— Да? Чёрт, Вестер, — я схватился за голову. Мне не хотелось паниковать, но я ни хрена не понимал Цукермана. Он переслушал философов, раз решил затирать мне такое? — А что, по-твоему, я нашёл? Игрушку для детей? Зачем тебе пушка в доме?

Вестер сдавленно рассмеялся и откинул со лба чёлку. Может, и делал он это, как герой фильма, но на деле выглядело как жест испуганного животного.

— Да он же просто так лежит. Никого не беспокоит.

— М? — мои брови моментально взлетели вверх. Я тоже рассмеялся. Смешная ситуация получалась. Или даже комичная.

Но этот смешок как будто выбил Вестера из колеи, и он выдохнул, вновь закрывая глаза. Всё это время я смотрел на него, скрестив руки, и гадал, что же Цукерман будет способен сказать в следующее мгновение.

— На самом деле нам нужны деньги.

Ага…На самом деле я слушал со стопроцентным вниманием, не пропуская ни единого жеста и слова Вестера. Если уж это было чистосердечное признание, я должен был вести себя как инспектор и подмечать каждую деталь. А Вестеру стоило бы объясниться. Если бы пистолет нашла полиция, у неё появилось бы куда больше вопросов. Иной раз проще найти преступника рядом, а не заморачиваться поисками. И потом никто не докажет, что правда, а что — вымысел.

— Флем, нам чертовски нужны деньги. А я могу продать его и заработать, — он указал подбородком в сторону того ящика, где покоилось оружие. — Не зря же я его тогда украл из магазина.

— Ты… что?

— А ты мне ещё на глаза попался, и я притворился, что ничего не понял. Стой! Это долгая история. Хочешь суп?

Наступил декабрь. Как обычно, многое менялось, кроме одного — Саванны ещё не было рядом с нами. С каждым днём мысли о ней становились всё менее и менее заметными. Она словно отступала из наших жизней на один, два, три шага. Школу хотели закрыть, но так и не закрыли. Ни один пропавший найден не был, и в таком случае было проще закрыть, наверное, весь город. Я, честно, не понимал, куда вообще смотрела полиция. В кино преступления порой раскрывали за день-два, а в нашем случае, скорее, можно было найти копа, заснувшего на рабочем месте, чем говорившего: «Вот она, Саванна Цукерман. Мы нашли её!»

Такими темпами наш городок норовил попасть в заголовки лондонских газет, а может, и в новости мировых масштабов. Хотя для кого-то пропажа одного человека звучала как обычная история. Сколько таких людей пропадает ежегодно… ежедневно? Горькая статистика. Может, поэтому многие в школе принялись открывать клубы по поддержке друг друга, по общению друг с другом. Но чего не хватало Саванне?

В нашей компании никто на этот вопрос точно ответить не мог. Даже подруги Саванны. Даже Рейн, которая коротала свои дни в больнице. Если бы она спустя два дня не упала в обморок ещё раз, как рассказывала Клео, и не отправилась бы вместе с ней к врачу, ещё неизвестно, чем бы это кончилось. Диагноз: сахарный диабет. Как я говорил, врачом я не был. Посмотрев на Рейн, человек не знающий точно подумал бы, что Стивенс распространяла первоапрельские шутки. Худая, с торчавшими лопатками и плечами, как она могла болеть диабетом? Но не углубляясь во врачебные тонкости, можно было понять, что всё не являлось аким уж однозначным.

Когда Клео сказала нам с Вестером, мы оба не поверили. И я сразу подумал о плохом. Что это значило?

— Но это наследственное. У Рейн все по женской линии болеют. И она знала о том, что у неё был такой же высокий риск. С ней всё будет хорошо, ребята, — уверила нас Клео, серьёзно оглядев нас с Вестером. Не знаю, как я, но Цукерман побелел ещё похуже, чем Рейн в тот день, когда я нашел пистолет в его ящике и стал невольным хранителем его секрета.

Но была тут и ещё одна проблема: мы все должны были скрывать, что отец Рейн пропал. Она была несовершеннолетней, и, пусть на работе её отца и хватились, она слезно молила всех знакомых говорить, что он никуда не исчезал. В противном случае могли всполошиться органы опеки. Ещё один секрет в нашей огромной копилке секретов, которая могла треснуть в одночасье. Но, как ни странно, в этом были свои плюсы. Когда мы с ребятами отправились навестить Рейн, она даже перебросилась со мной парой фраз и чуть улыбнулась.

