Песня Ах, весна, ах прекрасное лето, Ах, сияние светлого дня! Друга милого в городе нету, Он надолго покинул меня. Целовальник божится в трактире, Что, кого не помиловал суд, Поселяют в далекой Сибири Или даже в Манчжурью везут. Оттого-то я слышу ночами, Льют железо, ломают гранит, Вижу, друг мой с моими врагами В арестантском халате стоит. Постаревший в неволе и в муке, Похудевший от дыма и мглы, Поднимает он белые руки, А на белых руках кандалы. Ах, сестра, золотая гитара, Что нам делать с тобой, – прозвени! У окна, да над шумным бульваром, Да в такие-то ясные дни? 1916 «Им счастие даже не снится…» Им счастие даже не снится, И их обмануло оно. Есть в мире лишь скука. Глядится Скучающий месяц в окно. Пьют чай, разбирают газеты, Под долгие жалобы вьюг, И думают, думают: «Где ты, Теперь, мой забывчивый друг?» 1919 Болезнь В столовой бьют часы. И пахнет камфарой, И к утру у висков еще яснее зелень. Как странно вспоминать, что прошлою весной Дымился свежий лес и вальдшнепы летели. Как глухо бьют часы. Пора нагреть вино И поднести к губам дрожащий край стакана. А разлучиться всем на свете суждено, И всем ведь кажется, что беспощадно рано. Уже не плакала и не звала она, И только в тишине задумчиво глядела На утренний туман, и в кресле у окна Такое серое и гибнущее тело. 1916 «Как дымный парус, жизнь моя…» Как дымный парус, жизнь моя Уходит, и туман редеет. Уже над морем вечереет, А нет навстречу корабля. Уже над морем тишина. И солнце тихо потонуло. Чернеют в сумраке акулы Вокруг разбитого судна. Что жадным ветер обещает? Иль слушают теперь они, Как синий берег и огни Матрос в бреду припоминает? 1916 «– Поскучай, дружок, поскучай, – …» – Поскучай, дружок, поскучай, — Где же вольные твои небеса? Вот у нас сапфиры, парча, Кинематограф и бега. – Я давно ничего не ищу, И давно ничего не люблю, И зачем напомнил мне ты Про былые мечты мои? Не хочу любви и вина, Незнакомок, чахлых озер, Потому что все – суета, Все будет один костер. Ты останься со мною, грусть, И белая Венера-звезда, А людей не хочу… Пусть И они забудут меня. 1916 «Тихо, мирно, мы теперь живем…»
Тихо, мирно, мы теперь живем И не ссоримся. Сидим за чаем. Утром соловей поет, потом Граммофон. И все-таки скучаем. – Это поле – помнишь? – Ватерло? Эти крики – слышишь? – Брабансона… Господи! как тихо, как тепло, Как здесь душно, в этой клетке темной… После ночь. И лучше помолчать, Правда, лучше. И ведь надо силы, Чтоб завтра новый день начать, Утомительный такой и милый. 1918 «Девятый век у северской земли…» Девятый век у северской земли Стоит печаль о мире и свободе, И лебеди не плещут. И вдали Княгиня безутешная не бродит. О Днепр, о солнце, кто вас позовет По вечеру кукушкою печальной, Теперь, когда голубоватый лед Все затянул, и рог не слышен дальный, И только ветер над зубцами стен Взметает снег и стонет на просторе, Как будто Игорь вспоминает плен У синего, разбойничьего моря? 1916 «Я думал: вся земля до края —…» Я думал: вся земля до края — Цветы, моря, степная ширь. Теперь я знаю: есть глухая И тихая страна – Сибирь. Я думал: жизнь – изнеможенье Тревожно-радостных ночей, Теперь я знаю: есть терпенье, Есть окрик пьяных сторожей. Над нами небо голубое, Простые птицы, облака, Так сердце учится покою И учится труду рука. Уже о прошлом не жалея, Не помня, может, – я и ты Глядим на пену Енисея И сосен тонкие кресты. 1916 «Проходил под лесами. Кирпич…» Проходил под лесами. Кирпич Вдруг сорвался, будто играя… Вот и кончено все… Спи! Это лучшее, что бывает. Каждый день проносят гроба, — Что здесь было, что еще будет? Точно ястреб степной судьба, А добыча скудная – люди. Но, забившись под крыши, вновь И поют, и в шашки играют, И зовут иногда, любовь, Тебя. Потом умирают. Спаси, Господи, люди твоя. Царь наш милостивый и далекий Покажи им Твои поля, С тишиною и солнцем легким. 1916 |
