За чаем он сидел с ней рядом, не сводя с нее глаз, все говорил, говорил, не умолкая, несколько вычурно и театрально. И когда Ксения Петровна встала, он просил проводить ее домой.

Зина Кон в передней отвела свою подругу в сторону и шутливо сказала:

– Поздравляю… Победа… Только gardez-vous, ma-dame… Про него такое говорят. Дон-Жуан!

Ксения Петровна покраснела.

– Глупости!

По дороге Высоцкий стал говорить о своей любви, об этом странном, налетевшем откуда-то чувстве.

– Я не знаю, что со мной. Этого никогда не было… Как только вы вошли, я понял, что вас люблю.

Ксения Петровна пожала плечами.

– Право, это странно даже… Я, право, не привыкла.

Они простились сухо. Высоцкий даже не поцеловал руки.

Но на следующий день он прислал большую корзину ландышей. Ксения Петровна очень любила ландыши и невольно обрадовалась подарку. Потом пошли записки, письма, еще цветы. Он попросил разрешения быть у нее, – она позвала его днем пить чай. Все, кажется, было очень хорошо.

Ксения Петровна напудрилась и прихорошилась и накрыла стол белой, твердой, как дерево, скатертью, купила французского печенья, – но Высоцкий чем-то остался не доволен.

– Ах, это не то, не то. Здесь у вас эта горничная, ваш сын… Это не то. Я не могу, я ведь люблю вас.

Ксения Петровна улыбнулась.

– Так что же я могу сделать?

– Придите ко мне. Я вас так прошу. Никто не увидит, никто не узнает.

– Нет, право, это неудобно.

Высоцкий встал, бледнея.

– Бог с вами. Я больше ничего не скажу. Я вас всю вижу… насквозь… вы – ломака, вы злая и бессердечная.

Ксении Петровне стало обидно.

– Нет, я не ломака и не злая… Вы странный, право…

– Дорогая, милая, простите. Я виноват, я знаю, но придите ко мне… Я вас так прошу. Для меня было бы таким счастьем видеть вас у себя.

«В сущности, что же тут плохого. Отчего бы и не пойти. Так все ведь делают… А Володя не узнает. И я ему не изменю, я его люблю», – подумала, колеблясь, Ксения Петровна и, наконец, проговорила:

– Хорошо. Если вы так этого хотите… Мне ведь не трудно…

Высоцкий поцеловал ее руки, посидел еще несколько минут и уехал, счастливый и нежный.

Это было вчера, а сегодня в 10 часов вечера она должна быть у него.

Ксения Петровна долго причесывалась, не зная, лучше ли закрыть волосами уши, или поднять волосы, как всегда делала, надела любимое свое зеленое платье, сшитое еще для послесвадебных визитов и недавно заново переделанное, и, взглянув в зеркала, довольная, улыбнулась самой себе.

Не любя Высоцкого, Ксения Петровна хотела ему нравиться. Ей было приятно это поклонение человека немолодого, богатого и свободного – ей, робкой и неопытной. Что она видела в жизни? После института несколько лет в глуши, у матери, потом эта встреча с Володей и недолгое, тихое и спокойное счастье… Высоцкий открывал ей новый и заманчивый мир, и, слушая его рассказы и признания, Ксения Петровна иногда ловила себя на каких-то нехороших мыслях…

Она вышла и позвала извозчика.

– Лучше, чем в трамвае, а то он встретит, может быть. Увидит еще, что я пешком… И зачем все-таки я ему обещала?..

Извозчик ехал тихо, по-дешевому. Пахло весной и близким морем. Ветер дул мягкий и нежный, и гнал с запада огненные, широкие облака.

– Не поеду больше… Еще Володя как-нибудь узнает… Но он милый, этот Высоцкий… И, кажется, он меня, правда любит…

– Извозчик, к 16-му номеру, у подъезда…

Ксения Петровна вошла и небрежно спросила:

– Здесь живет г. Высоцкий?

– Да, пожалуйте, – швейцар в галунах отворил дверцу лифта.

«Вот, вся пудра с носа сошла, и глаза красные какие-то», – успела разглядеть себя в зеркальной клетке Ксения Петровна.

На площадке третьего этажа ее уже ждал Высоцкий.

– Дорогая моя, как я счастлив… И как я вам благодарен.

Ксения Петровна была слегка смущена. Эта роскошь входа, ковры, цветы, эта блестящая передняя, без шкафов с пыльными картонами над ними, – все ей было непривычно.

