Однако в ответ на эти слова хан Золотой Орды увидел перед собой не малый гарнизон, как о том доносили его разведчики, но армию, которая покрыла собой все окрестные холмы и долины. В её рядах были воины, племён картли, лазов, алан, черкесов, армян и многих других, коих объединила власть Копья Давида. Некоторые монгольские военачальники, смутившись при виде такой силы, хотели отступить, но Тохтамыш приказал отрубить головы двум из них и сказал: „Та же участь постигнет каждого, кто осмелится думать о поражении. Бог войны Сульдэ скачет на белом коне под моим знаменем, и пусть враг убоится наших мечей и копий!

И протрубил над полем рог, возвещающий о начале битвы, и два войска бросились навстречу друг другу, исполненные решимости победить или погибнуть со славой...

Темники Тохтамыша Оглы-бай, Ташмир-оглан и Алак-нойон, управляя правым крылом, прошли Сенгенским ущельем, чтобы выйти в тыл армии Гюрли, но едва их войско оказалось на узкой тропе, зажатой меж скал, сверху посыпались камни, стрелы, и копья, нанося большой урон нападавшим. Тохтамыш приказал правому крылу вступить в бой и пробиться к выходу из ущелья, где можно было развернуться в боевой порядок, но на их пути встала аланская конница, во главе которой находился царевич Баттхар Нади, сын правителя Исавара. И началось великое сражение, где многие народы бились против своих соотечественников, нанятых в армию Тохтамыша или взятых туда насильно. И случалось, что сын убивал отца, а брат скрещивал меч со своим братом. Но было и так, что, встретившись в бою, воины-односельчане обнимались и поворачивали оружие против монголов...

С полудня до темноты длилась эта кровавая жатва, кони топтали людей, тучи стрел укрывали солнце, и мёртвые не могли упасть на землю из-за тесноты...

Воины грузинского харал-гаха Османа, что стояли в центре и испытывали страшный натиск, отступили к стенам Тебриза, но, видя доблесть аланской конницы, напоили сердца мужеством льва и в лобовом ударе опрокинули передовую линию монгольских войск. И те, не выдержав, побежали, показав врагу спины. Тохтамыш, разгневавшись, пообещал казнить каждого третьего из тех, кто оказался нестоек, и велел бросить в бой резерв генуэзской пехоты с невиданными ранее огненосными копьями[29], но эмиры, нукеры и нойоны продолжали в панике покидать поле сражения. На исходе третьего дня ордынские войска распались на части, чтобы затем уйти в Крым, к низовьям реки Итиль и в горы Центрального Кавказа. Сам Тохта-хан с пятью туменами направил коней в сторону Булгарии, надеясь уйти затем в Литву, к князю Витовту, и собрать новую армию, но в долине реки Терек был вынужден вступить в сражение с Хромым Тимуром, и Тимур одержал победу...

Многие и многие полегли в те дни под стенами Тебриза. Каждые шесть из десяти не вернулись с поля битвы, и были среди них воевода Осман, начальник Сенгенской крепости, чьё разрубленное тело с трудом извлекли из-под горы вражеских трупов, и другие, великие и безымянные, которым не было числа...

Никто из ныне живущих по сей день не знает, что стало с царевичем Баттхаром, возглавившим бой против конницы монгольского военачальника Алак-нойона. Он не вернулся в Тебриз после окончания сражения, и его труп не был найден на поле, хотя сам царь Гюрли приказал найти тело и осмотреть для этого каждую пядь земли. Не была найдена и его верная спутница, дева-воительница по имени Асмик из народа аланов, которая сражалась с ним бок о бок и, как рассказывают очевидцы, не раз закрывала его собой. Многие, кому посчастливилось выжить, описывают её доблесть, но никто не может ответить, какая судьба её постигла...

Повесть сия составлена мною, Рашид Фазаллахом ибн Али Хейр ад-Эддином из Ирана, в восьмой день месяца Саффар 788 года Хиджры...»

— По-моему, Светка застряла, — озабоченно сказал Казбек, стоя на гребне.

— Где? — спросил Антон.

— Вон там, где выступ... Светик, милый, ты не ночевать ли там собралась? — прокричал Казбек голосом заботливой мамаши, загоняющей юного отпрыска-шалопая домой с улицы.

