Кандидаты один за другим сняли с себя одежду. Затем, твердо ступая и подняв лица к потолку, все мы спустились по лестнице в воду. Я почувствовал, как меня охватывает тревога и ощущение, что все тело покрывают поцелуями теплые губы, и одновременно я ощущал покалывание мириадов крошечных незримых игл — ощущение, пронзавшее до самых глубин моего существа, того, чем я был, единственным и неповторимым. Я спускался по каменным ступеням, пока голова не скрылась под водой.

В молочной жидкости передо мной двигалось огромное тело.

Когда я уже не мог более задерживать дыхание, я поднялся по лестнице обратно. Я хороший пловец. Кое-кто однажды рискнул сказать, что я, должно быть, родился от русалки. Когда он поднялся с подбитым глазом и извинился я не признаю никаких порицаний в адрес моих отца и матери, — я вынужден был признать, что он не хотел сказать ничего плохого. Воистину сказанное было вполне обосновано моими способностями к плаванию. Теперь я, конечно, понимаю, что он шутил; но в молодые годы я плохо понимал шутки.

Я вышел последним. Я увидел троих юношей, они показались мне сильными, здоровыми и симпатичными. А девушка — неужели это та девушка, что спустилась с нами в бассейн? Ибо теперь она превратилась в великолепное создание с упругим телом, яркими глазами, улыбкой на лице и созревшими для поцелуев пунцовыми губами. Она увидела меня и рассмеялась, а затем выражение ее лица изменилось, и Масперо воскликнул:

— Клянусь самым великим савантом! Дрей Прескот, ты, должно быть, избранный!

Должен признаться, что я находился в лучшем состоянии, чем когда-либо, насколько мог вспомнить. Я чувствовал, что мои мускулы сделались сильнее и гибче. Я пробежал бы десять миль, поднял бы хоть тонну. Я мог провести неделю без сна. Масперо снова рассмеялся и, хлопнув меня по спине, вручил одежду.

— Еще раз добро пожаловать, Дрей Прескот! Лахал и Махал! — хохотнул он, а затем небрежно добавил:

— Когда проживешь тысячу лет, можешь вернуться сюда и снова принять крещение.

От замешательства я начал заикаться. Мы вернулись в дом Масперо. Мне не верилось в происходящее. Я знал только, что чувствую себя таким сильным и здоровым, как никогда. Но тысяча лет жизни!

«Мы не бессмертны, Дрей. Но нам надо многое сделать, и эти дела не позволяют нам умирать после трижды двунадесяти и десяти лет».

Потрясение от случившегося долго не покидало меня, а потом я перестал обращать на него внимание. Жизнь все равно придется проживать день за днем.

Когда мы охотились на грэнта, Масперо извинился за атавистические наклонности савантов. Время от времени огромные животные забредали через перевалы во внутренний мир кратера, а так как они могли потравить посадки и посевы и даже убить людей, их было необходимо отлавливать и вывозить за пределы земель савантов. Саванты не были такими же свирепыми любителями войн, как другие крегенцы, обитающие во внешнем мире. Они всецело предавались опасностям сражения, но не допускали никакой опасности для дичи.

Мы отправились на охоту за грэнтом на равнину, вверх по реке, напоминая со стороны крегенский военный отряд. Мне следует упомянуть, что «Креген», «Крегенский язык» и «крегенцы» произносится с резким ударением на французский манер, на второй букве «е».

Я облачился в охотничий костюм. Мягкая кожа опоясывала талию и проходила между ног. На левой руке был прочный кожаный наруч. Волосы я завязал сзади узкой кожаной лентой. Никаких перьев в ленту не вдевалось, хотя Масперо вполне имел право украсить свою ленту тем, что индейцы называют «коуп». Я радовался и наслаждался охотой и в то же время сожалел о своем диком и первобытном поведении.

