— Я слышала от няньки, что они до сих пор живут где-то на Элесийский полях.

— Не встретила в своем путешествии? — совершенно серьезно уточнил Кэм. — А иначе откуда бы такая идея?

— Не помню. — она попыталась по привычке пожать печами, но он педугадал ее движение и остановил, положив ладонь на плечо.

— Вдохни, милая, — прошептал он ей так, как шептал на корабле, меняя присыхавшую в первые дни к ране повязку.

Перед глазами Гайи поплыли красные и черные круги. Мир рассыпался мириадами звезд — ее измученной и горящей кожи сначала коснулась мягкая, прохладная и влажная кисточка, но тут же это успокаивающее ощущение сменилось невыносимым жжением, как будто к спине, под лопатку, приложили раскаленное железо. Ей показалось, что она даже чувствует шипение сворачивающейся от жара кожи и запах гари — но нет, краска пахла пряно, травами, вином, смолой и чем-то еще, резко-острым, похожим на редкую приправу.

— Еще немного, — хрипло проговорил Кэм, отрывая от полотна небольшой лоскуток и втирая им краску в кожу Гайи, с которой все время смывал запекающуюся под пальцами кровь. — Ну вот. Теперь я уложу тебя в постель на животик, как на триреме. И посижу с тобой. Чтобы ты заснула.

— А запястье? — голос девушки был настолько спокойным и ровным, что Кэм невольно пошатнулся.

— В другой раз, если уж ты так хочешь.

— Кэм, другого раза может и не быть. Мы одни, даже Дарий у префекта. А представь, ворвись сейчас сюда Ренита? Марс?

— Да уж…

— Вот. Так что давай, очень прошу. Или ты устал? Может, перекусишь? Я прикажу подать обед. Отдохнешь. И продолжим.

Он смотрел на нее изумленно:

— Разве я о себе? Ты же вытерпела такую нечеловеческую боль. Нельзя столько сразу.

— Можно, — улыбнулась она. — Я уже свыклась. И у тебя легкая рука.

— Гайя… — простонал Кэм.

— Да, — кивнула она, глядя в его глаза, и он сдался.

— Садись тогда поудобнее, — сказал он, все еще сомневаясь и беря в руку ее левое запястье. — Чтобы тебе тут хотелось? Что-то еще из греческой мифологии?

— Можно просто браслет. Посмотри, запястье почти все опоясано шрамом. Где не от раны, там от ожога.

— Удушил бы Марса, — прошипел Кэм, стирая предплечьем выступивший у него на лбу холодный пот, представляя, как все это происходило.

Но девушка резко прервала его:

— За что? Ну и лежала бы на погребальном костре без этого ожога. Я сама виновата. Заигралась в мальчишку. Запустила.

Кэм вздохнул и смолчал — он знал, что в Сирии она оказалась по вине Марса, он сам ему признался в мгновение откровения, когда они оба приходили в себя на палубе после путешествия в царство Аида.

…Еще пара часов мучительной процедуры, и вот он втирает краску в ее запястье, мучаясь от того, что эта нежная кожа исколота иголкой и покрыта угольно-черным снадобьем.

— Не бойся, краска смоется через несколько дней с поверхности кожи. А рисунок останется.

— Я и не боюсь. Доверяю тебе. Да и измазаться никогда не боялась.

— Пить хочешь? Все же какая-никакая, а кровопотеря.

— Не откажусь, — она с благодарностью приняла из рук подоспевшей на зов Кэма рабыни чашу с водой. Гайя вовремя подхватила сосуд — иначе его тонкие серебряные, покрытые чеканкой стенки бы смялись от соприкосновения с мраморным полом — увидев на спине и руке хозяйки кровь пополам с черной краской, а на столе — измазанные кровью же и краской куски полотна, девчонка грохнулась в обморок. Кэм едва успел ее подхватить и крикнуть управляющего:

— Забери…

Мужчина вздохнул, переводя дыхание и еще раз спросил у Гайи, слегка побледневшей, но по-прежнему спокойной и уверенно глядящей ему в глаза своими кошачьими глубокими глазами, опушенными густыми ресницами:

— Ты довольна? Ложись спать, а завтра я принесу мазь, и буду втирать в раны, чтобы быстрее зажили. А краску смоем через несколько дней. Я понимаю, сейчас тебе страшно смотреть на то, что полспины черным закрашено. Но там, как ты и хотела, дракон ползет от лопатки под углом как бы вниз и вбок, к пояснице.

— Замечательно! — воскликнула Гайя с улыбкой, и Кэм потрясенно присел на соседний табурет.

