«Так беспощаден вечный договор…» Так беспощаден вечный договор! И птицы, и леса остались дики, И облака, – весь незапевший хор О гибели, о славе Эвридики. Так дни любви обещанной прошли! Проходят дни и темного забвенья. Уже вакханок слышится вдали Тяжелое и радостное пенье. И верности пред смертью не тая, Покинутый, и раненый, и пленный, Я вижу Елисейские поля, Смущенные душою неблаженной. Ночи I Как трудно вечером дышать И думать! И ночами тоже, Когда чугунная кровать Совсем на катафалк похожа. А в комнатах, во тьме ночной Какая тишина! Ты слышишь, — Лишь за шкафами, под стеной Скребут отравленные мыши. Слабея, с ядом на зубах, Грызут зеленые обои… Я только слушаю. Но страх Мне тоже не дает покоя. И так всегда. Встаю тайком, Иду скрипучими шагами К окну, – и вижу за стеклом Простое розовое пламя. И страшно грустно, близко, тут, Под окнами проходит пенье, — То братья бедные бредут На Волково успокоенье. II Ведь только тюльпана упал цветок, Лишь белой луной засветились плиты, — – Быть может, сюда не входил никто, Но завтра найдут человека убитым. Что же, и это полночный бред, И это мои полночные муки? А там… у стены… леди Макбет Зачем ломает красные руки? Так страшно знать, что поток времен Свой дикий гнев всегда возвращает, И сорок веков погребенный стон Ночью дрожит и нас оглушает. «Не знал и не верил в Бога…» Не знал и не верил в Бога. Так, видно, мне суждено, Но ветер принес тревогу В высокое мое окно. Я вижу: леса и воды И неба мертвый покой, Я помню: ранние годы, Раннее слово «голубой»… И вот, – ничего не надо. Поет, поет тоска, И дорога вьется из ада Через пыльные облака. А рекам уж нет истока И воздух – тяжелый свинец. Я стою у высоких окон И знаю: это конец. «Под глухой, подавленный гул…»
Под глухой, подавленный гул Был сон покоен и долог. Но кто-то лодку толкнул И отдернул тяжелый полог. И, удивленный, теперь я плыву, В тишине по звездам гадаю, И камни, и лес, и траву, И небо, и снег вспоминаю. Как знать? Печальный ли плен Найду в грядущем тумане, Или чудная лодка станет У золотых Вавилонских стен? Так, удивленный, плыву и гадаю, И птичий слежу полет, На звезды смотрю, – и не знаю, Куда же лодка плывет? «Сухую позолоту клена…» Сухую позолоту клена Октябрь по улицам несет, Уж вечерами на балконах Над картами не слышен счет, Но граммофон поет! И трубы Завинчены, и круг скрипит, У попадьи ли ноют зубы Иль околоточный грустит. Вертись, вертись! Очарованьям И призракам пощады нет. И верен божеским сказаньям Аяксов клоунский дуэт. Но люди странны, – им не больно Былые муки вспоминать И хриплой музыки довольно, Чтоб задыхаться и рыдать. Был век… Иль, правда, вы забыли, Как, услыхав ночной гудок, Троянские суда отплыли С добычей дивной на восток, Как, покидая дом и стены, И голубой архипелаг, На корабле кляла Елена Тяжелой верности очаг. «Стоцветными крутыми кораблями…» Стоцветными крутыми кораблями Уж не плывут по небу облака, И берега занесены песками, И высохла стеклянная река. Но в тишине еще синеют звезды И вянут затонувшие венки, Да у шатра разрушенного мерзнут Горбатые, седые старики. И сиринам, уж безголосым, снится, Что из шатра, в шелках и жемчугах, С пленительной улыбкой на устах Выходит Шемаханская царица. Летом Опять брожу. Поля и травы, Пустой и обгорелый лес, Потоки раскаленной лавы Текут с чернеющих небес. Я ненавижу тьму глухую Томительных июльских дней, О дальней родине своей, Как пленник связанный, тоскуя. Пусть камни старой мостовой Занесены горячей пылью, И солнце огненные крылья Высоко держит над Невой, Но северная ночь заплачет, Весь город окружит кольцом, И Всадник со скалы поскачет За сумасшедшим беглецом… Тогда на миг, у вечной цели, Так близко зеленеет дно, И песни сонные в окно Несут ленивые свирели. |