Антон не видел, что произошло: скальный карниз закрывал обзор. Понял только, что Светочка потеряла опору и теперь никак не могла сдвинуть жумар[30] с места. А самое главное — не предпринимала ни малейшей попытки исправить ситуацию, уверенная, что её спасут и так.

— Попробуй встать на карниз и продёрнуть жумар вверх, — посоветовала Динара. — У тебя должно получиться.

Света послушно попробовала и сообщила:

— Не могу. Что-то мешается... Верёвка какая-то.

— Ещё новость, — буркнул Казбек, уже понявший, что придётся спускаться и вызволять подругу. — Страховочная верёвка ей помешала, экстремалка чёртова...

— Да не страховочная, — разозлилась Света. — Тут рядом ещё одна, не наша. Старая, мохнатая...

— Не вздумай хвататься за неё! Если она провисела здесь хотя бы сезон, то вся сгнила, — крикнул Казбек и раздражённо щёлкнул карабином. — Пойду спущусь. А то наша Сурская красавица дров наломает.

И скрылся за выступом.

Его не было всего несколько минут, но Антону почему-то стало не по себе. Он шевельнулся (маленький камешек выскользнул из-под ботинка и пулей улетел в бездну... осторожнее надо быть, чёрт возьми), взглянул на часы и проговорил:

— Чего они так долго?

— Не волнуйся, — отозвалась Динара. — Скоро появятся.

Однако беспокойство не исчезало. Антон немного поразмыслил и вдруг нашёл ему вполне научное название: дежа-вю. Стойкое ощущение того, что однажды это уже происходило с ним. Всё уже было: этот гребень, похожий на голову какого-то доисторического чудовища, и скальный выступ, на котором застряла Светочка Аникеева, и даже чужая верёвка, неизвестно кем и когда здесь оставленная. Он просто голову дал бы на отсечение, что верёвка была немецкая, с потускневшим клеймом фирмы «Капитан Крок». Фирмы, производившей снаряжение для военных альпинистов в минувшую войну... Да откуда такие странные мысли?

— Сгнила, — послышался снизу голос Казбека. — Так я и думал.

— Светка сгнила? — испугался доверчивый Паша Климкин.

— Верёвка. Я хотел её вытащить, но она уходит куда-то ещё ниже, в трещину. А трещина забита льдом. Безнадёжное дело. Мы поднимаемся.

Первой над гребнем показалась Светочкина златокудрая голова. Лицо мило разрумянилось от подъёма, но гримаса, застывшая на нём, была измученная, словно её обладательница только что совершила восхождение на Эверест без кислородной маски. И недовольная, словно не получила за это даже почётной грамоты от профсоюза. Следом вылез Казбек, нагруженный сразу двумя рюкзаками.

— Давай двигать скорее, — пробормотал он, поглядывая на небо. — Нам бы успеть в лагерь до темноты.

— Я пятки натёрла, — пожаловалась Света. — И фляжку оставила на леднике.

— Я тебе свою подарю, — мужественно сказал влюблённый по уши Паша Климкин.

Светочка взглянула заинтересованно.

— Да? И до лагеря на руках донесёшь?

Паша виновато вздохнул.

— Он был пылок и отважен, юн, красив и сердцем чист, — выдал Казбек только что сочинённые вирши. — Только жаль, что не штангист.

— Сам дурак, — с достоинством сказала Светочка Аникеева.

Спуск по другую сторону хребта оказался несложным: сравнительно пологая извилистая тропа сбегала вниз меж камней, мимо склонов, покрытых альпийскими травами, маленьких буковых рощиц и мерно журчащей реки с ласковым именем Чалалат. Антон поначалу шёл в середине группы, но как-то незаметно для себя сместился в арьергард — не потому, что выдохся, а потому, что всё время тянуло оглянуться. Словно он только что упустил нечто важное...

Подошла Динара, пристроилась рядом, помолчала и тихо спросила:

— Что с тобой творится?

Антон мотнул головой.

— Да ерунда. Чудится всякое... — и вдруг выпалил: — Жалко, мы не посмотрели, что там было, б этой трещине.