— Да, признаю, иногда я перегибал палку в своих наказаниях…

— Да ни «иногда», а всегда! Если ты платишь деньги мужикам-бандитам за то, чтобы те вволю поиздевались над твоим сыном, и называешь это «иногда перегибать палку», то в том, чтобы посадить тебя в тюрьму, нет ничего плохого! — разозлившись, перебил его Гарольд. — Я не буду забирать заявление.

— Скоро Рождество, отец, смилуйся надо мною ради Христа! — взмолился сын. — Дай мне хотя бы в этот святой праздник посмотреть на Адриана!

— Нет, никогда! Постановлением суда тебе запрещено с ним общаться до вынесения приговора. А может, и потом тоже не разрешат, чего бы я очень хотел. Лучше уходи, Джеральд. Забудь дорогу в этот дом.

— То есть ты меня…не прощаешь?

— Ты это только понял? — надменно поднял брови сэр Гарольд. — Конечно, нет!

— Я не буду тебе мстить — я умнее, но ты пожалеешь, отец!

— Да? Я пожалею?

— Ты не представляешь, как мне сейчас тяжело, — сказал Джерри, не став отвечать на его вопрос.

— И даже представлять не хочу. Я никогда над тобой не издевался. А сейчас ты получаешь по заслугам. Джеральд, уезжай и больше никогда не возвращайся. Смирись наконец, ты потерял сына, и теперь тебе светит только тюрьма. Я не хочу больше с тобой разговаривать. Мне даже противно, если честно. Уходи, не порть предпраздничное настроение ни себе, ни нам.

— Хорошо, отец! — с неким вызовом ответил сын. — Я сию же секунду покину тебя, но ты пожалеешь об этом тут же — всё же я твой сын, и ты теряешь меня. Прощай!

Было похоже, что Джеральд заготовил эту фразу заранее.

— Проваливай! — совсем не аристократично ответил сэр Гарольд, развернулся и пошёл прочь.

Гнев охватил его душу. Как он мог?! Да как вообще посмел, где смелости и наглости набрался, чтобы явиться сюда?! Но самое ужасное то, что Джеральд оказался хоть чуть-чуть, но прав — Его Светлости было больно, что потерял своего сына.

Сэр Гарольд вошёл в холл. Морис, Барбара и Адриан ждали его там. Встретившись взглядом с внуком, дед успокоился.

— Прости меня, пожалуйста, — сказал мужчина подруге, — что так вышло. Мне очень неудобно, что так получилось, что я тебя задержал и, быть может, этим подвёл.

— Ничего страшного. Подарки куплю в другой день. А кто это был? Что он хотел?

— Это…это…мой сын. Я с ним много лет в ссоре. А что хотел? Думаю, он сам до сих пор не знает, что хочет… Но хватит об этом мерзавце! Пойдёмте лучше попьём чай, а потом ёлку наряжать. Мы же ещё не закончили.

Пропустив вперёд Барбару и Мориса, Гарольд, чуть приостановившись, тихо спросил Адриана:

— Как ты?

Вместо ответа он упал в его объятия, и тот прижал его к себе… Что же будет дальше?

Констанция наряжала ёлку. Скоро Рождество, и леди не позволит, чтобы близкие остались без праздника. Но в душе мачеха Адриана ощущала горечь и муку. Будто бы слёзный ком застрял в горле. Она так мечтала об этом дне, когда они сюда приехали! Все собрались бы семьёй, позвали бы друзей, устроили бы пышное угощение и радовались бы все вместе. Но теперь этим мечтам не суждено было сбыться. Конни получила приглашение на праздничный бал от сэра Гарольда, но пойти туда у неё не возникло ни малейшего желания. Она не хотела бросать мужа в такой трудный для него период, и всё же сердилась на свёкра, виня его в разлуке с приёмным сыном.

Эйлин была у отца. Девушка помогала ему наряжать ёлку. Геральдина тоже ушла к ним. Мартин и Эвелина помогали Томасу украшать сад, ведь Рудольф же уволился. Конни осталась одна. В душе царствовала боль. Женщина еле сдерживала слёзы. Кто был виноват в том, что случилось? Она? Джеральд? Гарольд? Адриан? Кто? Констанция не знала. Наверное, никто не виноват.

Внезапно ей вспомнился он. Как его звали? Виктор. Он был немного старше неё. Активный, умный, сильный и благородный человек. Он участвовал в дебатах, состоял в партии, печатался в газетах. Сын лучшего друга отца. Они с Конни дружили. Многие говорили, что так подходят друг другу: оба активные, оба деятельные, оба с характером, оба сильные, оба могли постоять за себя и за тех, кого любят. Но потом появился другой. Такой скромный, застенчивый, ранимый, милый… И Констанция полюбила нового знакомого всем сердцем. Она сама не знала, за что. Джерри был совсем не в её вкусе, иногда ей становилось с ним скучно. Но жить без него юная Конни уже не могла….

Леди отогнала от себя эти воспоминания. Что в них толку? Она нисколько не жалела, что выбрала тогда Джеральда, а ни Виктора. Женщина до сих пор любила своего мужа.

Чтобы отвлечься, Констанция отошла от ёлки и взглянула на неё издалека. «Красиво… — подумала она и тут заметила, что забыла на верхушку ангела. — Так, а где он? Видимо, я не принесла его из спальни. Пойду схожу за ним».

Проходя мимо комнаты Адриана, несчастная мать почувствовала, как в груди вздрогнуло сердце. Женщина не выдержала и зашла туда. Она почти каждый день приходила сюда и плакала. Констанция прошла мимо кровати, провела рукой по резной спинке, будто бы желая этим утешить самого хозяина спальни, и присела. Леди взяла в руки шёлковый шарф, подарок Чарльза, прижала к лицу, вздохнула аромат и тихо зарыдала. Она хотела отвезти сыну сей аксессуар, но не смогла — ей хотелось иметь что-то от него… Потом бережно сложила платок и взяла в руки бинтик. «Даже выстирал…» — подумала Конни и грустно улыбнулась своим воспоминаниям. Джеральд столько боли причинил Адриану, а тот, помня один из его немногочисленных добрых поступков по отношению к себе, постирал бинтик, которым отец и господин в одном лице перевязал ему руку, и берег как сокровище. А вот второй бинтик откуда? Это один порвался, или Джеральд двумя перевязал?

«О, Господи! — взмолилась Констанция. — Я несчастная мать, которую разлучили с сыном, и пусть не я родила его, но люблю, как родного! Верни мне его, умоляю Тебя!»…

Тут послышались чьи-то робкие шаги. Конни вздрогнула и обернулась к двери: в комнату вошла растерянная Эйлин.

— Мамочка, что с тобой? Ты плачешь? — девушка подбежала к ней и обняла её.

— Доченька! Вы вернулись! А где Геральдина?

— Геральдина? — удивлённо переспросила Эйлин. — А разве она не тут?

— Нет…. Она сказала, что пойдёт к тебе…

— Но её у меня не было!

— Где же Геральдина? Она ушла с самого утра, сейчас уже стемнело, а её все нет и нет!

На сердцах их похолодело…. Что случилось? Какое-то нехорошее предчувствие закралось им в души.

— Геральдина наконец пришла в себя. Перед глазами всё поплыло. В теле чувствовалась непреодолимая слабость.

— Где я…? — прошептала девушка.

— Вы очнулись, мисс? — раздался обеспокоенный мужской голос, и она увидела над собой чьё-то лицо, но не могла разглядеть его черты: перед глазами всё плыло и двоилось.

— Адриан? А это ты?

— Нет, мисс… Я не…

— Ах, Адриан…! — неожиданно заплакала несчастная и снова лишилась чувств.

Время двигалось к обеду, когда в кабинет главного врача постучали.

— Да-да, войдите! — отозвался он, сосредоточенно рассматривая какие-то документы.

Леди Констанция и сэр Джеральд поздоровались и сказали, что сегодня утром получили печальную новость о своей дочери.

— А-а-а-а. Добрый день! Наконец-то вы пришли! Вернее, наконец-то мы установили личность этой несчастной девушки! Присаживайтесь, пожалуйста.

Садясь на стул, Конни, поблагодарив доктора, спросила всё ли в порядке с её девочкой. Голос шокированной матери звучал испуганно. Врач ответил, что, к счастью, всё обошлось, что скоро пациентка совсем поправится, и её выпишут.

Джеральд, тоже прибывая в шоке, медленно опустился на стул и тяжело вздохнул. Он не мог поверить в то, что произошло. Как хорошо, что девушку удалось спасти, но всё равно у приёмного отца в голове не укладывалось то, что сотворила дочка.

— Что случилось? Как это произошло? — сорвалось с его губ.

— Вчера вечером ваша дочь… Простите, как её зовут? Она нам так и не сказала.