Очутившись на дне, Сашка почувствовал, что спасён. Он лежал, а перестрелка затихала, шум танков отдалялся. Сашка полез наверх и вдруг споткнулся о какое-то тело. Пригляделся – это был Хнык, дрожащий и всхлипывающий. Оставив его, Сашка полез дальше. В сумерках первое, что он увидел, был Кеша. Тот сидел и мрачно курил. Несколько тёмных пятен лежали на снегу. У одного из лежащих были удивительно знакомые ватные штаны. Бронетранспортёр стоял на краю оврага с развороченной пулемётной башней. Рядом с ним сидел, раскачиваясь, совершенно живой Шиз. Из оврага вылез Женька Коньков.

– Ну ты даёшь, – сказал он скрипучим голосом. – Ты тут под пулями как кролик метался. Я гранату кинул – и в овраг. Повезло, что всё нормально.

Из темноты выбежали несколько парней в форме штурмовиков – они были в крови, за спинами болтались автоматы. Вылез трясущийся Хнык. Он громко икал.

– Олег… Меня откинул… А сам… – слёзы текли по щекам Хныка.

Сашка пошёл к Кеше.

– Дай закурить.

Кеша машинально сунул руку в карман и достал мятую папироску.

– Я всегда, когда трупы вижу, курю. Тогда не так тошнит, – сказал он, давая Сашке прикурить.

Пробежавшие мимо штурмовики возвращались, таща парня с пробитыми ногами, в котором Сашка узнал проверявшего его на часах. «Мужики, больно, мужики», – стонал тот, пытаясь вырваться. «Терпи, Гера, терпи», – сквозь зубы цедил один из них.

Начинало светать. Бронетранспортёр с развороченной башней стоял, как исполинский мёртвый зверь бегемот – про этих зверей, которых уже нет на Земле, писали в научных книгах. Вокруг него лежало несколько парней из Энска и один пожилой мужчина, наверное, начальник. Чуть дальше дымили ещё два бронетранспортёра – видимо, в них попали из гранатомёта.

– Вон тех ты срезал, – показал на мертвецов подошедший Женька. – Потом уже мы с Кешей стали стрелять. Потом я кинул гранату, и башню с пулемётом разнесло. Тут ты бежишь, кричишь чего-то, я тебя цап за ногу… Они там в башне ни хрена не видели, палили наугад. А Витька чокнутый, он вообще очередями не стреляет, он сразу. Но меткий, зараза. Это он водилу уложил?

Сашка машинально кивнул.

– А я уже в транспорт их слазил, – продолжал Женька. – Там только стрелок из башни, без руки, и водила их. Ничего полезного нет. Пойду тут посмотрю.

«Кеша молчит, а Женька, наоборот, рот заткнуть не может. Как после боя люди меняются, – думал Сашка, вертя в руках дымящуюся папиросу. – Олега жалко, он справедливый был». Сашка посмотрел в ту сторону, где лежал Олег. Теперь он отчётливо был виден. Рядом Женька обшаривал карманы мёртвого бойца из Энска. Сашка отвернулся и подумал, что он мог бы лежать где-нибудь рядом с Олегом, но ему повезло, очень повезло.

Кеша поднялся с земли.

– Пойду, – сказал он, – тошнит меня что-то.

Сашка сидел на снегу. Странно, бой длился несколько минут, а он так чудовищно устал. Штаны промокли от снега, становилось холодно. Где-то рядом плакал Хнык. Женька, ругаясь, ворошил трупы. «Лучше всех Витьке: убил человека, теперь сидит себе, и ему плевать на себя, на других, – решил Сашка. – Хуже Олегу, впрочем…»

– Коньков, ты что делаешь? – Сашка встряхнулся, сообразив, что Женька выворачивает карманы кому-то из убитых. – Как ты можешь?

– Сиди где сидел, – огрызнулся Коньков. – У них курево и монеты бывают.

– Ну ты и падальщик!

– Не гавкай, не напугаешь!

Сашка вздохнул, обжёгся о свою папиросу и с удивлением подумал, что первый раз в жизни курит и ему не плохо. Женька обыскивает трупы, а он не может встать и дать ему в морду. Что-то случилось… Подошёл Шиз, сел рядом.

– Что, дух, тяжело тебе?

– Нет, – ответил Сашка равнодушно, – мне никак.

– Это хорошо, твоя душа закрылась от мира и может самосовершенствоваться. Мир не должен мешать нам. Всё внешнее – ничто.

– Ты отлично стреляешь.

– Не это главное в жизни.

