— Ко мне! — повторил Ильинский, и Малыш побежал на зов.
Кусочек мяса, похвала «хорошо!» и ласка были поощрением.
«Ко мне!» — эту твердую, повелительную команду Малыш слышал сегодня несколько раз. И хотя ему уже не показывали мяса, он все же бежал. Он видел, что вожатый был особенно доволен, когда команда выполнялась быстро и старательно. Малыш любил и уважал Анисимова и потому всячески добивался его ласки, его доброго слова. И Малышу было приятно сейчас видеть довольного и улыбающегося вожатого.
После учебы Малыш получил обильный корм.
Он насытился и прилег на подстилку. Он наслаждался отдыхом. И даже когда Анисимов вышел, намеренно оставив дверь открытой, Малыш не пошевелился. Так хорошо было лежать, вытянув передние лапы и положив на них морду. Он закрыл глаза, и сладкая дрема охватила его. И вдруг он услышал:
— Малыш, ко мне!
Он вскочил и в ту же секунду уже мчался по двору к своему вожатому. Его влекла могучая сила воли человека, и ничто сейчас не могло бы его остановить или заставить повернуть в сторону.
Сияющий встретил его Анисимов.
С этого дня началась регулярная учеба.
Малыш легко поддавался дрессировке, и это очень радовало Анисимова.
— Вперед! — говорил вожатый.
Малыш срывался с места, и Анисимов едва поспевал за ним.
Малыш научился по команде ложиться и ползать. В искусстве ползать ему позавидовал бы самый ловкий пластун. Вытянувшись на снегу, энергично действуя лапами и извиваясь, собака передвигалась необычайно быстро.
Когда молодой пес постиг эти премудрости, Анисимов повел его на стрельбище.
Первый винтовочный выстрел испугал Малыша, но вожатый успокоил его ободряющим словом, погладил и дал мяса. Спокойный вид вожатого, как всегда, благотворно подействовал на собаку. Вскоре Малыш настолько привык к стрельбе, что не обращал внимания даже на станковый пулемет, установленный рядом и бьющий длинными оглушительными очередями.
Приближалась весна. Анисимов торопился с обучением Малыша.
Однажды он вывел Малыша из будки. У самой двери лежали четыре собаки, и среди них был Снежок. Тут же стояли легкие санки-нарты. То была собачья упряжка.
По команде собаки вскочили. Анисимов сел на нарты и крикнул:
— Вперед!
Собаки легко тронули с места нарты и побежали. Малыш со звонким лаем устремился за ними. Так они сделали несколько кругов по двору.
А на следующий день Малыш сам был запряжен в сани. Он попытался освободиться от потяга, рванулся в сторону и опрокинул нарты. Потом он лег на снег и жалобно заскулил.
Однако Анисимов был настойчив. Когда нарты были установлены и Малыш повторил свою уловку, вожатый рассердился. Впрочем, он не кричал и не ударил ленивца. Он только сказал: «Фу!»
А этого было вполне достаточно. Сконфуженный Малыш понял, что вожатый им крайне недоволен. Пришлось повиноваться. Он нехотя побежал вперед.
Спустя несколько дней Анисимов включил Малыша в большую упряжку. Начались ежедневные тренировочные выезды. И с каждым днем расстояние, пробегаемое собаками, увеличивалось.
Весна наступала неудержимо. Под крышами в бесчисленных сосульках горело солнце. И множество воронок от весенней капели окружало дома и собачьи будки.
В подразделении ездовых собак давно предполагалось провести учебно-тренировочный переход.
Пять упряжек участвовало в переходе. Малыш шел в упряжке со Снежком. Он уже вполне освоился с работой и старался тянуть изо всех сил. С тех пор как Малыша стали запрягать, у него появилось больше солидности и собачьего достоинства. Он чувствовал, что выполняет особенно полезное для Анисимова дело. И работал усердно и с желанием.
Глава шестая
На фронт
Весь май ездовые собаки оставались без дела. Анисимов, Ильинский и другие вожатые были заняты постройкой маленьких лодочек-волокуш для упряжек.
Обычно в полдень Анисимов открывал наружную дверь будки. Через вторую решетчатую дверь собакам был виден весь двор.
