Когда Ибрахан закончил свой скорбный рассказ, Ямбика подошла к мужу, погладила по бритой голове и ласково произнесла:
— Бедненький, досталось же тебе! Теперь все будет хорошо. Работай, как все, и не увлекайся, знай меру!
— Теперь вам надолго урок будет, — сказал Ярмухамет. — Будете знать, как окружать себя жуликами. Я, помните, предупреждал вас, что Булат и Родис жулики, задержал их, а вы потребовали немедленно их выпустить.
— Выходит, ты знал, что Родис жулик, и выдал за него свою дочку. Вот потеха!
— Как было не выдавать, — взъелся Ярмухамет, — если Тинира слезами обливалась?!
— Ладно, ладно, не ссорьтесь, — утихомирила друзей Ямбика. — Сам же ты, Ибрахан, кричал: «Двойная свадьба! Ура!»
— Да-а, — вздохнул Ярмухамет, — для тебя все обернулось удачно… Ты снова на коне… Твой зятек тебе, выходит, не повредил, а мой сыграл со мной злую шутку. Ни за что ни про что хожу обездоленный, и не знаю, на каком я свете…
— Да ты, Ярмухамет, не горюй, пристроим и тебя…
— На промкомбинат?
— Будешь опять же начальником.
— Над чем начальником?
— Будешь начальником охраны комбината! Что, плохо звучит?
— Звучит-то ничего, да что там охранять?
— Имущество, станки, готовую продукцию.
— От кого?
— Как от кого? От воров и жулья. Работа, сам понимаешь, несложная.
— Да, — согласился Ярмухамет, — работа, что называется, не бей лежачего…
— Не в масштабе суть. Зато при деле будешь… А теперь давай по домам! А то день выдался какой тяжелый.
РАЗВЕ ЭТО КУМОВСТВО?
Прошло четыре месяца. Облетели листки календаря, облетели листья на деревьях. На смену осени пришла зима. Декабрьские морозы сковали землю, но жизнь в промкомбинате, куда перебросили Ибрахана, забурлила по-новому.
Основная производственная база находилась на окраине Яшкалы, а цехи саней и телег — в семнадцати километрах от города.
Первые дни Ибрахан болезненно переживал, что ему приходится «вкалывать» на отшибе, вдали от квартиры, вдали от городских организаций. Раньше он был у всех на виду. Встретишь, бывало, знакомого приятеля и на ходу, нет-нет, выпросишь дефицитных деталей или получишь оборудование сверх плана.
Теперь Ибрахан был предоставлен сам себе. Редко-редко заглянет на промкомбинат какой-нибудь инструктор или инспектор.
С одной стороны, как будто и лучше, никто тебя не дергает, не читает нотаций, не выговаривает, но с другой — варишься в собственном соку. Высокое начальство судит о тебе, о вверенном тебе участке только по сухим статистическим сводкам. А что скрывается за каждой строкой сводки, сколько бессонных ночей, сколько мытарств и нервотрепки, об этом никто и не догадывается.
Ибрахан работал за троих. Следуя старой поговорке: «Если Магомет не идет к горе, то гора идет к Магомету», он, не жалея обуви, обивал пороги всяких инстанций, выжимал дополнительные ассигнования, отвоевывал новое здание, буквально зубами вырывал новое оборудование. Словом, новоиспеченный директор показал, на что он способен: комбинат при нем зажил полнокровной жизнью.
Планы и по ассортименту, и по качеству выполнялись.
Все шло как по маслу, и, право, грех было сетовать на судьбу. Сиди себе спокойно на месте, пожинай лавры на скромном участке и не рыпайся. Так нет, все ему не сидится, все не по нем, какая-то черная кошка продолжала царапать ему душу.
Чего-то ему не хватало, а чего именно — он и сам не знал. Больше всего его угнетало однообразие, монотонность. Сегодняшний день как две капли росы похож на вчерашний, а завтрашний — точный слепок с сегодняшнего. Нет прежнего величия, прежней шумной жизни, когда ты и твои дела были средоточием всей Яшкалы. Уж слишком разителен контраст между тем, что было совсем еще недавно, и тем, что сталось с ним по воле злого рока!
Вслед за Ибраханом к месту его новой службы потянулся хвостик. Помимо Ярмухамета туда попали Факай и Акоп.
