— Я ведь тоже недалеко ушла, если вообще куда-то ушла. У меня образование — приходская школа. Я ведь не аристократка и не дочь миллионера. Я тоже ничего не умею. Я могу делать кремовые розочки и украшать глазурью булочки, но видел бы ты мой почерк: как курица лапой, да и ещё по пять ошибок в одном слове! — она засмеялась сама над собой. — Один раз надпись «С Днём Рождения» на торте три часа писала! А письма Филу….! Сколько в них, должно быть, ошибок! Мне так стыдно!

— И я так же! Меня тётя Фелиция научила писать буквы и слова, а грамматику я не знал никогда.

— Вот-вот! А сейчас я всё никак не могу придумать себе роспись, мне надо выходить замуж и расписываться, а я не знаю, как это делается! А спросить кого-нибудь стесняюсь…. Что же я такая безграмотная? Ты тоже себе придумай: мало ли что, пригодится неожиданно.

— Да, надо обязательно. Большое спасибо за совет.

— Не за что! Ты ведь аристократ. А я выйду замуж за аристократа… Кто бы мог подумать, что так всё изменится? Нужно учиться жить как-то по-другому, с новыми собой. Вчера мы были одними, а завтра станем другими… Должны ими стать. Мне всё ещё не верится… Кажется, это чья-то шутка, и я замуж не выхожу, что сейчас кто-то вытряхнет меня из моей мечты, и я окажусь дома за прилавком, а Фил предпочтёт какую-нибудь аристократку.

Адриан сказал, что очень хорошо её понимает. И на вопрос невесты кузена, почему, ответил, что тоже до сих пор иногда поверить не может. Всё кажется, что сейчас проснётся там на ранчо, и всё начнётся заново.

Мэрбл посмотрела на него и задумалась. Она вспомнила тот момент, когда услышала о нём впервые от Фила. Он тогда заглянул в булочную, они разговорились, и молодой человек сказал, что есть такой красавец-раб у его дяди, с которым обращаются как с грязью.

— Я понимаю… — прошептала девушка, — но, моя лапочка, не переживай. Всё пройдёт. Просто нужно с этим научиться жить. Не пытайся забыть — не получится, по крайней мере так быстро. Просто смирись, что это было, и научись жить с новым собой. У меня как-то было такое, когда я поняла, что, как прежде, не будет больше никогда, и на тот момент мне оставалось только смириться…. Тебе сколько лет? Восемнадцать?

Юноша кивнул, и невеста брата снова повторила, что на семь лет старше. И вот как раз в возрасте Адриана влюбилась, да так сильно, что просто жизни без этого человека не смыслила. Но бедняжка понимала, что никогда не сможет быть с ним, ведь являлась простой девушкой, а он — аристократом. И к тому же тайный избранник даже не смотрел на неё. Кажется, у него и в мыслях не было сказать Мэрбл что-то ещё, кроме как, поздороваться, и что хочет купить. А ей так хотелось с ним разговориться! Этим человеком был её Филипп. Он учился в их городе и часто приходил в булочную за хлебом. Там они с ним и познакомились.

Шли годы, а дочь пекаря всё любила молодого милорда, толком и не зная почти, не зная его близко, только по рассказам. А он был, как принц из сказки: благородный, красивый и такой недоступный! А потом юноша… окончил институт и больше не появлялся в их городе, уехав к себе домой. Когда Мэрбл поняла, что вряд ли увидит снова возлюбленного, ей показалось, что весь мир рухнул. Она поняла тогда, что больше никогда жизнь не станет прежней без случайных встреч с ним, без его взгляда, присутствия, голоса… Но надо было как-то жить дальше, помогать отцу, искать новые-старые рецепты теста, следить за булочной, продавать папину выпечку… А она любила… Но не могла быть вместе с Филом. Не довелось, так получилось. В какой-то момент Мэрбл поняла, что нужно просто научиться с этим жить, не нужно стараться вырвать возлюбленного из своего сердца, не нужно пытаться забыть, нужно смириться и жить дальше. А время пройдёт, и это забудется само собой.

Рассказав это, Мэрбл вздохнула, ненадолго замолчала, а потом осторожно взяла Адриана за обе его руки, и продолжила:

- Солнышко, братик мой, я понимаю, как тебе больно. Ты через такое прошёл, что и заклятому врагу не пожелаешь. Но ты знаешь… Ты свободный человек!

— Но зачем он это сделал?

— Кто он, и что сделал?

— Мой отец… Он ведь знал, что я свободный…

Мэрбл, не выпуская его рук и ласково глядя на него, ответила:

— Братик мой, какая тебе разница? Это его, не твоя, беда. Он за это в ответе. Не ты… Может, рабство было для него своего рода гарантией, что ты никуда от него не денешься. А может, он садист, и ему доставляло удовольствие доводить тебя. Может, он завидовал тебе. А может, всё это вместе взятое. А может, ему вообще было плевать, — и она, в одной своей руке держа его за обе руки, другой обняла его. — Какая разница теперь? Поздно ему объясняться! Нам нет до него никакого дела, правда? — и прежде, чем Адриан успел что-то ответить, сказала: — Иди, сюда.

