– Тридцать грошей, – ответил Кеша.

– Костян, дай хоть ты махры, – повернулся к Хныку Пёс. – Оставим в покое этого жадного субъекта.

Хнык насыпал из кисета немного махорки.

– Гумаги у меня нет, – сообщил он.

– Бумаги, мой недалёкий, это называется бумага, а впрочем… – Пёс вытащил из-за пазухи какую-то книжицу и выдрал листок. Разорвав его пополам, протянул часть Хныку.

Скрутив самокрутки, они долго пускали дым. Большую часть дыма относило в сторону Сашки, и он, бросив недоеденную лепёшку в вещмешок, поднялся и отошёл. Повсюду суетились штурмовики. Возле палаток развели костры, вырвав почти весь кустарник и сухую траву, проглядывающую сквозь тонкий слой снега. Вокруг одного из костров что-то праздновали, пели песни и смеялись.

– Мы тут недалеко расположились, – сообщил Пёс. – Там у нас кустарник погуще, не так продувает, а у вас тут голо, как на лысине. Я вообще степь не люблю. Глазу остановиться негде. Нет радующих взгляд развалин.

Из танковой части донёсся рёв. Пёс поднялся, отряхнул снег и усмехнулся, глядя вдаль.

– А броники, кажись, уезжают. Теперь мы тут оборону держать будем. Между прочим, известно, что штурмовики – самый дешёвый боевой материал. Вот трактора с пукалками, так называемая бронетехника, стоят денег, порядка пяти тысяч марок каждый. А мы каждый стоим тридцать марок премии и ни гроша компенсации родным и близким в случае преждевременной кончины.

– Преждевременной чего? – ошалело спросил Хнык.

– Короче, задёшево сдохнем! Лучше махорки отсыпь, я к своим пойду, да не жмоться. – Пёс, покуривая, ушёл.

– Чмошный Псина, – сказал Кеша, обиженный на «жадного субъекта», – да каждый трактор такой можно загнать за шесть тысяч как минимум. Когда я танк угонять собирался, у меня покупатель был. Он мне трёшку сразу обещал и ещё трёшку потом. Не люблю я Пса. Не давай ему, Хнык, больше махорки.

Сашка не понял: как можно не любить степь и любить развалины? «Странно, – думал он. – Но в одном Пёс прав: жизнь наша дешёвая. Майору проще сюда сто пацанов согнать, чем пару танков. Перевалочный пункт называется, ни окопов, ничего. Только в овраг и можно спрятаться». Сашка повернулся, оценивая глубину оврага, и заметил Волка с Шакалом. Шакал смотрелся очень жалко: без шапки, в перевязанных верёвочкой ботинках, в огромном ватнике, из которого смешно торчала тоненькая шея. Нечёсаные, выгоревшие добела волосы свисали сосульками. Он прятал посиневшие руки в рукава и никак не поспевал за Волком.

– Устроились? – спросил Волк у Кеши с Сашкой.

– Ничего, жить можно, – кивнул Кеша. – Долго нам тут загорать?

– Сколько скажут.

Шакал уселся около Хныка и самодельной деревянной ложкой полез в его банку с тушёнкой.

– Ну что, нервный, – Волк подмигнул Сашке, – давай, гаси чужих, как своих. Не слабó?

Сашка молча смотрел себе под ноги, но Волк, похоже, и не ждал от него ответа. Он рывком поднял Шакала, тряхнул за шиворот.

– Пошли! Врезать бы тебе как следует…

– Не надо, – попросил Шакал. – Я тоже воевать хочу. Против энских.

– Заметят они такую вшу… – пробурчал Волк, отходя. – Ну, удачи, парни!

– Удачи, – ответил Сашка.

Хнык с Кешей ещё поболтали и отправились по бригадам продавать набранные Кешей у танкистов сигареты. Сашка сел чистить автомат – оружие штурмовикам выдавали в жутком состоянии. «А Кеша точно разбогатеет, – думалось лениво. – Мастерскую откроет, женится, детишек нарожает. Если, конечно, нас сегодня-завтра тут не перебьют. А я, наверное, жениться не стану. Зачем? Ну, родится у меня сын, и что? Вырастет и будет, как я, мучиться, или грохнут его». Сашка поймал себя на том, что думает о семье, – никогда с ним такого не было. Потом мысли переключились на Катю. Стало интересно, где её отец. Ведь наверняка его часть уже выехала в степь. А может, он уже участвовал в ночном бою. А Катина мама сидит дома, на том самом диване, где Сашка спал несколько ночей, и читает книжку, а строк толком не видит, потому что ждёт мужа… Сашка знал, как это бывает. Помнил, как всегда волновалась за отца мама. А Катя? Она волнуется за своего отца? А может, она и за Сашку волнуется? Хотелось, чтобы это было так. Чтобы хоть кто-то думал о нём, ждал его.

Кеша с Хныком вернулись уже в сумерках. Кеша пересчитывал марки, Хнык жевал что-то.

