— Ты глупец!

Я повернулся к выходу, а рука Сега взметнулась со стрелой в пальцах, но тут мой приятель споткнулся о подставленное копье и растянулся перед троном. Мой меч уже наполовину вышел из ножен, когда что-то — не то тупой конец копья, не то меч плашмя — обрушилось мне на голову, и я покатился по этому длинному гладкому склону в черное забытье.

Если вы сочтете мои действия в тот период — и, на самом-то деле, даже за некоторое время до того — иррациональными, то я не могу с вами спорить.

По правде говоря, я теперь думаю, что мысль о смерти моей Делии буквально свела меня с ума. Я действовал в совершенно несвойственной для себя манере, и в то же время, как мне говорили, на типичный для меня лад. Пример тому — тот буйный миг, когда я оказал открытое неповиновение Царице Боли на корходроме, покинув наше укрытие и бросившись на индиговолосых приспешников Умгара Стро. Должно быть, я пребывал в состоянии шока. Оно позволяло мне ходить, говорить и действовать, но все это время я не выходил из своего рода психического ступора.

Говорят, древние китайцы довели до совершенства искусство пытки водой. Ожидание капли, готовой вот-вот упасть на лоб жертвы, превращала её в гирю, крошащую мозг. Сама по себе маленькая капля не могла этого добиться. Эффект достигался ожиданием и нарастающим ужасом перед неизбежным, перемежающимся с пассивными интервалами унизительного страха. Нечто подобное переживал и я. Сперва я думал, что Делия погибла, потом услышал, что она, возможно, жива, потом её смерть опять стала почти неоспоримой истиной, а теперь, она снова возможно пропала без вести, и наверно лучше ей было бы погибнуть. Чистое прерывистое давление, кошмарный раскалывающий голову ритм всех этих событий, сделали из меня животное совсем не похожее на человека, перелетевшего через Стратемск.

Я мог быть уверен только в одном. Живая она или мертвая, Делия горячо и настойчиво требовала от меня продолжать жить, не переставать упорствовать и никогда не сдаваться.

Мы с Сегом понемногу приходили в себя. Нас поместили в роскошной, комнате в глубине дворца, обстановка которой могла удовлетворить самый взыскательный вкус. Однако окон в ней не было. Повсюду неподвижно возвышались охранники — личные копьеносцы царицы в расшитых мундирах. В светильниках горело самфроновое масло, источая слабый аромат, и их пламя играло на сверкающих шлемах и стальных наконечниках копий. Нас оставили нагими. И без оружия.

— Да, Дрей… — протянул Сег, — мы с тобой могли бы запросто поотнимать копья у этих разряженных болванов!..

— Могли бы, — согласился я. — Вместе мы пробили бы себе дорогу. Но… как насчет Тельды?

При виде его лица мне сделалось больно.

— Тельда, — повторил он и уронил голову. Грива черных волос совершенно скрыла его мускулистые руки.

Так мы сидели и взвешивали свои шансы вырваться на волю, прихватив с собой нашу пухленькую даму из Вэллии.

Всякий раз, когда мы требовались во дворце, нас сопровождал внушительный эскорт — вернее сказать, конвой — состоящий из копьеносцев и лучников. Эти последние, как мы прекрасно понимали, весьма действенно пресекли бы любую попытку побега на рывок. И все же мы знали, что даже сейчас нас нельзя считать пленниками в любом обычном смысле этого слова.

Мы чувствовали как в Хикландуне нарастает решимость отомстить за поражение. По коридорам дворца то и дело строевым шагом проходили солдаты. Шла подготовка к походу и Сег снизошел до того, чтобы хоть и мрачновато, но горячо одобрить то, как держались воины.

— Они не забыли унижения, которое заставил их пережить Умгар Стро. Из-за измены одного человека, этого Форпачена, нанесли страшный удар по их чувству самоуважения, — Сег сделал многозначительный жест. — Ну, теперь они заново сплотили ряды, вспоминают старые традиции. Больше они не испытают такой участи.

Как-то нас пришел навестить Хуан, племянник царицы. Он глубоко переживал из-за того, что Лила была вынуждена с нами сделать — для нашего же блага, как он выразился.

На лице у юноши было написано выражение, как у ребенка, который осознает свой проступок, но исполнен желания нагло его отрицать. Он нетерпеливо пнул полы своей расшитой одежды, попавшей ему под ноги, и уселся. Сег гостеприимно налил вина — как сейчас помню, это было пурпурное вино превосходного урожая, крепкое и все-таки не слишком сладкое, с западных склонов горы Сторр — и Хуан взял кубок так, словно приготовился отхлебнуть и забыть обо всем с чем пришел.

— Я только что из «Шлин-ферэо», от танцовщиц. Они мне наскучили.

— Умгар Стро, — напомнил я.

— Да, Дрей Прескот, — кивнул Хуан. — Ты все правильно понял.

Дальше уже пошел разговор профессионалов о вооружении и тактике армии Хикландуна. Особенно увлеченно это обсуждал Сег. В другой компании, в другое время, лишенное забот и тревог, я, наверно, позабавился бы, наблюдая, с какой страстью Сег заботится о перспективах этого убогого обломка славной империи Вальфарга. Позже я многое узнал о родной стране Сега, этом таинственном крае гор и долин, именуемом Эртирдрином. Но ничто не могло угасить горящую в Сеге гордость, находившую отклик в Хуане — гордость тем, что древние доблести Лаха сохранятся и возродятся, и что он, уроженец Эртирдрина, будет в полной мере причастен к этому увековечиванию их. Наверное уже тогда, во время этой беседы в нашей роскошной темнице, я хоть и мельком, но увидел то разрушение национальных барьеров, которое так сильно повлияло на мою жизнь на Крегене.

Прежде, когда мы, коротая время, болтали о том и о сем, Сег не раз рассказывал мне о том, какой страх наводили горцы Эртирдрина на другие народы Лаха. А теперь он твердо вознамерился помочь лахвийцам сокрушить их неизвестных врагов.

А враги эти оставались неизвестными, поскольку ни я, ни Сег ничего не знали о жителях Черсонана. Да и Умгар Стро явно ещё не показал всю свою мощь и, следовательно, оставался неизвестной величиной для Хуана и армии Хикландуна.

— Ты поступил мудро, Дрей Прескот, не пытаясь сбежать, — сказал Хуан, улыбаясь и делая жест кубком в мою сторону. — Я думаю, такой человек, как ты, мог бы сбежать, если бы захотел. Но и царица, и я в долгу перед тобой, и мы это помним…

— Вы мне ничем не обязаны.

— Я, лично, считаю тебя своим другом. И рад, что ты выступишь против Умгаро Стро с армией, а не в одиночку.

— Ха! — произнес Сег Сегуторио.

Хуан склонил голову и искоса посмотрел на свой кубок.

— Разумеется, Сег. Говоря «в одиночку», я имел в виду всего лишь «без моей армии».

— Командовать будешь ты? — спросил я.

— В каком-то смысле. А также Орпус и другие полководцы. Мы надеемся, что ты присоединишься к нам, Дрей Прескот, и поможешь нам мудрым советом.

— Сегу вполне привычно командовать солдатами в бою.

Хуан посмотрел на моего товарища с выражением странной симпатии.

— Да. Сег ведь из Эртирдрина, и мы, недостойные наследники былой славы Вальфарга, помним о его народе. Было некогда время…. Ну, ладно, — он осушил кубок, — не имеет значения.

Хуан встал, собираясь уходить.

— Да, вот еще, — произнес он, глядя на нас с высоты своего роста. Провожая его я не встал, так как пребывая в положении пленника, не особенно уважал протокол. — Прибыл гонец от Нагхана. Помнишь Нагхана, нашего лазутчика?

— Да.

— Он должен вот-вот вернуться. В его докладе — а он как и положено для шпиона, составлен в самых осторожных выражениях — утверждается, что есть новости о твоей Делии…

— Что?!

Я схватил Хуана за плечо, и моя пылающая страхолюдная рожа оказалась у самого его лица.

Его перекосило. Я выпустил юношу и перевел дух, сердито глядя на него.

— Когда Нагхан явится, я приведу его поговорить с тобой.

— Приведи, Хуан. Молю Бога, в смысле Зара, тудыт меня, чтобы он принес добрые вести!

По нашему настоянию нам разрешили тренироваться. Начальник стражи препровождал нас в просторный зал, и там мы с Сегом бегали, прыгали и колотили друг друга посохами, пока оба не падали — потные, в синяках и основательно измотанные. Нет, не могу сказать, чтоб мы всерьез уставали. Эти шутливые драки были лишь легкой разминкой для людей, чьи мышцы привыкли к настоящим трудностям, ожидающим в походах и сражениях.