– Витька, – Сашка выбросил окурок, – объясни мне, что произошло? Жили парни, может, так же как мы, в развалинах, мечтали о чём-то, думали, а потом их послали на войну, и мы перестреляли их из автоматов. Зачем? Кому это нужно? Я, когда маленький был, над каждой букашкой ревел, если задавят, а теперь при мне человек на куски разлетается, а мне всё равно. Это ведь ненормально, да?

Шиз пожал плечами.

– Реши, важно ли что-то в мире для тебя, и ты узнаешь, важно ли для тебя то, что происходит сейчас.

Сашка молчал. Ему не очень были понятны Шизовы слова, не очень понятно своё равнодушие. Неужели Шиз прав? Неужели для него это всё ничего не значит и теперь ему будет всё равно, живой перед ним человек или мёртвый? Вон Витьке точно всё равно.

Подошёл Коньков, потряс горстью мелочи.

– Что, брезгливые мои? Слабó трупаков щупать? Ну и ходите без денег.

Сашка отвернулся от него и подумал о Кате. Как там она?

– Слушай, Шиз, а если бы у тебя была девушка и её бы убили, ты бы тоже наплевал? – спросил он неожиданно.

Витька глянул на него и вдруг встал и пошёл прочь.

– Ну ты и скот! – сказал Коньков. – Ты его специально вывести решил? У него невесту хипаны убили, давно ещё. Поэтому он любит их гасить. А ты чё, не знал?

– Откуда? Я думал, он просто тронутый.

– Почему он тронулся, сказать трудно, но мы с ним в одном квартале жили – девчонка у него была, а потом связалась с этими хиппи, на дозу подсела, ну и замочили за какую-то фигню. Я раньше него в бригаду попал, ещё при том командоре.

Сашка смотрел в ту сторону, куда ушёл Воронцов, и думал, что даже у непробиваемого Шиза есть слабое место. Потому что он живой, не может живой человек ничего не чувствовать, даже если он совсем ненормальный…

Вернулся Кеша, начал снова устанавливать палатку. Ему помогал замурзанный, красный от слёз Хнык.

– Наверное, дальше будем здесь держаться, – сказал Кеша. – Вдруг опять энские попрут или за мертвяками своими придут – кто их знает, некоторые подбирают.

– А мы?

– Как майор решит. Но Олега, конечно, надо увезти. Скоро грузовик приедет, ребята по рации связывались. Раненых возьмут и мёртвых, если место будет.

Сашка взялся помогать с палаткой – та была теперь грязная, мятая, и ставить её было неприятно.

– Как представлю, что мы бы с Костей там остались, так выворачивает, – тихо признался Кеша. – Не, Сань, получу боевые – и домой, к бате.

– Как же ты раньше воевал?

– В такую переделку мы первый раз попадаем. В мае отрыли окопы, где-то южнее, отсиделись в них. Женька с Лёвой ещё к девкам приезжим бегали. Один раз ночью постреляли, потом нас погрузили и увезли, а войнушка затихла. Интересно, сколько нам заплатят?

Вскоре появился Эдик Кролик, за ним понуро шёл Тим Чернов и ещё несколько ребят.

– Чего, пьиятеи, тьюпы не убияете? – поинтересовался он.

– Куда их убирать? – спросил Сашка.

– В кучу, конечно. А за бьёник спасибо, мойодцы, не ястеяйись.

Кролик ушёл.

– А Волка накрыло, – сказал Горилла Тим, почёсывая грязную руку. – И всех его парней тоже к чёрту накрыло.

Тим смачно плюнул, порылся в карманах, достал оттуда кусок хлеба. Обдув с него табак, откусил и мрачно посмотрел на лежавшие трупы.

– И вам тут досталось. Ещё повезло, что гонят всяких слабаков. Хороших солдат мало, все в нашем Южном форпосте сидят. А на вылазки шлют кого попало. Я бы их голыми руками переломал, но мы немного в стороне были.

– А что с Волком? – поинтересовался Хнык.

– Что-что, долбанули из танка по кустарнику, где у них палатки были, и кранты всем, – равнодушно сообщил Горилла. – Только мяса ошмётки. Ну ладно, там у майора пленных собирают. Пойдём, Силос, посмотрим.

– Пойдём посмотрим… – заворчал Кеша, когда Тим и Силос отошли подальше. – Считай, что у майора пленных нет, этот обязательно паре-тройке головы свернёт. Ему к моему бате на ферму – баранов бы кулаками убивал.

Тем временем вернулся Витька, и они с Женькой аккуратно положили Олега недалеко от своей уцелевшей палатки. Сашка и Хнык пошли проститься.