Так, день за днём, мы ходили навещать её. Сегодня как раз была моя очередь. Пусть и от ароматов в больнице меня воротило, а при взгляде на людей с капельницами холодела спина, я должен был справляться с этими дурацкими страхами. Зачем? Затем, что Рейн, как ни спорь, была частью нашей компании. Это понимали и заботливые медсестры, которые встречали меня, Вестера и Клео добродушной улыбкой.

— Вы к мисс Стивенс? — поприветствовала меня Агата — широкоплечая медсестра с очень густыми бровями.

— Да, здравствуйте.

— Проходите, — она привычно довела меня до палаты и распахнула дверь. Но тут же и застыла.

— Что случилось? — стоя за Агатой, которая была ещё и ростом с меня, я не мог разглядеть, что же творилось в палате. Кровать Рейн находилась в самом ближнем углу.

— Странно, но её здесь нет. Может, она ушла в процедурный? — медсестра развернулась ко мне и, коротко улыбнувшись, прошла мимо. — Подождите здесь, мистер Рид.

Я согласно кивнул и проводил глазами Агату, которая заспешила вперёд по коридору. Она крикнула своим коллегам:

— Джинджер, Линдси, вы не видели Рейн Стивенс?

— Нет.

— Сегодня с утра её палата пустовала.

Мои брови непонимающе опустились к глазам. Я терпеливо ожидал возвращения Агаты, пока та завернула за угол и, вероятно, продолжала свои расспросы и у другой части персонала, ответственного за пациентов.

Через семь минут, я сверил с часами, она вернулась изрядно запыхавшейся и воскликнула:

— Никто её не видел. Я даже и не знаю, что и думать. Зайдите позже, когда мы, — она поправила выбившийся из тугой причёски локон, — разберёмся с этой ситуацией.

И вдобавок она улыбнулась, дрогнув при этом одним уголком губы. Весело.

— Хорошо, — кивнул я, делая вид, что ничуть не удивлялся ситуации. А Агата всё улыбалась и улыбалась, как кукла. — До свидания.

Она проводила меня до самого выхода, как если бы у неё не было другой работы. Я не был премьер-министром, и мне не к чему было наказывать виновных в случившемся, но, видно, Агата считала, что, проводив меня, заставит меня почувствовать себя спокойнее.

И нет, поводов для переживаний не было. Совсем. Ноги сами несли меня вперёд. В этом мире существовало только одно место, где могли сойтись все пути. И раз ни Клео, ни Вестер ещё не звонили мне, оставалась и вправду только одна точка. Маленькая комната и один-единственный человек в ней.

Я не стучался, а по привычке толкнул дверь. Уже второй раз за всё это время она легко поддалась, при этом, почти не издав ни звука. И поначалу я подумал, что Рейн просто забыла запереть её, когда уходила из дома. Но нет. Сначала я посчитал, что ошибся. На мольберте был изображён человек. Но при более детальном рассмотрении в глаза бросался нимб. Портрет. Нет, икона. Рейн сидела спиной к выходу, держа на весу тонкую кисть. Картине не хватало последних мазков. Я видел это. Рейн застыла, ничто в её теле не двигалось. Только густые смоляные волосы обдало легкой волной ветра от раскрывшейся двери.

— Я не думал, что ты веришь в бога. Или исповедуешь какую бы то ни было религию. Никогда не видел тебя в церкви.

Одна на весь город, она была ещё и местом, где встречались люди со всех уголков города.

— А я и не верю. Я атеистка.

Даже услышав меня, Рейн не разворачивалась. Она только опустила кисть в баночку с водой на стоявшем рядом с ней столике.

— Но тогда зачем ты это пишешь?

— Святого? — медленно проговорила она и слегка повернула голову — достаточно для того, чтобы был виден её чуть вздёрнутый профиль, но недостаточно, чтобы увидеть друг друга. Закрыв за собой дверь, я продвинулся вглубь комнаты и неслышно опустился на стул неподалёку.