Снежок спокойно лежал, а Малыш принимался лаять. Тогда опять приходил вожатый и строгим тоном произносил слово запрета. Подавать голос днем собакам запрещалось: это отвлекало других собак — связных, санитарных и караульных — от учебы.
Малыш скучал. Он предпочитал двигаться в упряжке, тянуть нарты с полным грузом, чем сидеть взаперти, за ненавистной деревянной решеткой. Да что там, предпочитал. Отдохнув после перехода, Малыш во время прогулок всюду искал и вынюхивал следы от полозьев. Он искал нарты, хотел мчаться в строю собак по просторам заснеженных полей под большим чашеобразным небом.
Июнь чередовал дождливые и солнечные дни. Погода никак не могла установиться.
В воскресенье Анисимов явился какой-то необычный, взволнованный. И его взволнованность и беспокойство Малыш почувствовал и воспринял немедленно.
Потом пришел Ильинский. Вожатые очень долго стояли около будки и разговаривали, забыв о собаках. Они говорили о начавшейся войне, о том, чего не знали и не понимали Малыш и Снежок.
Потом начались сборы. Но с места подразделение снялось лишь осенью. Потянулись скучнейшие дни жизни в закрытом товарном вагоне. Состав подолгу стоял на полустанках, в тупиках, среди множества железнодорожных путей и разнообразных вагонов.
Мимо проходили воинские эшелоны. На платформах везли танки и орудия, накрытые брезентом, похожие на невиданных огромных животных.
Затем, после длительного путешествия в вагоне, ездовые собаки целых два месяца жили на окраине какой-то большой деревни, в огромной заброшенной конюшне.
Уже выпал снег. Первый снег взволновал Малыша. Выпущенный из конюшни, Малыш неторопливо побежал по дороге, принюхиваясь к бесчисленным следам.
А через неделю Анисимов пришел в конюшню веселый и возбужденный.
— Ну вот, теперь и науки кончились, — сказал он. — Теперь работа будет.
Собак запрягли не в нарты, а в особые лыжные установки с санитарными носилками. Малыш по-прежнему бежал позади Снежка. В голове упряжки место вожака занимала Юнта — немолодая, но подвижная, опытная и на редкость усердная лайка. За Малышом следовал Жук, серебристо-черный пес с бедовым характером.
Вволю отдохнувшие собаки легко понесли установку, так что Анисимов едва поспевал за ними на своих еще не обкатанных лыжах.
Упряжки мчались, растянувшись по дороге длинным поездом. Они приближались к фронту.
Глава седьмая
Раненый спасен
Рано утром послышался отдаленный грохот. Малыш вскочил и заметался. Вскочили и другие собаки.
— Ложись! — приказал Анисимов.
Перед наступлением наши артиллеристы начали обстрел немецких позиций.
В землянке еще было совсем темно. Лишь вверху повис блеклый квадратик единственного окошка.
Малыш покорно лег. Смутное предчувствие необычайного тревожило его. Непонятный гул нарастал.
И вдруг все стихло. Только издалека доносились пулеметные очереди, хорошо знакомые подготовленным собакам.
Потом снова загрохотали орудия. Землянка вздрагивала, стекло в окошке дребезжало, раздражая Малыша. Вожатые уходили и приходили, успокаивали собак, шептались между собой.
Зашел командир подразделения старший лейтенант Федулов, осмотрел собак и, уходя, сказал:
— Быть готовыми!
— Есть быть готовыми! — вместе ответили вожатые.
Никогда еще Малыш не видел людей такими сосредоточенными. Он не знал, что такое бой, но чувствовал, что от него сегодня потребуется напряжение, сила и верность. Иначе, зачем так особенно внимательны к нему и к другим собакам все бойцы? Иначе, почему так ободряюще звучит голос Анисимова?
Все были полны ожидания: и вожатые, и собаки.
Снова явился старший лейтенант. Он, видимо, спешил и даже не зашел в землянку, а лишь открыл дверь и приказал:
— Товарищ Рыбалко, подготовить три упряжки.
Командир отделения сержант Рыбалко подчеркнуто спокойно назвал фамилии:
