— А почему ты сказал, будто я, возможно, нашёл могилу Давида? — спросил Баттхар. — Разве не известно точно, где он был похоронен?

— Это ещё одна тайна. Когда Давид умер, в стране началась смута. Когда-то единый народ распался на отдельные княжества, вожди рассорились меж собой, вспомнив давние обиды, внешние враги вторглись в границы... Поэтому жрецы храма богини Тенгри решили похоронить Давида тайно, чтобы никто не надругался над его останками. Они построили несколько внешне одинаковых захоронений в разных местах. Сколько существует таких мест и в каком из них покоится Давид — не знает никто. Жрецы убили рабочих, строивших склепы, а потом — сами себя, чтобы никто не мог проговориться. Похоже, что ты наткнулся на одно из таких захоронений. Скорее всего, оно пусто, а может быть...

Царевич помолчал, обдумывая услышанное. Потом сказал:

— Когда-нибудь я вернусь сюда и велю осушить озеро. И узнаю, пуста ли эта могила.

— Зачем? — спросил Заур.

Баттхар своенравно дёрнул плечом.

— Не люблю, когда от меня что-то скрывают.

...Антон чуть не отдёрнул руку.

Потому что его ладонь, вытянутая вверх, наткнулась на что-то острое и ранящее, как бутылочный осколок. Помня о сволочном нраве стены, он очень осторожно поднял голову и едва не заорал — не от боли, а от радости. Да что там от радости — от самого натурального счастья. Ибо то, за что он ухватился, было кромкой отверстия в своде пещеры.

Окоченевшие ноги потеряли опору, и Антон повис на руках, приблизительно на высоте пятиэтажного дома. Свались он отсюда — не спасла бы и вода... Однако он не упал. Глупо было упасть, уже добравшись до цели. Лоза внизу буквально взвыл от ревности: стена покорилась не ему... И — от радости, что пришло наконец неожиданное спасение.

Антон зарычал от натуги и отчаянным рывком перевалил себя через край пролома наружу, на пронизывающий ветер и свет. И без сил распластался на припорошённых снегом камнях.

Однако разлёживаться было ещё рано. Следовало найти опору понадёжнее, закрепить верёвку, которую он принёс с собой, и помочь выбраться остальным. И пока Антон отыскивал подходящий валун, пока вязал узлы, налаживая страховку, холод донял его окончательно. Голая спина совершенно одеревенела, посиневшие пальцы отказались слушаться, будто принадлежали кому-то постороннему. Отчаявшись удержать верёвку в руках, он обвязал её несколько раз вокруг пояса и лёг на землю, упёршись ступнями в валун. Ступни тоже давно потеряли чувствительность, но сейчас это было не важно. Уж в таком-то положении он удержит и Лозу, и царевича. А Заура они потом вытянут втроём. Если тот, конечно, позволит им это сделать, подумал Антон. А не то сам выскочит наверх впереди остальных.

Первым, однако, над кромкой пролома показался Лоза. Его почти не пришлось вытаскивать: ловкий, как обезьяна, мальчишка вылез сам, и его губы подрагивали в самодовольной улыбке — видал, мол, и мы можем не хуже!

Вынув из заплечного мешка ветровку, свитер и брюки Антона, Лоза бросил их ему и усмехнулся:

— Одевайся. Ишь, разжарило его...

Антона не хватило, чтобы ответить на подначку. Он влез непослушными ногами в штанины, натянул грубый шерстяной свитер прямо на голое тело и почувствовал блаженство, которого не испытывал никогда в жизни. Тепло — колючее, как муравейник или как целое стадо сердитых ежей, коснулось омертвевшей кожи, защекотало издалека, будто поддразнивая, заставляя бездумно потянуться навстречу... Антон мечтательно улыбнулся, но тут же, устыдившись, снова схватился за верёвку.

— Давай, — скомандовал Лоза. — Насчёт «три»...

Тянуть царевича было сложнее. Он постоянно срывался, пытаясь при этом раскачаться и снова зацепиться за стену, но только мешал. Наконец его макушка показалась над землёй, Лоза и Антон одновременно крякнули от натуги, и Баттхар упал рядом с ними, пробормотав:

— Знал бы я, что меня будут спасать таким варварским способом, руки бы на себя наложил, а в плен не пошёл.

— Ещё не поздно, — успокоил его Лоза. — До Тебриза ещё ой-ой сколько. И не по ровной дороге. И монголы вряд ли оставят нас в покое.

— Не накаркай, — сердито сказал Антон и сбросил в пролом конец верёвки. — Твоя очередь, Заур!

Заур ловко завязал узел левой рукой, подёргал верёвку, проверяя её на прочность и предупредил:

— Тяжело вам будет меня тащить. Я постараюсь помочь, но на многое не рассчитывайте.

Они находились высоко, на границе снегов. Как они ухитрились попасть сюда, было для Антона загадкой. Они никак не могли преодолеть такой длинный путь внутри горы — по самым смелым подсчётам они поднялись на сотню-полторы метров. Надо будет спросить об этом Заура, решил он. Хотя — что тот ответит? Жрецы, — и вся недолга. Как можно постичь деяния жрецов?..

— Как у вас принято спускаться по крутому склону? — осведомился Антон.

Лоза красноречиво шлёпнул себя по мягкому месту. Что ж, вздохнул про себя Антон, не самый плохой способ. Он оглянулся кругом в поисках подходящего пути вниз — и это спасло ему жизнь.

Длинная стрела с чёрным оперением на ладонь разминулась с его грудью и звонко стукнулась головкой о камень. Накаркал-таки Лоза, равнодушно подумал Антон. Он не боялся: наверное, отучился бояться за несколько суток, проведённых в чужом мире — страшноватом, но по-своему притягательном, словно... Он запнулся, отыскивая подходящее сравнение.

Словно боевой нож.

Да, точно. Словно боевой нож, которым никогда не режут хлеб.

Господи, неслышно взмолился он, ну почему Я? Почему ТЫ не послал в этот мир какого-нибудь крутого спецназовца с опытом войны в Афгане, Чечне и народной республике Никарагуа? Почему не увешал его с ног до головы всеми видами оружия — от стреляющей авторучки до переносной баллистической ракеты? Уж он-то натворил бы здесь дел — не мне чета. И царевича бы спас, и Хромого Тимура разгромил вместе с его туменами, кошунами и китайскими осадными машинами, а походя завоевал бы любовь прекрасной дамы — воинственной аланки на звонконогом коне или утончённо-луноликой монголки с этим, мать её, сямисеном...

Монголы меж тем карабкались по склону, оставив лошадей внизу. Их было множество — не менее полусотни. Их предводитель — тот самый, со шрамом через всё лицо, что-то прокричал, указывая на беглецов. То ли «взять живьём», то ли, наоборот, «пленных не брать»...

— Тяни!!! — заорал Лоза, вцепившись в верёвку.

Они тянули изо всех сил и понимали, что им не успеть. Если бы Заур не был тяжело ранен — он сейчас бы, наверное, сам вытаскивал из пещеры-ловушки своих спутников, всех троих враз, намотав верёвку на одну руку, а другой — отбиваясь от монголов.

Если бы жизнь не утекала из его мощного тела — потихоньку, по-воровски, унося из разграбленного и подожжённого дома последние медные копейки... Он вкладывал в это чёртово восхождение всё своё мастерство, до которого было далеко даже Динаре и Казбеку, и ухитрялся подтягиваться на одной руке, потому что вторая была перебита в кости.

Не успеть.

По ним уже не стреляли — видно, тот, со шрамом, приказал своим псам сохранить беглецов для допроса. И для казни пострашнее. Что ж, тем лучше.

Антон выпустил верёвку, мельком оглянувшись на Лозу с Баттхаром — ничего, справятся, — и медленно выпрямился навстречу врагам, сжимая в руке саблю. Жаль, Заур так и не сдержал обещания научить Антона владеть ею как подобает. Ну да ладно: тропа тут узкая, все скопом монголы не накинутся. Значит, сколько-нибудь он продержится, прежде чем его убьют.

— Эй чужеземец! — вдруг услышал он за спиной.

Антон отступил на шаг и заглянул в пролом. Заур ещё держался на стене. Голова его была запрокинута, и Антон увидел его глаза — пустые, уже подернутые белёсой дымкой...

— На юг и восток отсюда, в полудне пути, вы увидите реку, — торопливо заговорил Заур. — Она быстрая, но неглубокая, её можно перейти вброд. За ней меж двух холмов будет стоять старая мечеть, а чуть подальше, возле седловины — хижина, сложенная из камней. Там живёт мой брат, его зовут Аккер. Вы легко его узнаете.