— В лудусе? — переспросила Гайя. — Но ведь это совершенно другое! Добивать никого не надо, а ведь тебя угнетало именно это. Лечить надо! Быстро и хорошо, а ты это умеешь. Ты же и Марса тогда спасла, и Рагнара с Таранисом только на моей памяти не по разу лечила, да и мне шовчик какой сделала, просто заглядение, совсем почти незаметно.

— Лечить, чтобы снова шли в бой и получали новые раны? Это было и в лудусе.

— В лудусе на арену гнали. И сражаются гладиаторы ради того, чтобы попытаться получить свободу, а на самом деле раз от раза набивая карман ланисты. А наша когорта, как, впрочем, и вся Римская армия, и вигилы с урбанариями, сражается на благо Рима и всей Римской империи.

— А что меняется с точки зрения врача? Раны и кровь везде одинаковы.

— Не уверена, — Гайя резко села, даже уже не поморщившись от боли, незаметно переставшей ее терзать совсем. — Нам не больно. Мы думаем в этот момент не о своей боли, а от благе Рима.

— А меня что там ждет? Все тоже самое… Я думаю только о боли. Да и могу не выдержать суровой жизни военной службы.

— Тебе ничего особо сурового и не предстоит. Есть санитарные палатки, ты и будешь там находиться. При необходимости, когда с выезда кого притащим своего, поможешь.

— Да не готова я к палаткам! — сокрушенно воскликнула Ренита, взмахнув руками.

— А что в них страшного? — удивилась Гайя. — Я так восемь лет живу. И ничего.

— Да, — согласилась Ренита. — Даже удивительно, что ты такая красивая. И волосы у тебя роскошные, и кожа нежная. А я всегда смотрела на легионеров, и удивлялась, какие они грубые, заскорузлые, обветренные…

— Положим, ты видела тех, кто только вернулся из похода. А я уже полгода в Риме. Конечно, по-разному приходилось. Но мыться я всегда находила способ, как и время волосы расчесать. А грубость, так это состояние души, а не необходимость. Воинская доблесть не заключается в грубости.

— И все равно мне страшно. Ты прирожденный воин. И у тебя получается быть красавицей и воином одновременно, как у амазонок, которых видел Одиссей. А я? Что я? Обычная женщина.

— Хорошо, — взяла ее за руку Гайя. — А Таранис? Он же тебе нравится?

Ренита зарделась:

— Да…

— И ты ему. А в когорте вы сможете быть рядом.

— Разве? Я в санитарной палатке, как ты мне только что сказала. Он с вами вместе воевать. Встречи украдкой, под насмешливыми взглядами. И снова мучительно ждать, когда его или тебя, Марса, Рагнара снова принесут изранеными? Нет.

— А что ты хочешь? Где ты хочешь его ждать?

Ренита пожала плечами:

— Где обычно женщина ждет мужчину? Дома.

— Ты хочешь дом и детей?

— У Тараниса не будет детей. А у нас обоих нет дома.

— Вот и ответ! Когорта станет вашим домом.

— Не знаю, — задумалась Ренита. — Хочу с Таранисом посоветоваться, самой подумать…

Марс вошел в спальню с лукавой улыбкой на лице:

— Гайя, Ренита попросила меня проводить тебя в ванну.

— Да? Второй раз за день? Она же сегодня уже вымачивала меня в каких-то травах, я едва не почувствовала себя перепелкой в супе, столько душистых трав плавало вместе со мной.

Марс улыбнулся еще шире:

— Надо же, ты стала шутить и смеяться! Моя любимая, если бы ты знала, как тебе идет улыбка!

— Хорошо! — кивнула она, сделав притворно-серьезное лицо. — Буду поганцам теперь исключительно улыбаться. И пытаться сбить их с ног шуткой, а не мечом.

— Тебе достаточно взгляда… Ты и меня заставляешь своими прекрасными глазами терять движение и дыхание, — он присел рядом с ней, обвив рукой ее похудевшую за время болезни талию.

К удивлению Марса, Гайя не сделала попыток сбросить его руку, но и не прижалась к нему там, как легко и податливо приникала к Таранису Ренита.

Он отвел ее в ванну, тщательно промытую по указанию Рениты и наполненную горячей водой с ароматным маслом лотоса. Марс, бесстрашно шагавший под вражеские стрелы и встречавший удары меча, глядя в глаза противнику, сейчас испытывал настоящий страх. Ему безумно хотелось искупаться вместе с Гайей — и Ренита сама ему это посоветовала, сказав, что швы уже сняты, рана затянулась и помощь женщин Гайе уже не нужна.