– Зря Максим тут гнал, что Кеша жадный, – сказал он Сашке, – вон он мне семечек у ребят обменял. На сигарету – аж кулёк, если с кожурой жрать, надолго хватит.

– Щедрее Кеши зверя нет, – вздохнул Сашка. – Может, спать устроимся?

Ребята легли, завернулись в одеяла, закрыли полог палатки. На степь наваливалась холодная ночь.

Как ни странно, сны Сашке снились самые мирные: сначала они с Кешей и Катей купаются в озере, и вода такая тёплая, что даже не хочется выбираться на берег, и Кеша не болтает непрерывно, а Катька очень красивая в пёстром купальнике. Потом Сашка с Ильёй едут через степь на чистеньком рейсовом автобусе. «В другой город, – говорит Илья. – Там хорошо, там все мои родственники живут». Город тоже начал сниться: высокие белоснежные дома со сверкающими на летнем солнце стёклами, смешные малолитражные машины на улицах, ребятишки-велосипедисты. И они с Ильёй выглядят как приличные подростки: в чистых голубых рубашках от гимназической формы, улыбаются. «Пойдём ко мне в гости чай пить, – зовёт Сашку Илья. – Я живу вон в той двенадцатиэтажке на пятом этаже. Видишь мои окна?» Тут Сашка почувствовал, что кто-то трогает его за плечо. Он обернулся и увидел следователя Конторы. «Ты предатель и мерзавец!» – сказал он и ударил Сашку в живот. Сашка, проснувшись, вскочил. Рядом сидел Женька Коньков и отчаянно ругался.

– Вставай! Твоя очередь дежурить. Олег сказал.

Позёвывая, Женька залез в палатку вместо Сашки, а тот, бросив под себя рюкзак, пристроился с автоматом недалеко от оврага. Было безветренно, правда, со вчерашнего дня натянуло туч – звёзд и луны не видно. Рядом с палатками стоял броневичок из вчерашних, разведывательных. Их единственная подмога.

Сидеть было даже приятно. Сашка очень любил степь: воздух здесь особенный, свободный, его может нести куда угодно, хоть на край света. В городе, задутый в подвал, он навсегда остаётся там, портится, становится ядовитым. Сашка даже немного завидовал диким пустынникам – людям, далёким от мерзких развалин, кладбищ, магазинов. Вот бы уйти к ним и кочевать по бескрайним просторам. Обходить города за сто вёрст. Сидеть вечером возле своего шатра и смотреть на звёзды…

– Сидишь? – окликнули его.

Сашка схватил автомат.

– Кто?

– Свои. От майора хожу, посты проверяю, как вы, дармоеды, тут бдите. Фигово! Те лохи у кустов дрыхнут, ты вот тут уши развесил, ни хрена не видишь, – посланец майора, ругаясь, отправился дальше.

Не успел он отойти, броневик ожил и, тарахтя мотором, покатил в степь. Через несколько минут оттуда донеслись выстрелы, грохот танковых орудий, взрывы, потом пулемёт затих. Из темноты доносился теперь только гул танковых моторов. Сашка всё понял и бросился к своей палатке.

– Вставайте, быстро! – крикнул он и уже бежал к палатке Олега. Вскоре вся бригада лежала близ края оврага.

Показались вражеские танки и бронетранспортёры. Танков оказалось всего два, но они были очень хороши: поджарые, с длинными пушками. Ехали быстро, будто на марше. На полном ходу один из танков снёс палатку, где недавно спали Женька, Кеша и Хнык. Рядом с оврагом остановился бронетранспортёр, и из него стали вылезать вражеские солдаты. Сашка опустился на колено и дал очередь, затем отпрыгнул в сторону и, добежав до чахлого кустика, залёг за ним. Из бронетранспортёра теперь палили туда, откуда Сашка только что стрелял. Он дал ещё очередь и снова перебрался на другое место. Перестрелка разгоралась, стреляли уже со всех сторон. Пули свистели рядом с Сашкой. Несколько силуэтов приближались к нему из темноты. Сашка дал ещё очередь. Тридцать патронов кончились. Он попытался заменить рожок, но тот всё не лез. Рядом грохнуло, в Сашку полетели комья снега и земли. Грохнуло ещё и ещё раз. Он попытался ползти, но перед ним поднялись снежные фонтанчики. «По мне из пулемёта…» Сашка увидел странную картину: рядом с ним сидел Витька с автоматом в руках и целился в люк бронетранспортёра. Бронетранспортёр, взревев мотором, двинулся в сторону Сашки и Шиза. Сашка из последних сил подпрыгнул и бросился бежать в сторону. Он прыгал по снегу, пока не столкнулся с кем-то в темноте. Сашкины пальцы всё сделали за него. Тёмную фигуру переломило очередью и откинуло назад. Сашку кто-то схватил за ногу, и он, кувыркаясь, покатился на дно оврага.