Союз магов 1. ЖРЕЦ СОЛНЦА Великий Маг стоял на львиных шкурах, Весь пламенем заката озаренный, Одетый пышно в пурпур и виссон; На голове священная тиара, Златой убор египетских царей, Венчала смоль и серебро кудрей; Гирлянды лавра, царственно спадая С могучих плеч, спускались до земли; В руке его блистал, как луч полдневный, Магический несокрушимый жезл; А на руке, как символ высшей власти, Горел огнями перстень Соломона, Алел рубин в оправе золотой. Над ним легко, из перьев ястребиных, Незримою вращаемы рукой, По воздуху качались опахала. Так он стоял. И жертвенник пред ним Струил благоуханье киннамона И ладана, и красного сандала. Так он стоял, – служителем добра, Пред алтарем всерадостного Солнца, — И светел был, и дивен лик его! 2. ЖРИЦА ЛУНЫ Но в час, когда слабеет дня влиянье, К нему вошла я жрицею Луны, Как дым мое белело одеянье… Был бледен лик… Шаги – едва слышны. Тройной змеей сверкало ожерелье: Все – лунный камень, жемчуг и алмаз. Я принесла ему на новоселье Земную грусть, небесное веселье, — Полынь и дрок, расцветшие для нас. Благоуханьем сладостным алоэ Его мечты я властно вознесла В мой мир, где слито доброе и злое, Где вечно-сущим кажется былое — Вне времени, как вне добра и зла. Открыв чела жемчужное убранство, Я подняла туманную фату, В моих очах нашел он постоянство, В улыбке – вечность, в мыслях – чистоту. И вот, запели арфы в отдаленье, Как будто сильф провеял по струнам. Двух гордых душ – желанье и томленье, Двух чуждых сил – воззванье и стремленье Слились в один бессмертный фимиам. И гимны Солнцу были позабыты… О, свет неверный! Женственные сны! К нему вошла я жрицею Таниты — И он познал могущество Луны. В пустыне В багряных лучах заходящего дня, Под небом пустыни – мы были вдвоем. Король мой уснул на груди у меня. Уснул он на сердце моем. Лепечет источник: «Приди, подойди! Водою живою тебя напою». — – «Король мой уснул у меня на груди, — Он вверил мне душу свою». Смоковница шепчет, вершину склоня: «Вот плод мой душистый. Возьми и сорви». – «Король мой уснул на груди у меня, — Он дремлет под сенью любви». Спешат караваны: «Беги, уходи! Несется самум!.. Ты погибнешь в песках». — «Король мой уснул у меня на груди, — Поверю ли в гибель и страх?» Исчезли миражи, распались, как дым, Вечернее небо горит впереди. Король мой! Ты нежно, ты свято храним. Ты дремлешь на верной груди. В саду над бездной
Был труден путь. Был зноен день. До полдня длилось восхождение, И вот, обещанная тень Пред нами встала, как видение. И мы вошли в нагорный сад, Где, разрастаясь в изобилии, Жасмины пряные кадят, Меж роз и мирт сияют лилии. Врата златые заперты, Нам сладко млеть в благоухании. Под нами – травы и цветы, Над нами – лавры и латании. Но полдень пышет здесь огнем, — В саду, повиснувшем над бездною, Богиня властная есть в нем, — Земной кумир – с короной звездною. Мы служим ей, как божеству, Несем ей гимны и каждения В горячих снах и наяву — В стихийных бурях наслаждения. Мы ей поем, мы ей кадим, Светло-блаженные, как гении. И наши души, будто дым, Исходят в медленном томлении. Мы служим ей – как божеству. Нам снятся жуткие видения. И львы, желтея сквозь листву, Лежат на страже пробуждения. V. Сон Сон 1 Снилось мне – мы жили в старом доме, Тишина царила в гулких залах. По стенам висели в ряд портреты И смотрели острыми глазами. В старой спальне – старое убранство, Все с гербами, в темных, строгих тонах. Посредине – ложе с балдахином. Между двух зеркал оно стояло, Повторяясь ими бесконечно. Но когда являлся мой любимый — Волшебством здесь все преображалось. Колебались ткани занавесок, Зацветали затканные розы — И со стен суровые портреты На меня приветливей смотрели. 2 Между ними был один старинный На заклятом дереве портретик, — Черный, злой, горбатый человечек: Дикий профиль, волосы щетиной, Рот широкий с волчьими зубами. Страшных снов таинственный гадатель, Черных дней зловещий прорицатель, Он висел в моей опочивальне Прямо, прямо против изголовья. Обладал одним он странным свойством: Если в доме было все спокойно, Если друг ко мне был благосклонен, — Злой горбун угрюмо хмурил брови. Если ж небо жизни омрачалось, Если в доме грусть была иль горе, Или милый на меня сердился, — Злой горбун зиял улыбкой страшной. |
