— Мужички — ушлые ребята пытались лестницу подтащить, — на мгновение отрываясь от своего занятия, пояснил Маркус.

— Убил?

— Пугнул, — скорчил недовольную гримасу Маркус, — соринка, понимаешь, в глаз попала в самый момент. Думаю, и этого достаточно, чтобы отвадить их от подобных штучек. Видел бы, как улепётывали, — чуть забор не снесли.

— Каждый убитый мужик тебя больше не зарежет. Всякий убежавший мужик может набежать вновь, — подытожил Макс, поднимаясь и старательно отряхивая колени.

«Чистюля, — фыркнул про себя Михель, — скоро кровью умываться будем, а он все прихорашивается».

А вслух строго добавил:

— А ты чего здесь околачиваешься?

— Так стреляли ж! Я и прибег на подмогу.

— Прибег... Судя по пыли на заднице, ты здесь давненько просиживаешь.

Сконфуженный Макс принялся отряхиваться и сзади.

Михель осторожно выглянул из окна, чтобы самолично обозреть диспозицию.

— Тихо все, — неслышно подошёл сзади Макс, — теперь не полезут.

Словно опровергая его, ударил выстрел, но пуля споткнулась о дом далеко в стороне от окна.

— А раз тихо, так и пошли отсюда. Чем лясы точить, лучше вон шпагу наточи.

— Уж не твою ли, — язвительно-задиристо протянул Макс.

— Может, и мою, — как можно спокойней и уверенней ответил Михель, хотя внутри всё так и вспыхнуло. Не хватало им вдобавок опять передраться. Глаза их встретились, и, очевидно, Макс прочёл что-то важное для себя, потому как сразу сник.

— Пошли уж, коли надо, — уныло-согласительно проворчал он.

— Вот именно надо! — закрепил победу Михель. — А раз тебе ноги покою не дают, промысли каку-никаку посудину да разгонись за водой. От этой пыли в горле першит — мочи нет.

— Кажись, в погребе была лужа, — обрадованно вспомнил Макс.

— Да не задерживай, — вновь напустил на себя начальственную стать Михель.

При его появлении Ганс, усиленно трущий грязными кулачищами глаза, испуганно вскочил, чем опять же порадовал сердце Михеля — не спит, боится.

Вода, принесённая Максом в полуразбитом кувшине, оказалась мутной, изрядно затхлой, ну да не привыкать. И Михель, и Ганс, да и сам Макс, судя по мокрому пятну на груди, воздали ей должное.

— Обнеси и остальных, тоже, поди, сомлели. Заодно и проверишь, как и что, — обрадовал Михель давно уже переминавшегося с ноги на ногу Макса. — Да возвращайся скорее.

Макс умчался чуть ли не в припрыжку. И запропал. Вот тебе и подтянул дисциплинку.

— Михель, поглянь скорее, чего-то опять удумали изверги, — придушенно прошипел Ганс.

Михель рванулся к окну. По двору, прямо на них медленно двигалась половинка каких-то ворот... Спокойней, Михель, не сама же она в гости жалует. Явно за ней спрятался кто-то. И дымок курится. Значит, с факелом, огнём, а то и с миной пороховой. Так они же дверь нам собираются поджечь! Или взорвать!

— Ганс! Цель в серёдку — там он таится, вражина, — скомандовал Михель, прикладываясь к мушкету.

Усердно сопя, Ганс плюхнулся рядом, толкнув Михеля и сбив тому прицел. Михель сквозь зубы пробормотал ругательство, но момент для устройства серьёзной выволочки был явно неподходящим. Появление двух мушкетных стволов в окне не осталось незамеченным. Засверкали вспышки выстрелов. Часть пуль испещрила стены многострадального дома, часть, свистя, влетела в окно, расплющиваясь о заднюю стену комнаты.

Не выдержав этого града, Ганс испуганно шарахнулся от окна.

— Куда, сволочь! Назад! К оружию! — не отрываясь от мушкета, зарычал Михель.

Совершенно потерявший голову Ганс заметался по комнате под пулями и проклятиями Михеля. Решившись наконец, бросился к оставленному на подоконнике мушкету и при этом опять толкнул Михеля уже нажавшего на курок.

— Проклятье, я же так промажу!

Толчок в плечо, клуб дыма, моментально застлавший оконный проём. Куда же пошла пуля, ведь я же явно промахнулся из-за этого олуха. В ярости Михель схватил мушкет за ещё горячее дуло, с явным намерением, прикладом размозжить башку проклятому олуху Гансу, дьявол его забери, но, увидев, как тот старательно выцеливает, внезапно успокоился.

Красная от напряжения рожа Ганса выражала свирепую решимость хоть самому вылететь вместо пули и пронзить проклятый щит вместе с тем, кто за ним скрывается. Михель только и смог прошептать:

— Не подведи, малыш, только не подведи. Вмажь им в серёдку.

Волнение Ганса настолько передалось Михелю, что он совсем забыл про воздетый мушкет, так и стоял, нависая над Гансом.

— Проклятый дым! — в один голос возопили Ганс и Михель после выстрела.

Словно сжалившись над ними, налетевший порыв ветра отнёс пороховой клуб вглубь дома.

Михелева отметина в правом верхнем углу — смотри-ка, умудрился в щит попасть. Ганс на этот раз не подкачал: его пуля точно посерёдке, на уровне груди.

— Но щит-то стоит! Движется! И дырки-то не сквозные — пули не смогли прошить ворота.

— Ты, сволочь! Признавайся — ссыпал порох из патрона[60].

Михель вновь взялся за мушкет, загнал Ганса в угол, где тот испуганно съёжился, закрыв голову руками:

— Нет, Михель, клянусь тебе нет! Заряд был полным!

— Да ведь у тебя же левое плечо ранено и болит?

— Ужасно болит, но заряд я всё же полный забил! Посмотри, Михель, ведь и твоя пуля не пробила ворота.

— А ведь верно, — задумчиво и даже немного растерянно пробормотал Михель, а про себя добавил: «Смотри, дурак дураком, а как шкура начинает трещать — мигом сообразил, что к чему».

— Знаешь, они, наверное, окованы железом, — всё ещё отчаянно труся и не веря в своё спасение тараторил Ганс. — Сейчас многие хозяева так делают, мы же сами видели. Помнишь ту дверь, в деревушке, как её там... забыл, чёрт... на дрова всё не могли разделать.

— Что же нам делать? — совсем уже убито закончил Михель, забыв и про командование, и про авторитет.

— Может, тройной заряд пороха рискнуть?

— Чтобы пороховые газы через запальное отверстие выдавили тебе напрочь глаза или, того хлеще, мушкет разнесло во все стороны?

— Может, два раза попасть в одно и то же место? Вторая пуля обязательно пробьёт дыру.

— Ну ты совсем сдурел. У тебя хоть раз подобное получалось? То-то. В нашей бригаде только Кунц-Отшельник так может, и то через раз. Где ж мы тебе его достанем?

— Кто стрелял, куда, зачем? — вбежавший Макс, как обычно, не мог удержаться от обычного шутовства.

— Сидим, понимаешь, а тут ворота, понимаешь, мы стреляем, понимаешь, — кроме «понимаешь» речь Ганса обильно приправлялась ругательствами и всхлипами.

— Э, да он опять близок к истерике, — Михель, отойдя в сторону и не забыв бросить Максу: — Башку-то береги, зазря не высовывайся, — принялся заряжать мушкет.

Речь Ганса всё более теряла членораздельность.

— Пора его отвлечь хоть чем-нибудь, — Михель устремив выразительный взгляд на Ганса и, не переставая прибивать заряд, кивнул на его мушкет.

Ганс понял этот немой приказ и, оборвав свою речь на полуслове, рванул свой шомпол, едва не сломав. Пока они перезаряжали, Макс ещё раз подошёл к окну.

— Ноги, — неожиданно не к месту произнёс он.

— Что ноги? — недовольно проворчал Михель.

— Ноги у него чуть-чуть торчат из-под щита. Башмаки. По ним и бить надобно.

— Ай да молодец, — Михель готов был расцеловать товарища. Ведь Макс, сам того не сознавая, вернул Михелю уверенность, вернул командирство. Макс даже не сообразил, что сейчас наиболее удачный случай вырвать командование у Михеля, самому стать лидером. Впрочем, Макс всегда довольствовался и был доволен вторыми ролями. Армия, как, впрочем, и всё остальное, на этом и держится — кто-то отдаёт приказы, кто-то слепо их исполняет.

— Макс, к окну! — в голосе Михеля явно было поболе металла, чем свинца в его мушкете. — Ты в левый башмак, я в правый. Сейчас мы его стреножим.

— Ребята, а башмаки-то Мельхиоровы, — Макс и здесь оказался зорче всех.

— Да ну, — удивился Ганс. — Содрали верно, да вместе с кожей и ногами.