— Ох, Гайя, Гайя… Мало я тебя все же изучил на корабле… Сколько же в тебе силы…

Она закинула голову и беззвучно рассмеялась:

— Ну наконец-то ты это понял. Ну так как? Будем колоть такогот же дракончика на бедре?

— Зачем?!

— Пойми. От меня на днях отшатнулась женщина, пришедшая привести в порядок руки. Я вижу, как перешептываются мои собственные рабыни, помогая мне в ванной. Как отводит взгляд другая, постарше, входя утром в мою спальню.

— А зачем ты эту свору вообще пускаешь в ванну и спальню? — искренне удивился Кэм, знающий о жизни богатых патрициев только по смутным рассказам матери да по увиденному во время редких визитов к своему дяде.

Гайя повернулась к нему с огорченным коротким вздохом:

— А что делать? Мне командир поставил задачу стать настоящей матроной…

— А ты думаешь, что если покроешь все тело узорами, как у меня или Рагнара, то станешь красивее?

— Необычнее. Шрамы прощаются только мужчинам. А женщина в шрамах, даже честно заслуженных, от боевых ран, все равно в глазах толпы любого происхождения, даже толпы патрициев, будет изуродованной.

Кэм склонил голову, осознавая ее правоту.

— Знаешь, давай и правда сделаем второго дракона. Кадм и Гармония. Но Гармонию я наколю тебе так, что хвост закроет бок, а тело шрам на бедре. И будет создаваться ощущение, что он переполз со спины через бок на бедро, и теперь он спереди сбоку спускается на бедро.

Гай склонила голову к плечу, осознавая его предложение.

— А получится? Ты не устал?

— Отдохну. Не волнуйся, — у него не осталось сил на нежность и пространные речи. Кэм понимал, что еще немного, и он прижмет ее к себе и зацелует, содрогаясь от сострадания и восхищения. — Но тебе тогда придется полностью раздеться.

— Вот и все, — с видимым облегчением выдохнул Кэм, глядя на Гайю, прислонившуюся обнаженными ягодицами к краю стола. — Прости, но на брови и скуле рисовать еще одного сил у меня просто нет. И на ребрах тоже. Там совсем еле заметный тонкий шов.

— Ренита. А ты ее все норовишь обидеть, пусть и за глаза.

Кэм пожал плечами, отбрасывая на стол пропитанный черной краской лоскут, которым растирал ее бедро.

— Устала так стоять? — он поднялся с колен, на которые опустился, накалывая ту часть дракона, что спускалась на ее бедро. — Вот подождала бы, пока заживет спина, лежала бы спокойно. А так стоять пришлось.

Он провел покрытыми уже впитавшейся и высохшей краской длинными пальцами по ее боку рядом с сочащимися кровью сплошными ранами — весь ее левый бок и бедро были тоже, как и спина, и запястье, закрашены черной краской, и издали казалось, что они с ним даже похожи, только у него рисунки покрывали весь торс и обрывались возле талии, а у нее правая сторона тела оставалась нетронутой и перламутрово-молочной, а вся левая ниже груди и почти до конца длинного, узкого и мускулистого бедра была иссиня-черной и блестела от смешавшейся с кровью краски.

— Гайя, — сдавленно и хрипло произнес мужчина, невольно касаясь губами плеча девушки и вдыхая ее нежный запах, совсем не похожий на то, что она целый день мучилась под его иглой и должна была бы заливаться потом от боли.

Но от Гайи по-прежнему пахло лотосовым маслом, и теперь этот запах смешался с ароматом краски, и у Кэма закружилась голова от ее близости, тихий стон вырвался у него, а затем его губы нежно заскользили по ее плечу и шее, осторожно подбираясь к таким желанным губам… Он замер, тяжело дыша, и хриплым шепотом выдохнул:

— Милая, прости… Тебе же больно… По себе помню.

— Терпимо, — улыбнулась она и слегка поморщилась. — И мои простыни волнуют меня сейчас гораздо больше.

— С них краска не отмоется.

— Да и не важно, — махнула рукой Гайя, придержавшись другой рукой за край мраморной столешницы, и Кэм увидел ее побелевшие от напряжения костяшки пальцев, на которых тоже явственно проступили многочисленные мелкие шрамы, и он отвел глаза, чтобы она не поймала его взгляд и не заставила покрыть узорами и их. Но девушка прямо таки светилась радостью. — Это всего лишь тряпки. А мои драконы останутся со мной навсегда! Как же я тебе благодарна!