Она подвела его к диванчику и села.

— Садись, — улыбнулась девушка, и он послушался, накрыв его руки своими, Мэрбл продолжала: — Всё, что приходило с нами когда-то, осталось безвозвратно потерянным в прошлом. И только хорошие воспоминания всегда будут жить в наших сердцах, согревая в трудную минуту. А теперь давай отправимся в небольшое путешествие.

— Это как? — удивился он и улыбнулся.

— А вот так, — как ребёнку, улыбнулась она в ответ. — Закрой глаза. Ох, какие у тебя ресницы! Прелесть просто…! Только, чур, не подглядывать! Поверь мне. Давай, полетели! Не открывай глаза, но и не засыпай. Вон какие облака! — откровенно говоря, девушка сама не знала, откуда это берёт, просто когда-то, пытаясь забыть безответную любовь, закрывала глаза и представляла себе разные красивые картинки, пытаясь хотя бы таким способом убежать от боли в своё воображение. — Тебе не холодно?

— Нет…

— А то я тебя сейчас согрею, — и, обняв его, прижала к себе. — Мы ж в небе, — потом снова выпустила его, — а под нами лес…. И горы… Давай спустимся туда. Вот, а теперь мы в лесу… Хвоя шумит… — в этот момент заскрипела дверь…

Они вдвоём вздрогнули, он оттого, что так глубоко ушёл в себя, а она оттого, что испугалась, что кто-то пришёл и не даст продолжить эту странную игру. Девушка увидела, как в приоткрывшуюся щель между дверью и стеной просунула голову Люсинда.

— Ой, не открывай глаза! Это… это… на ветку сосны опустилась большая птица… сова… птица счастья, мудрая и добрая. «Тсс», — на самом деле последнее девушка сказала Люсинде, которая, весело завиляв хвостом, кажется, приготовилась поприветствовать их на своём собачьем. — Сова покажет нам путь… — осторожно продолжила Мэрбл, умоляюще глядя на гостью, чтобы та не залаяла, — и вот она полетела, а мы… за ней! Перед нами река… Но над ней лететь нельзя — над ней сильный ветер, и нас будет отбрасывать в разные стороны. Придётся переплыть… А вон и лодочка! Иди сюда… Осторожно. Тут камни, — девушка чуть сжала его руку для придания естественности и живости, — только, чтобы переправиться, есть одно условие. Нужно всё плохие воспоминания оставить на этом берегу. Вот так взять и оставить! Иначе лодочка не выдержит и перевернётся. Давай скидывай всё! А я тебе помогу, — Мэрбл погладила названного брата по волосам, потом по плечам и спине, будто бы скидывая с юноши снег, — и ты тоже отпускай. Дай мне оторвать это от тебя. Тебе легче, солнышко моё? Не бойся, я их не подпущу к тебе опять привязаться. Оставляй всё здесь, на этом берегу. Теперь давай руки, вставай, — и они вдвоём встали с диванчика, Люсинда с неподдельным интересом наблюдала за ними. — Давай я помогу тебе сесть в лодку. Присаживайся. Вот так, осторожно, — и они опять сели. — Тебе удобно?

— Да, спасибо большое.

— Вот тебе подушечка, — она подтолкнула ему подушку под локоть, а сама выбрала среди них одну маленькую, круглую, более или менее напоминающую мячик, и, надеясь, что сэр Гарольд не станет сердиться, кинула её Люсинде, и та заинтересовалась «игрушкой». — Вон сова нас сопровождает. Помашем ей ручкой! — Мэрбл взяла руку молодого человека и помахала ею, Адриан улыбнулся. — Вот умница! Поплыли к тому берегу. Плывём, плывём… Радость моя, мой братик, все плохое осталось там, на другом берегу, а если весь этот ужас захочет устремиться за тобой, он утонет в стремительном течении этой широкой реки. Верь мне, наше солнышко, — девушка невольно погладила юношу по запястьям, на которых когда-то были кандалы, о чём сама не подозревала, — так оно и будет. Все, теперь ты свободен. Этого больше нет, и никогда не вернётся в твою жизнь. А вот мы и причалили! Так… Давай я выйду и помогу тебе… — Мэрбл чуть отсела от него, потом взяла его обе руки для предания достоверности. — Иди сюда, — и ему пришлось подсесть к ней, и так создалась иллюзия, что он действительно вышел из лодки, девушка обняла его, «встретив на том берегу». — Вот и всё! Все в прошлом… Теперь ты свободен, и можешь делать, что хочешь. Больше ничего это не будет. Впереди у тебя много хорошего, — она выпустила его из своих объятий, — теперь мы в новом мире, куда кошмару из прошлого нет доступа. Он в воде захлебнулся. Поверь мне, — она поцеловала его в щеку, — Я собственными глазами видела! Лапочка моя, открывай глаза… — и в тот момент, как Адриан это сделал, ему на колени запрыгнула собачка. — Люсинда!