— Марс, — она взглянула на него озорными горящими глазами. — Ну не могу больше в этой лоханке. Простора нет. Ладно, пока заживало. А сейчас? А?

Он понял ее без слов:

— На Тибр?! А тебе верхом уже можно?

Она уверенно кивнула, и по ее готовности прямо сейчас вскочить на коня Марс догадался, что верхом ей еще рано. Во всяком случае, сразу и плавание, и верховая езда по бездорожью могут снова доканать гордую упрямицу. И он сообразил:

— Погоди-ка. Тибр сейчас холоднющий, на улице жара. Ледники тают, так что там ничего хорошего, да и такой поток всю глину со дна поднял.

Гайя заметно приуныла — он заметил это по ее опустившимся плечам, и тут же поспешил успокоить:

— Есть идея лучше. Идем?

Он привел ее в сад, где еще его дед, желая поразить Рим размахом и умением устроить жизнь, приказал соорудить довольно объемистый открытый бассейн — такой, какими могли похвастаться крупные термы. Это был самый настоящий кальдарий — подогреть такую массу воды, поступающей прямо из городского акведука, было бы невозможно при всем желании. Наполняли его не часто — вода все же зацветала. А накануне он все же приказал вычистить беломраморный резервуар и открыть задвижку водопровода, отправив предварительно деньги акварию Целия.

И сейчас окруженный буйно цветущими кустами нежно-палевой троянды бассейн отражал синее небо, отчего вода казалась пронзительно голубой и манящей. Увидев ее, Гайя обомлела, а затем сжала руку Марса:

— И? Туда можно?

— А для чего же тогда? Конечно! Тем более, мы тут одни. Разве что… Боюсь, тут вода холоднее, чем в Тибре, она же прямо с акведука.

— Ты же знаешь, что холодная вода меня не пугает. Главное, что ее много!

— И она совершенно чистая, так что тебе ничто не повредит. Точно не тяжело будет плавать?

— Наоборот! Я еще и поныряю!

— Тогда иди ко мне! — он одиним движением снял легкую, ничем сверху не стянутую эксомиду и совершенно обнаженный прыгнул в холодную воду, проплыл под водой и вынырнул у ее ног.

Гайя нерешительно оглянулась вокруг — присутствие домашней обслуги ее смущало. Другое дело, когда они все вместе останавливались у реки — там уж водой наслаждались все, включая коней и обозных мулов.

— Смелее, — подбодрил ее Марс, протягивая руки.

И она решилась, сняла легкую тунику, вытянулась всем окрепшим и легким телом — и нырнула в эту прохладную воду, проскользнув между руками Марса.

Он охнул, зажмурившись от нарочно брошенных ему в лицо брызг, и нырнул следом. Они резвились в воде до тех пор, пока Марс не почувствовал, что уже замерзает, несмотря на летнюю жару.

— Любимая, тебе не холодно?

Она удивленно посмотрела на него:

— Где ты нашел холод?

— Честно говоря, нашел. И не вижу смысла сейчас над собой издеваться, это же не переправа. Я вылезаю греться. Но боюсь, так продрог, что один и не согреюсь.

Она выпрыгнула на край бассейна, откидывая назад мокрые насквозь локоны, еще больше отросшие за время болезни.

— Марс! Ты и правда замерз? Прости, я так увлеклась, так обрадовалась, — она растирала его подхваченной со скамейки ему же принадлежащей эксомиды, накинула ему на плечи свою тунику, и попутно согревала дыханием его пальцы.

Марс вздрагивал, но не от холода — он на самом деле и не замерз, так, скорее, хотел найти предлог выманить из бассейна Гайю, опасаясь, что она перетрудит только заживший бок. А оно обернулось неожиданно — и вот уже Гайя его спасает от неминуемой, по ее мнению, простуды. И он, содрогаясь от невероятной сладости ощущений ее гибких сильных пальцев на своем теле, ее дыхания — не смел остановить любимую.

— Спасибо, милая, мне уже теплее, — прошептал он, привлекая ее стройное тело к своей груди.

Гайя приникла к нему всем телом, пытаясь согреть мужчину, которого, несмотря на все ее усилия, сотрясала крупная дрожь. Она даже забыла ненадолго, что ее грудь тоже обнажена — плавала она так быстро, что заметить это Марс все равно бы не мог, а сейчас…