. Они подтвердят мою личность. Посылать сейчас кого-то в лагерь за моими фалерами и за письмом от Рениты на пергаменте и с печатью префекта некогда. Там умирают люди.

Она прикусила губку в раздумье — и Дарий совсем не к месту подумал, что и губы у этой Рыбки похожи на гайины, тоже розовые и пухленькие, даже на взгляд нежные и гладкие.

На их пререкания сама явилась старшая жрица, женщина лет тридцати пяти, крупная, красивая остатками красоты, но довольно крепкая и далеко не миниатюрная. Она выслушала Дария, кивая своей красивой лепки головой, украшенной толстой, уложенной короной косой:

— Ладно, я все поняла. Естественно, мы поможем, — и она отдала распоряжения Рыбке, похвалив ее за осторожность.

Старшая жрица ушла, а Рыбка улыбнулась Дарию:

— Идем, поможешь мне открыть дверь хранилища.

Дарий устало поплелся за девушкой, перескакивающей со ступеньки на ступеньку крутой, спускающейся вниз из дальнего угла храмового зала лестнице.

— Держи факел, — протянула она ему единственный источник света, помогающий сориентироваться в кромешной тьме сухого, пахнущего травами и ягодами подземелья. — Смотри, осторожно, не подожги тут ничего.

Дарий огляделся — все вокруг было увешано пучками сухих трав, сухие листья лежали в разного размера корзинках, висели в виде нанизанных на нитку гирлянд и просто громоздились душистыми грудами на длинном узком столе. Рыбка со знанием дела переставила несколько деревянных коробок с плотно закрытыми крышками, прочитала, шевеля губами и попросив его поднести факел поближе, надпись на амфоре, приоткрыла провощеную ткань на глиняном простом горшочке — и отсыпала в мешочек, заранее принесенный с собой, горсть каких-то зерен.

— Вот. Этого хватит не только на десять человек, но и про запас.

— Спасибо. И великой богине Флоре спасибо. Как я должен отблагодарить тебя?

— Щедрость Флоры безгранична и не требует вознаграждения, — ответила девушка, глядя ему в глаза и не торопясь отдать мешочек со снадобьем. — Но вот растениям для продолжения жизни нужно, чтобы их опыляли. Тогда завязываются плоды, в которых вызревают семена.

— Что ты хочешь? — подавил зевок Дарий, у которого от душного воздуха подземелья начинала болеть голова. — Я не шмель, чтобы опылять цветы.

— Опыли меня, — и девушка обвила руками его шею.

— Девушка, — попытался сбросить осторожно ее руки Дарий. — Мне не до утех. Умирают мои товарищи. Иначе зачем бы я примчался на рассвете и в таком виде? За какими-то корешками.

— За орешками, — невозмутимо поправила она, но рук не убрала.

— Да пойми ты! — взмолился Дарий. — Ну не способен я сейчас на какие-то шалости.

— Шалости? — глаза девушки стали совершенно серьезными. — Постой, а ты разве не знаешь о нашем ритуале?

— Каком еще ритуале? — простонал Дарий, готовый уже придушить Рениту за ее торопливость и неумение объяснить все коротко и ясно, как получалось у Гайи. Если же врач пускалась в объяснения о выборах способов лечения, как пыталась не раз развлечь Дария, когда он находился на ее попечении, то могла говорить так долго и подробно, что даже он терял нить повествования и засыпал.

— Продолжения жизни. Ты пришел за очень сильно действующим лекарством. Я, конечно, разбираюсь еще в травах не так, как опытные жрицы, но это растение знаю. И мы с тобой должны отблагодарить Флору, великую и дарящую свою благодать всем, от мельчайшей мухи и до огромного слона, тоже питающегося листьями.

— А если нет?

— Боюсь, что лекарство может наделать бед.

— Не поможет? — недоверчиво поинтересовался Дарий, думая про себя, а нет ли смысла позвать старшую жрицу и пожаловаться на странную девчонку, явно просто так пытающуюся затащить его в постель.

Дарий был зол необыкновенно — он устал, он переживал за друзей, хотел ответить добром на доброту Рениты, которую она проявила к нему, выхаживая после двух ранений, и вот теперь должен переспать с какой-то худющей девчонкой в венке, все-то и достоинств которой — отдаленное сходство с Гайей. Но Гайя никогда не стала бы домогаться мужчину, тем более так нагло и упрямо — Гайя нравилась ему прежде всего своей гордостью. И он помнил, как в Сирии она твердо запретила ему говорить кому-либо, что она женщина, и добровольно несла двойную тяжесть службы в образе лихого разведчика Гая, за безрассудной отвагой которого целая застава прикордонников не смогла распознать девушку.