— Но, позволь, — она оторопела. — Ему срочно нужна помощь!

— С чего бы? — насмешливо и недоумевающее ответил ей Кезон, делая спокойно какие-то записи в кодикиллус, неторопливо поворачивая стило и задавая парню нелепые в данной ситуации вопросы о том, как долго его мать кормила его грудью в детстве.

— У него нога перетянута, судя по всему, почти час! Это предел! Его же где-то ранили, сколько-то везли сюда. Это же не в крылатых сандалиях Гермеса происходит!

— Что ты не в свое дело лезешь, если не знаешь! — как от назойливой мухи, отмахнулся от нее врач, продолжая заниматься своими делами. — Кровотечения же нет.

Ренита, поняв, что спорить бессмысленно, да и не полагается врачам спорить при пациентах, просто шагнула к рукомойнику и начала торопливо мыть руки, на которых еще оставались следы крови перевязанного ею на улице урбанария.

— Это что за самоуправство?! — подошел к ней Кезон с таким видом, как рассерженные родители водворяют на место потерявшего меру ребенка.

Она вскинула на него недоумевающий взгляд, не переставая оттирать дочиста кончики пальцев:

— Прости, моя ошибка только в том, что нас не представили. Ренита, бывший врач Лудус магнус.

— Бывший? Выкинули?

— Скажем так, разобрались с формальностями, — она резким движением сбросила с рук капли воды и шагнула к пациенту, все это время сквозь болевой туман наблюдавшему за перепалкой врачей и крайне заинтересованному в ее разумном завершении.

— И?

— И я врач когорты спекулаторум. Рада, что мы будем работать вместе. Все же даже в лудусе мне одной приходилось порой сложно. А тут почти война, — она проверила пульс у пациента, не замечая, как багровеет и меняется в лице Кезон.

— О боги Олимпа, вы сошли с ума! — воздел руки Кезон. — Да тут одни бабы! Тебя же приволокла сюда эта белая лошадь?!

— Ну да, — кивнула Ренита, осторожно ослабляя ремень, стягивающий бедро воина, старясь при этом зажать пальцем кровоточащий сосуд. — Только не волокла. Я спокойно сидела с доблестным центурионом Квинтом…

— Где?! На ней?!

— Ну да, — снова согласилась Ренита, которой разговор ни о чем был соврешенно не интересен, — и обратилась к пациенту. — Пошевели пальцами этой ноги. Ты их чувствуешь?

— Да.

— Я отказываюсь что-либо понимать, — топнул ногой в хорошей сандалии Кезон. — Ты явно издеваешься!

— Кажется, это ты издеваешься над раненым. Прекрати кричать и топать ногами. Ты завяжешь сосуд, а я подержу? Или наоборот?

Кезон гневно хлопнул о стол кодикиллусом, который по-прежнему держал в руках, забыв уже и о втором парне, так и остававшемся на столе — хорошо хоть, с уже перевязанной раной, но неумытым и терпеливо облизывающим сухие губы шершавым от мучительной жажды языком. Спекулаторий был молод и вышколен — и не смел вмешиваться в спор медиков, терпеливо дожидаясь, когда врач сам снизойдет до него. Но чем больше он вслушивался в разговор, тем больше убеждался, что неизвестно откуда взявшаяся невысокая и не особо привлекательная женщина все же права.

— Все, я умываю руки! — брезгливо, на едва не визжащей ноте провозгласил Кезон.

— Да, конечно, — не поняла его Ренита. — Я тоже всегда стараюсь промыть руки, переходя от одного пациента к другому, и указания на необходимость соблюдать чистоту мы находим в трактатах Гиппократа и в учениях жриц Гигии.

— Вот это и есть предел… — прошипел Кезон и широкими шагами покинул палатку.

— Ушел? Он вообще ушел? — завертел головой один из раненых, пытаясь что-то разглядеть из-под неловко навернутой, и от этого очень большой и неопрятной, повязки.

Второй, с раной которого возилась Ренита, с сомнением посмотрел на женщину:

— А ты вообще с ранами умеешь обращаться?

Она, подводя иглу под узел и сморщив нос от сосредоточенности, лишь отмахнулась головой:

— Гайя и Марс на мое лечение не жаловались вроде…

— Гайя и Марс?! — переспросил воин. — Ты откуда их знаешь?

— Из Лудус Магнус.

