Война оборвала все его творческие планы. Коковин срочно возвращается домой, в Архангельск, и вскоре отправляется на фронт.

Как и многие литераторы, Коковин в годы войны стал военным корреспондентом, сотрудником газеты Карельского фронта «Патриот Родины». В этой фронтовой газете, редакция которой сначала находилась в Петрозаводске, а после оккупации города осенью 1941 года перебазировалась в Кемь, заметки, фельетоны и рассказы Евгения Коковина печатаются регулярно. Он пишет и о героизме советских солдат, и об армейских буднях, описывает солдатский ратный труд и короткие часы досуга, называет имена и фамилии командиров и рядовых воинов — пишет своего рода хронику, которая сегодня воспринимается как одна из страниц документальной истории Великой Отечественной войны.

В наши дни особую ценность приобретает все, что было напечатано во фронтовых газетах, создавалось корреспондентами и писателями в разгар боевых действий и сразу после войны. В числе этих важных свидетельств — и фронтовые публикации Евгения Коковина.

Карельский фронт, войска которого защищали северные рубежи страны от Баренцева моря до Ладожского озера, был самым протяженным — свыше полутора тысяч километров — фронтом Великой Отечественной. Он просуществовал дольше других фронтов — с августа 1941 по ноябрь 1944 года — и был единственным фронтом, на одном из полярных участков которого (в районе Мурманска) противник так и не сумел перейти Государственную границу СССР.

Спецификой Карельского фронта было и то, что только здесь для обеспечения войск использовались оленьи и собачьи упряжки. Не случайно одно из лучших своих произведений о войне — повесть «Вожак санитарной упряжки» — Евгений Коковин написал о том, как помогают людям на войне собаки.

Эта повесть, опубликованная в 1945 году, увлекала и воспитывала не одно поколение юных читателей. В ней есть все, что необходимо хорошей детской книге: захватывающий, напряженный сюжет, героический пафос, мужественные и верные герои — и люди, и преданные им собаки, торжество добра. И сегодняшним детям так же, как десятилетия назад их сверстникам, очень интересно читать о том, какими незаменимыми помощниками были зимой на фронте собачьи упряжки, на которых вывозили с поля боя раненых и доставляли артиллеристам боеприпасы.

В этой повести, как и в других произведениях о войне, вошедших в сборник, в полной мере проявилась такая характерная особенность прозы Евгения Коковина, как лаконичность, смысловая емкость каждой фразы, каждого слова. И это качество в сочетании с синтаксической четкостью фраз, ясностью и простотой авторского повествования делает произведения писателя понятными и доступными даже самым юным, семи-восьмилетним читателям.

И повесть «Вожак санитарной упряжки», и написанную ранее, еще в 1942 году, небольшую повесть «Гарнизон маленькой крепости» Коковин композиционно выстраивает как цепь отдельных ярких эпизодов, стремится не просто рассказать, но и показать происходящее. Не случайно так легко и охотно рисуют дети иллюстрации к рассказам и повестям писателя, в чем можно убедиться, познакомившись с иллюстрациями к этому изданию.

И повести, и рассказы Евгения Коковина о войне написаны на реальном, документальном материале. И в то же время писатель стремился к обобщениям, к показу отдельных, конкретных событий не как единичных и уникальных, а как типичных, распространенных. Так он показывал и фронтовые подвиги, и самоотверженность людей, оставшихся в тылу, прежде всего — солдаток, матерей и жен фронтовиков.

В сборник вошла лишь малая часть газетных заметок Евгения Коковина, опубликованных в годы войны. Эти газетные материалы не претендуют на такого рода обобщения, они описывали конкретную ситуацию, рассказывали о реальных людях, бойцах Красной армии, и призваны были, как и вся фронтовая печать в целом, прежде всего укреплять дух солдат, поддерживать в них веру в победу.