Предусмотрительный Ибрахан посадил их на такие участки, где им, при всем желании, не на чем было погреть руки. Ибрахан строго-настрого предупредил их: малейший сигнал, и он расправится с ними вплоть до предания суду. Вместе с ними в комбинат были приняты и другие сослуживцы. И, конечно, среди них Аклима — неизменный секретарь.
Старые работники промкомбината встретили Ибрахана и его соратников по ИДБС в штыки. То на дверях кабинета Ибрахана появлялась неизвестно кем нарисованная табличка «Сюрпризхан», то в городские организации сыпались анонимные и гласные жалобы с обвинениями в протекционизме и семейственности.
Ибрахан легко отбивался от этих обвинений.
— Когда меня назначали в промкомбинат, то говорили, что это ответственный участок трудового фронта. А на фронте как? — убеждал Ибрахан вышестоящих товарищей. — Я — командир и должен знать тех, с кем иду в разведку, с кем иду в атаку. За всех, кого я принял на работу, я отвечаю. А то, что у них были отдельные грешки, так это же родимые пятна, так сказать, пережитки прошлого. Наш долг помочь им избавиться от них.
СОСУЩЕСТВОВАНИЕ ИЛИ…
Городские организации предоставили Ибрахану полную свободу действий. И он стал действовать. Прежде всего ему пришлось сломать сопротивление кучки приверженцев ушедшего на пенсию директора и сторонников главного инженера Кужахмета Альмухаметова.
С первых же дней пребывания на новом посту Ибрахан смутно почувствовал со стороны главного инженера какую-то глухую неприязнь. Возможно, Альмухаметов сам метил в директора.
Он работал здесь несколько лет, кончил строительный техникум, знал свое дело и вправе был надеяться на то, что именно он займет кабинет директора.
Внешне Альмухаметов как будто аккуратен, исполнителен. На летучках выступал коротко, но непомерно резко. Ему ничего не стоило публично покритиковать на собраниях указания начальства и настоять на своем.
«Так долго продолжаться не может, — решил Ибрахан. — Нельзя, чтобы я пел на один мотив, а главный инженер гнул в другую сторону и пел совершенно другую песню».
Ибрахан пришел сегодня на работу с твердым намерением раз и навсегда внести ясность в отношения на командной вышке.
Он предложил Аклиме немедленно разыскать Альмухаметова.
Тот явился прямо из цеха, явно чем-то недовольный.
— Что случилось? — Главный инженер, не дожидаясь приглашения, уселся в кресло. — От работы отрываете. Не вовремя вызываете…
— Позвольте мне судить: вовремя или не вовремя. Раз вызвал, значит, по делу.
— Дела решаются не в кабинетах, а на производстве, в цехах. Из-за пустяков часами просиживаем у вас. Мы же утром обо всем договорились на планерке. Что изменилось за несколько часов?
Разговор принимал острый характер. Ибрахан вскипел и оборвал Альмухаметова:
— У вас все? Теперь задам вопрос я. Знаете ли вы, уважаемый товарищ Альмухаметов, что такое оркестр? — Ибрахан подчеркнуто произнес слово «товарищ», давая понять, что беседа носит сугубо официальный характер.
— И для этого, собственно, вы меня вызывали? Думаете организовать самодеятельный оркестр? Но об этом можно было поговорить и в другое время.
— Изволите шутить? Мне не до шуток! Итак, я спрашиваю, имеете ли вы представление об оркестре?
— Имею, и довольно полное. Сам дул в трубу… — У Альмухаметова определенно иссякало терпение.
— Меня не интересует, куда вы дули и почему продулись… Кто, по-вашему, руководит оркестром?
— Что за вопрос? Даже ребенок знает: дирижер…
— Что из этого следует? Следует то, что вы, как главный инженер, у нас на комбинате исполняете роль дирижера. Или, по крайней мере, должны исполнять.
— На что намекаете?
Накал делового разговора нарастал.
— Я спрашиваю, почему руководимый вами оркестр играет вполтона, и игра его в городе не слышна? Музыканты все какие-то сонные, и вы, дирижер, дремлете вместе с ними.
— Ваши заявления беспочвенны. Планы выполняются. Даем нужную продукцию. Люди работают…