— Так, — всмотрелся он в склоненное над его ногой лицо женщины. — Это ты приносила сведения оттуда префекту?

— Может, и я.

— Точно ты! Я узнал тебя! Ты связная Хельхеймы!

Она улыбнулась спекулаторию и, ничего не ответив, продолжила зашивать его рану, успев при этом дать чаши с чистой водой им обоим.

Едва она закончила, как вернулась следующая группа, тоже понеся потери, а за ней еще одна. И пусть раны спекулаториев были в основном поверхностные, все же сказывалась высокая выучка, но и они могли бы при неправильном лечении надолго вывести ребят из строя. Некоторые с сомнением встечали глазами женщину врача, все же для армии это было слишком необычно — вот если бы она пришла к их женам с массажами и притираниями, никто из них бы и не удивился, так же как и доверил бы ей лечить ребенка. Но вот женщина, управляющаяся с кровавыми ранами… Да, для многих это было непривычно. Тем не менее, слова про связную Хельхеймы уже пронеслась по санитарной палатке и лагерю, и настороженность ребят постепенно сошла на нет, подкрепленная еще и ее осторожными движениями, не причиняющими лишних мучений, и нежными ободряющими словами, которые она находила для каждого.

Гайя, Марс, Дарий и Таранис с Рагнаром, миновав все препятствия бушующего пламенем пожаров и людских страстей, причем и тот и дугой пожар умело раздувался и разносились, иначе и быть не могло — выбежали к Палатинскому холму.

Лесница, ведущая вверх, охранялась преторианской гвардией, и ребята в тяжелых доспехах были готовы принять удары не только стрел, но и дротиков.

Не успела Гайя об этом подумать, как непрошенная стрела звякнула о камень рядом с ней. И еще одна, и целая туча…

— К воронам! — рявкнул Марс, припадая к ступеням за небольшой жертвенник, установленный на площадке между пролетами лесницы.

— Вниз! Отходите вниз, — скомандовала Гайя ребятам, стоящим в оцеплении на лестнице.

Она понимала, что внизу им придется принять ближний бой, но это лучше, чем просто быть расстрелянными на лестнице — они представляли собой слишком хорошую мишень, рослые, в начищенных доспехах и алых плащах. Жаль, но вот Гайе и ее группе было не спрятаться — надо было во что бы то ни стало попасть во дворец, чтобы потайными ходами вывести оттуда Октавиана.

— Да, дела, — крикнул ей на бегу Дарий, перемещаясь вместе со всеми зигзагами, чтобы усложнить работу стрелкам. — Это явно не фуллоны с пекарями.

— Да, тут чувствуется рука потверже, — бросил на ходу Марс.

Таранис с Рагнаром не отставали от других, и тоже, врассыпную, меняя направление, карабкались вверх. Они все выскочили на открытое пространство широкой площадки перед последней лестницей, за которой находились тяжелые дубовые окованные двери, ведущие в атриум дворца. Там стоял караул, которому стрелы пока что были не страшны — воины располагались в нишах, из которых с тревогой следили за товарищами, находившимися под перекрестным обстрелом.

Гайя, обернувшись, чтобы удостовериться, что весь ее маленький отряд цел, невредим и упорно идет вверх, с горечью заметила несколько распростертых на ступенях далеко внизу тел и пятна крови на белом мраморе, заметные даже в сгущающихся сумерках. Следующая стрела ткнула ее в плечо со спины, но звякнула о наконечник и невинно отскочила. Девушка невольно пригнулась и, махнув своим ребятам, приготовилась прыжками преодолеть крайний пролет. Но, видимо, еще один стрелок сидел на соседнем здании — потому что снизу вверх так далеко стрелы бы не залетели. На следующем ее шаге что-то толкнуло ее в спину гораздо сильнее, и она повалилась на ступени, чувствуя, как принимают на себя удар поножи, не давая разбить колени о ребра ступеней.

Она с удивлением почувствовала на своей руке между наручем и наплечником чью-то разгоряченную и сильную руку и в это же мгновение услышала над ухом голос Дария:

— Жива?

Она проследила глазами туда, куда он показал. Рядом с ней валялись уже не только стрелы, а пара дротиков. Это означало одно — поганцы приготовились основательно и войти во дворец и выйти оттуда никому не дадут, раз уж не поленились затащить баллисту на крышу соседнего, через впадину холма расположенного здания.