Литмир - Электронная Библиотека

Михель только махнул рукой — и так всё ясно.

— Ну так что ж мы рассусоливаем? Раз начальник говорит — пошли, значит — пошли.

Михель покосился на Гюнтера, но так и не понял, серьёзно тот говорит либо шутит.

— Ох и накромсают нас здесь же, во дворике, не успеем дверь отворить, — заканючил было Маркус, но был безжалостно оборван Гюнтером.

— Приказ получен и должен быть выполнен.

А Ганс ещё и веско добавил прикладом по спине:

— Я, Гюнтер, присмотрю за этим нытиком, не беспокойся. Выше голову, Маркус, с тобой нас шестеро, и ты нам нужен, как и мы тебе.

— Вот так дурачок, — восхитился, верно, не один Михель. — Такие речи зажигательные ведёт. И как разумно... А не торопится ли Гюнтер сложить голову и тем искупить вину за Мельхиора. Его, положим, совесть мучает, а мы-то здесь причём.

— Да, знать бы верно, кто там порох тратит, можно было б не тужить, — поскрёб в затылке Маркус.

— И всё равно вниз — дверь отмыкать.

Один из мужиков до того ошалел от страха, что сиганул через забор, ровно решился на повторный приступ, и сейчас метался по двору, не зная, где бы схорониться.

Узрев такое охотничье раздолье, Макс зубами заскрипел от нетерпения. Однако первым же повернул к выходу, спеша навстречу новым приключениям.

«Если Макса подстрелят — то только влёт, — почему-то подумалось Михелю. — А меня явно по пьяному делу распластают, когда меньше всего ждать буду».

— Макс, — придержал живчика Гюнтер. — Срежь мне вон того олуха во дворе, чтобы глаза не мозолил. А то дверь отомкнём, а он бросится сдуру.

Как-то извиняюще Гюнтер добавил:

— У самого, понимаешь, руки чешутся на такое безобразие. — Но тут же напустил на себя обычный вид: — Но не дай бог, внизу твой мушкет окажется незаряженным. И останьтесь кто-нибудь ещё — соберите зерно да и кусок Маркусов злосчастный за пазуху киньте. Я всё ж таки тешусь надеждой усладить грешную плоть горяченькой похлёбкой либо кашей.

Михель вдруг понял, с каким трудом даже стальной Гюнтер сдерживает себя.

«Да провались оно пропадом, это командирство. Не повышу больше голоса ни на кого — хоть на куски режьте. — Михель сам же себя и оборвал: — Зарекался хорёк цыплят не таскать. Мысли у тебя какие-то. Не ко времени. Тут, может, и взаправду сейчас внизу на куски покромсают».

Сзади неожиданно громко ударил выстрел — Макс не терял времени даром. Когда они отвалили ненужную теперь балку, из-за которой совсем недавно рисковали жизнями, Макс уже тут как тут. И можно было не сомневаться, что мушкет его вновь готов выплюнуть добрую порцию свинца по первому желанию своего шустрого хозяина.

— Всадники объявились, — Максу не терпелось сообщить новость. — Но кто, откуда — даже я не разглядел.

— Попытаем счастья насчёт конинки. — Михель первым, решительно, как в реку, шагнул за порог, не сомневаясь, что его поддержат.

Выстрел Макса не остался незамеченным. Послышались голоса — явно решали, как сподручней заскочить во двор, затем всё покрыла резкая, как удар хлыста команда.

— По-немецки голосят, — у Маркуса от напряжения даже уши зашевелились. Это был один из его любимых фокусов, но, пожалуй, впервые, он делал это бесплатно.

— А ты думал, по-турецки. — Макс не преминул вставить словечко и поднять на смех друга, но момент для шуток опять выдался неподходящий.

— Может, Гюнтер составит третью линию, — говоря это, Гийом не оторвался от своего занятия — забивки острия фуркета в щель между брусчаткой двора, и никто не понял — шутит он либо говорит серьёзно.

Выйдя на свет, они, как бывалые солдаты, тут же приняли двухшеренжочный строй: Михель, Маркус, Гийом — впереди, Макс, Гюнтер, Ганс — сзади. Фланги их упирались в стены дома, с тыла не зайти, а шесть мушкетов, когда каждому даётся бытие единственное и неповторимое — это вам не шутка.

Ответить Гийому, возжелавшему безмятежной службы в тылу, не успел даже скорохват Макс. Прежде всего потому, что появились всадники — неведомые пока избавители либо погубители.

— А лошадёнка-то шведская[122].

— Нас не лошадь будет убивать, а тот, кто на ней, — Ганс время от времени выдавал удивительно светлые мысли. Наверное, в те моменты, когда меньше думал о девках и «развлечениях».

Первый всадник, неожиданно узрев перед собой готовую к отпору группу, резко осадив лошадь, повернул назад.

— Храбростью они не отличаются, — попытался поднять общий дух Гийом.

— Это не трусость — благоразумие, — меланхолично поправил Гюнтер. — Бывалый вояка не свяжется, как неразумный юнец, с шестерыми.

— Гюнтер, Гюнтер, — неожиданно для себя заговорил Михель. — Нас, возможно, будут сейчас убивать, а я ведь не смогу умереть, если ты мне не ответишь...

— Хочешь узнать, почему я не дал вам прикончить Мельхиора, а сам отправил его на небеса? Или выведать, когда у меня возникло твёрдое намерение очистить от него землю? — для Гюнтера чужие думки что раскрытая книга, и Михель только согласно кивнул головой.

— Я сам должен исправлять свои огрехи. Понимаешь, сам, и никто другой.

— А что ж ты, изверг, хитрован, не намекнул хотя бы жестом. Мы ж чуть с ума не посходили. Ганс вон из сивого седым стал.

— У Мельхиора и мысли не должно было возникнуть, что его обманывают. Чтобы и ветерок не смог донести.

— Но ты ведь его вроде как переубедил. Он же к нам шёл.

— Единожды предавший может и ещё раз преступить ту грань. Не было бы боле веры ни у нас к нему, ни ему к самому себе. А как без веры-то жить.

— Значит, и ты, Гюнтер, можешь ошибаться, — злорадно прошипел Маркус.

— Да, где-то я крепко дал маху. Я ведь его к постригу готовил, думал, спасу душу, да вы знаете.

— А ты вон Ганса спытай. Отменный пробст[123] получится. — Ну как не влезть Максу в общую беседу.

Максу не всегда везло на шутки, но уж если они удавались...

— Макс, чёрт тебя дери, — прорычал Михель, еле переводя дух и смахивая выступившие от смеха слёзы. — Ты ж нам всю боеспособность угробил. Как целиться-то прикажешь — сквозь слёзы.

Но тут же вновь поперхнулся смехом: надо ж удумать такое — предложить Ганса командиром в женскую обитель.

— Если Ганс пробст, я тогда — пенитенциарий[124] — Маркус швырнул мудрёное слово, словно полено в костёр веселья.

— Я наконец-то понял старинную мудрость — доверять можно только покойникам. — Гюнтер попытался остаться серьёзным.

— И то если зарыт не меньше, чем на десять футов, и зубами в землю. — В Макса словно бесёнок веселья вселился. А может, и не покидал его никогда.

— Счас вам представится возможность зарыть тройку-другую молодчиков в землю, — ткнул в сторону ворот Маркус.

— Возможно, это будем мы сами, — пытался сострить и Гийом.

— Что-то не наблюдаю у них шанцевого инструмента, — Макс явно сегодня собрался быть с костлявой запанибрата.

— Кляп в рот[125] — Михель ничуть не удивился, что у него вырвалась чисто морская команда, — слишком часто он в последние дни думал о море. Поразило, что его поняли и дружно умолкли.

— Говорим либо я, либо Гюнтер, остальные слушаются и подчиняются, — добавил Михель и тут же ввернул, поминая старое: — Понял, Ганс?

— Не сомневайся, — несколько смущённо отозвался Ганс. Кому ж понравится, если тебе, как первогодку-несмышлёнышу, напоминают персонально.

Въехавших во двор было не так уж много.

— Чёртова дюжина, — счёл Михель и тут же со вздохом про себя добавил: — Кажется, точно шведы, будь они неладны.

Кавалеристы держались уверенно, держа заряженные пистолеты на гривах лошадей, стволами вверх. Явно с палашами наголо они атаковать не собираются, а после короткого разбирательства перестреляют, не сходя с седел. Поэтому главное, не упустить вражескую команду, тоже успеть разрядить мушкет и хоть не задарма лечь в землю.

вернуться

122

А лошадёнка-то шведская — шведские северные маленькие лошади сильно отличались от рослых отборных животных имперской кавалерии.

вернуться

123

Пробст — духовник монахинь.

вернуться

124

Пенитенциарий — священник, которому предоставлено право отпускать особо тяжкие преступления.

вернуться

125

Кляп в рот — команда, подаваемая на галерном флоте гребцам перед боем, чтобы крики раненых не мешали остальным.

39
{"b":"660935","o":1}