Произведения Евгения Коковина о войне и сегодня остаются, благодаря своим художественным достоинствам и четким нравственным ориентирам, в числе лучших произведений, рассказывающих детям о том, каким неимоверным ратным трудом, каким ежедневным героизмом всего народа была завоевана Победа.

«Многие века живет наш народ и много раз гнал он вражьи силы от своей земли. Будет и теперь так», — этими словами, которые пишет отец на фронт сыну, обращается к своему юному читателю и Евгений Коковин, завещая новым поколениям русских людей беречь и защищать Родину.

Елена Галимова

В узкую щель амбразуры виднелся кусочек полыхающего заревом далекого неба. Стемнело, и вместе с темнотой на землю навалилась тяжелая, необыкновенная тишина. После шестнадцати часов непрерывной канонады не верилось, что в мире может быть так тихо.

Три дня шли бои на подступах к городу. На четвертые сутки в полдень немцы подтянули свежие силы. Их нажим перекатывался с одного участка на другой; фашисты боем нащупывали слабые места обороны. Но прорваться к городу немцам не удалось. Лишь в двух местах они потеснили передовую линию защитников города.

Вблизи от перекрестка шоссе и железной дороги притаилось поспешно устроенное укрепление — долговременная огневая точка. Укрытая в земле, искусно замаскированная, она ничем не отличалась от естественных холмиков, едва возвышавшихся среди кустарников. Впереди раскинулось поле, и дальше начинался низкорослый лиственный лес.

Прошло несколько дней, как пулеметное отделение сержанта Усова получило приказ занять дот и вместе с другими гарнизонами укреплений защищать подступы к городу.

Последние орудийные выстрелы прогремели полчаса назад. Потом еще долго и назойливо выстукивал очереди станковый пулемет. Он был установлен где-то в стороне, почти на одной линии с дотом.

Как и обычно, с наступлением темноты на немецкой стороне затихло. Видимо, немцы перегруппировывали силы и отдыхали, чтобы с первыми проблесками утра снова ринуться вперед.

— Боятся ночи, как черт ладана, — сказал сержант, присаживаясь у пулемета.

— Не привыкли, — усмехнулся Калита, — ночью можно заблудиться…

— Это тактика, — заметил Петя Синицын, прозванный военным теоретиком, — методичному наступлению еще в восемнадцатом веке учил…

Калита махнул рукой.

— Барская тактика… тактика трусости.

Отблески зарева тускло играли на стене и мучили глаза. Кислый запах пороха нагонял дремоту. После долгого напряжения чувствовалась усталость.

— Ну что ж, отдыхать так отдыхать, — сказал сержант. — Товарищ Сибирко, вызывайте!

Полудремавший у телефонного аппарата Сибирко поднял голову и сразу заговорил монотонным, усталым голосом:

— Казань… Казань… я — Ростов… я — Ростов… Казань… черт, куда она запропастилась?.. Казань, я — Ростов…

Сибирко вопросительно взглянул на сержанта.

— Вызывайте! — подтвердил приказание Усов.

— Казань… я — Ростов… Куда, куда ты удалилась? Весны моей…

— Сибирко, перестаньте, вызывайте по форме!

Сержант чувствовал: что-то случилось! Он был обеспокоен, но не показывал своей тревоги.

— Казань… я — Ростов, — надрывался Сибирко. — Отвечай, Казань… Отвечаете?! Ну вот, правильно. Спать нельзя, нехорошо. Что? Мы сами спим? Да, под такую музыку, пожалуй, уснешь. Почему музыку к черту? Конечно, разница между «Риголетто» и пушечной пальбой…

— Вызовите к телефону семьдесят три! — перебил телефониста сержант.

— К телефону семьдесят три! У телефона? Товарищ сержант, семьдесят три у телефона!

Усов взял трубку, а Сибирко встал, потянулся и зевнул.

— Говорит комендант дота Усов, — рапортовал сержант. — Никаких изменений не произошло. Разрушений нет. Состояние всего гарнизона отличное. Все в порядке! Противник пытался подрывать мины, но не был допущен…