Я шел с одним из мечей, выданных мне Масперо. Меч этот не предназначался для убийства. Саванты с восторгом устремлялись в схватку с чудищами с самым разным оружием в руках, но особое удовольствие доставлял им савантский меч — прекрасно сбалансированное оружие, прямой, но не гладиус, короткий, но не палаш и не шпага, а хитрая комбинация, в возможности существования которой я бы усомнился, если бы сам не видел ее и не держал в руках. Я чувствовал этот меч продолжением руки. Конечно, я уложил бог знает сколько народу и абордажной саблей, и топором, и пикой. Пистолеты на море почти сразу же пропитываются водой и отказываются стрелять. Лишь через два года после моей переброски на Креген на Земле, в Шотландии, достопочтенный Александр Форсайт усовершенствовал свои капсюли. Я умел орудовать шпагой и неплохо действовал ею в схватках, среди дыма, во время диких абордажей на вражеских палубах. Я не был одним из тех щеголеватых универсантов-фехтовальщиков, для которых шпага что-то вроде пера для смахивания пыли в руках горничной. Но один старый испанец, дон Ургадо де Окендо, хорошо обучил меня пользоваться шпагой. Он придерживался весьма широких взглядов и посему преподал мне не только испанскую, но и французскую школу фехтования. Я не горжусь числом проткнутых мной людей, как не горжусь и числом черепов, раскроенных мной более грубой абордажной саблей Королевского флота.

Мы охотились на грэнта. Эти звери отдаленно напоминают земных медведей, только с восемью ногами и выдающимися футов на восемь челюстями, как у крокодила. Нам преимущество против них давала скорость. Нам предстояло по очереди подскакивать к нему и парировать удары лап с острыми, как бритва, когтями и чрезвычайно широким радиусом поражения — парировать и увертываться. Меч савантов мог наносить поражения, прямо пропорциональные силе удара. Когда грэнт покорится, бедного зверя заботливо подлечат и переправят обратно за горы. Для достижения этого саванты применяли технологию, казавшуюся мне тогда еще одним чудом.

У них имелся небольшой флот летающих судов, напоминающих формой лепесток и приводимых в движение механизмом, действия которого я некоторое время не понимал. Грэнта пристегивали внизу, отправлялись через перевалы и высаживали зверя в благоприятном месте. Если он оказывался слишком упрямым и возвращался по собственным следам обратно, саванты снова облачались в кожаную охотничью одежду и выступали в поход.

Так что мы отправились на охоту, готовые к развлечению, не причинявшему вреда нашей дичи и не опасному для нас самих, разумеется, если мы будем достаточно быстры и ловки. Мне уже довелось видеть, как принесли с такой охоты человека с разодранным боком, из раны лилась кровь. Правда, на следующий день он был на ногах и чувствовал себя ничуть не хуже, чем до ранения. Но на охоте можно было и погибнуть, и саванты воспринимали это как острую приправу к жизни. Они признавали в подобном желании собственную слабость, но принимали ее как неизбежность человеческой природы.

Мы усмирили двух грэнтов, и я немного оторвался от остальных охотников, ища след третьего. Мои друзья отдыхали и ели в нашем маленьком лагере, когда над моей головой пронеслась тень. Подняв взгляд, я увидел низколетящий аэробот лепестковой формы. Я пригнулся. Он продолжал лететь и врезался в землю, подскочил и остановился, накренившись. Думая, что перевозившим монстра савантам понадобится помощь, я побежал к лодке.

В этот миг грэнт, за которым я охотился, выскочил из-за невысокого бугра и атаковал аэробот.

На борту аэробота было трое мертвых мужчин в странной грубой одежде из желтого материала, подпоясанной алыми шнурами с кистями на конце. На ногах были сандалии. Кроме мертвых мужчин в лодке находилась кричавшая от ужаса девушка.

Глаза ее закрывала повязка.

Руки девушки были связаны за спиной, она билась и вырывалась. На ней было платье из серебристой ткани. Мне всегда нравились каштановые волосы с рыжеватым отливом — как у нее. Времени разглядывать подробнее у меня не нашлось, поскольку грэнт собрался съесть ее на обед. Я пронзительно и громко закричал и прыгнул вперед.

Пытаясь освободиться из пут, девушка сумела сдвинуть с глаз повязку. Атакуя грэнта, я бросил на нее единственный быстрый взгляд. В больших карих глазах сквозил ужас; но как только она увидела меня, они наполнились совсем другим выражением. Она прекратила кричать и воскликнула, горячо и взволнованно: