— Не могу, понимаете, не могу! — с мукой сказала она. — И… и… как бы вы отнеслись к человеку, который отдал приказ… почти убить твоего ребёнка…тем…тем, что…напугать…состряпать своего рода спектакль о…насилии? Да, знаю, до этого не дошло, но они успели бесчеловечно унизить его. Да, не я родила Адриана. Но что это меняет, если люблю его как своего родного?

— Понимаю… Но я хочу, чтобы ты тоже знала. Я не хотел этого. Я не собирался вынуждать тебя разводиться со своим сыном, хотя, будь ты моей дочерью, посоветовал бы тебе именно это. Но другого выбора у меня не оставалось, я хотел защитить своего внука, а без суда это сделать было бы невозможно. Я не хочу, чтобы Адриан жил с таким отцом, которому нужен он только для самого себя. Я не хотел, чтобы тот посадил его рядом с собой, обращаясь с ним, по сути, почти как с рабом. Я хочу наладить внуку жизнь. А не сидеть рядом с ним, наслаждаясь его обществом.

— Я понимаю. Узнай я это раньше, то поступила бы точно так же. Но прошу вас, давайте оставим пока этот разговор. Если хотите, мы обязательно к нему потом вернёмся. Я пока в шоке, не знаю, что думать. Сама не своя. Только недавно узнала и не могу от этого ещё оправиться.

— Хорошо, милая. Могу я предложить тебе завтрак?

— Конечно, сэр Гарольд. Спасибо большое.

— Пойдём же.

Они покинули коридор. Фил и Фелиция, устав ждать деда и отца, вышли из кабинета Его Светлости.

Адриан, уже одевшись, вышел из гардероба. На уже убранной слугами кровати, положив голову на подушку, лежала Люсинда. Услышав шаги, собачка посмотрела на хозяина и завиляла хвостом, высунув язык. Юноша подошёл к ней и сел рядом.

— Ну, что? — ласково улыбнулся он, нежно гладя любимицу по голове. — Мы не скажем леди Констанции, что ты тут лежала?

Вниз уже спустились мистер Фред, сэр Чарльз, леди Изабелла и леди Рози. Они остались вчера ночевать. Сэр Ричард тоже вчера не уехал, но ещё не проснулся. Филиппа так же ещё не было. Адриан спустился с Люсиндой на руках. Увидев собачку, внучка Чарли подбежала к ней.

— Можно её погладить?

— Конечно.

Когда-то Конни разрешила ему погладить свою собачку, теперь разрешения спрашивают у юноши, будто бы он её хозяин.

— Только вы потом оба руки помойте после неё перед завтраком, — улыбнулась Изабелла.

— Обязательно, бабушка?

— Да, моя принцесса.

После завтрака Конни увлекла Адриана в сад. Они сели на скамейку, и леди вручила ему пачку писем.

— Это тебе от детей моих подружек из костёла, — улыбнулась она. — Захотели поздравить тебя с Рождеством.

Юноша обрадовался и поблагодарил.

— Хочешь открыть письма? Давай подержу остальные, а то тебе неудобно будет.

Она окинула взглядом сад с тропическими клумбами, пальмами и цветущими деревьями. Аккуратные тропинки, скамеечки и фонтаны. А потом снова посмотрела на Адриана, который в это время читал детское письмо и чуть заметно улыбался. Да, как же он изменился! Хотя не многих подпускал очень близко, не до конца раскрылся, иногда невольно уходил в себя и грустил, всё же был не таким, как тогда на ранчо, когда только-только отходил от ранения.

Адриан был так близко. Конни чувствовала доверие и теплоту со стороны пасынка. Ни капли робости и страха. И она была счастлива, ведь у неё получилось преодолеть эту пропасть. Как у неё это вышло? Леди и сама удивлялась. Оглядываясь назад, понимала, как сложно это было сделать. Даже Джеральду, родному отцу, не удалось. Констанция отчаянно хотела стать матерью Адриана. И тот всё-таки почувствовал её любовь и теплоту и потянулся к мачехе, как цветок к солнцу.