– Да? Вы меня ждали? Чудесная погода, я с наслаждением проехалась.

Высоцкий помог ей снять легкое пальто, нежно, как драгоценность, взял ее ридикюль.

– Пройдем в кабинет…

В кабинете было полутемно. В углу в камине по углям ползали синие огни.

Были видны мягкие, глубокие кресла, шкуры, оружие по стенам. Пахло горьким сигарным дымом и цветами.

– Вот здесь я живу, здесь я скучаю, – слегка нараспев сказал Высоцкий и закрыл руками глаза, будто задумавшись или плача.

– У вас хорошо…

– Теперь – да. Когда вы здесь.

– Ну, что вы…

Она села.

Высоцкий изредка, будто сам с собой говоря, ронял короткие, обрывистые фразы, слегка печальные, слегка восторженные, и опять умолк.

– Пойдем закусить. А потом… вы у меня еще посидите… долго, долго…

И взяв ее слабую руку, он медленно поднес ее к своим губам и заглянул в глаза просительно и томно…

В столовой, на сияющей скатерти были расставлены изысканные угощения.

Ксения Петровна быстрым взглядом все осмотрела и оценила.

– Хотите икры. Вот вино, – теперь это редкость. У меня его еще много…

Она чувствовала себя неловко, – одна у этого чужого ей, недавно встреченного человека.

Все стесняло ее. И говорить нечего. Он изливается о своей любви и своей грусти, а она – о чем она будет говорить? Вот, с Володей она никогда не молчала, все рассказывала что-то, вспоминала… Милый Володя, дорогой, никого кроме него она не любит!..

– А знаете… у меня от мужа уже три недели вестей нет.

Высоцкий участливо спросил:

– Да? А Владимир Константинович на каком фронте?

– Не знаю… Был где-то за Варшавой… Теперь не знаю.

– Ну даст Бог, все будет благополучно…

Он помолчал и вздохнул.

– Как пустынна была бы жизнь без любви… без таких встреч.

Ксения Петровна ела виноград.

– Разве?

– И знаете, – не отвечая ей, продолжал Высоцкий, – я предчувствовал вас… встречу с вами… давно, давно. Это не случайно, это – счастье.

– Для кого?

– Для нас.

Ксения Петровна подняла глаза и слегка испугалась. Высоцкий смотрел на нее остановившимся томным взглядом.

Она попробовала улыбнуться.

– О, почему это вы так уверены?

– Потому, что я этого хочу.

Он встал и подошел близко, близко к ее стулу. Ксения Петровна тоже встала.

– Что с вами?

– Ничего, ничего, я вас люблю, я только вас люблю.

– Сергей Викентьевич!

– Да, да, я так хочу…

Он взял ее за плечи и, наклонившись, поцеловал медленным поцелуем.

Высоцкий почувствовал, что Ксения Петровна слабеет и дрожит в его руках, но не отбивается, не отталкивает его. Значит, все будет хорошо. Значит, она покорная и нежная.

Он хотел поцеловать ее – как всегда делал – в глаза и вдруг заметил, что она плачет.

– Ксения Петровна, что с вами?

Она, дрожа и всхлипывая, упала в кресло.

– Ничего, это пройдет… это сейчас пройдет.

– Может быть, вы хотите воды?

Ксения Петровна покачала головой.

– Нет, не надо… Знаете, я такая нервная теперь… Я вспомнила Володю… Вы меня поцеловали…

Высоцкий чуть заметно поморщился и сказал шутливо:

– Это первый поцелуй после отъезда вашего супруга? Вы невинны, как херувим…

Ксения Петровна хотела перестать плакать – стыдно ведь! – но не могла. Мысли печальные и страшные волновали и томили ее.

– Знаете, я так боюсь за мужа… за Володю… Где он?.. Ведь почти месяц ни слова.

Высоцкий со скукой протянул:

– Да-а?

«Ничего он не понимает», – подумала Ксения Петровна и замолчала.

Огни в камине погасли. Только угли тлели еще, разваливаясь и темнея.

Высоцкий опять сел к ногам Ксении Петровны.

– Ну, милая, дорогая, не надо плакать, не надо так нервничать.

Он взял ее руки и ласково, как ребенку, стал гладить их и целовать.

Ксения Петровна сидела неподвижно, опустив голову, и смотрела влажными глазами в одну точку.

Вдруг она встала.