В этот момент Конни охватила печальная отрада, горькая радость наполнила душу. Как же хорошо было сидеть рядом с ним, с тем, кого полюбила как родного сына! Но как же горько было вспоминать прошлое… Конни стало… стыдно, стыдно за то, что когда-то стыдилась своей симпатии к Адриану, за грубое обращение из-за этого. Да, она протёрла невольнику тогда раны, но намеренно старалась говорить с ним жёстко, ругая и попрекая. «Интересно, не укорив я тогда саму себя за эту симпатию, за желание как-то помочь ему, может быть, можно было бы избежать весь этот ужас? Могла ли я спасти его?» — внезапно подумала леди. «Я отдал приказ истязать его три дня издеваться, унижать и делать с ним все, что захочется, как бы изощрённо это не казалось… И обязательно помимо этого сделать вид, что, что хотят убить его, чтобы показать, что такое настоящий ужас, что такое настоящее извращение ведь жестокость — это всегда ненормально… — вспомнились ей слова Джеральда, сказанные ещё вчера. — Только не трогать голову, не повредить лицо. Мне хотелось в воспитательных целях показать ему, что такое настоящий извращенец, каким меня стали из-за него выставлять, говоря, что я влюблён в мужчину. Какой же я подонок! Теперь он никогда не простит меня!». Конечно, наверное, Джеральду хотелось, чтобы жена поддержала его и утешила, сказав что-то вроде того, что им руководили ярость, злость, ревность, что, в конце концов, бес попутал. Но Конни вместо этого выбежала в слезах из комнаты.

Женщина отогнала от себя эти ужасные воспоминания и снова взглянула на Адриана. Она прижалась к нему, будто бы боясь потерять. Он не отстранился. И не потому, что не заметил — наоборот, умилился. Его это очень тронуло.

— Котёнок, помнишь, я сказала, что тебе нужна мать?

Юноша немного нервно ответил, что, да, конечно.

— И я… я… по-прежнему так считаю. Прости, что требовала тебя называть меня мамой, не считаясь с твоими чувствами. Но если бы ты почувствовал, что… что… хотя бы чуть-чуть привязан ко мне, как к матери…! Я бы очень хотела тебя… усыновить. Только по-настоящему… Документально.

Адриан невольно вздрогнул. Да, для него была только одна мама, Алиссия, и она умерла. Но это ещё не значит, что он не помнит её, не любит, не чувствует родство, не тоскует по ней, не оплакивает временами. Что тут скрывать? Юноша привязался к Конни всей душой, всем своим сердцем. Она стала для него очень близким человеком. Но мог ли Адриан позволить себе назвать эту леди матерью? Будет ли это предательством по отношению к родной, покойной? Он считал, что да, и очень корил себя за то, что несколько раз невольно называл Конни мамой.

— Усыновить? Меня? — переспросил молодой человек после долгого молчания, и голос его дрогнул.

— Я понимаю… Я ни за что и никогда не стану давить на тебя и делать это, если ты против! Я люблю тебя, как родного сына. Ты ещё несовершеннолетний. Это мне надо было бы к дедушке твоему идти. Но я не стану этого делать, если ты не хочешь. И я в любом случае пойму тебя. Прости меня, пожалуйста… Я не хотела тебя обидеть…

Адриан быстро заверил, что не обиделся, и это было так на самом деле.

Констанция…. Она была так одинока! Её будущее обречено. Её удел отныне одиночество. Что ждёт бедняжку дальше? Папа Геральдины ушёл в отставку, у Эйлин объявился отец, Джеральда, — уже это несомненно, — посадят. И бедная Конни останется одна. Да, она может вернуться к своим родителям, но леди всегда являлась сильной, и возвращение домой казалось ей поражением, признанием того, что жизнь не удалась, сломана. Женщине было стыдно возвращаться в отчий дом.

Адриан осознал это. И, будто бы почувствовав боль одиночества мачехи, ему стало жаль её. «Жаль, что у тебя нет матери», — примерно так Конни сказала ему однажды. «Жаль, что у вас нет своих детей», — подумал он сейчас. Алиссия, Алиссия….! Простишь ли ты когда-нибудь? Или будешь наоборот счастлива, зная, что кто-то любит твоего сына, как своего родного?

— Не плачьте, леди Констанция, — осторожно проговорил Адриан. — Вы не одинока. Я никогда не оставляю вас, клянусь. Я согласен. Только мне важно мнение дедушки.

— Ты согласен? — не веря услышанному, спросила женщина. — Ты не против усыновления? Правда?

— Правда, — кивнул он.

— Адриаша, радость моя!

Констанция обняла юношу и прижала к себе.

— Дорогие мои! — раздался голос сэра Гарольда, и леди выпустила приёмного сына из объятий.