— Просите, — ответила Валентина старому домоправителю, который тотчас же скрылся.

При докладе о посещении братьев майор был поражён как громом.

— Судите сами о моей добросовестности, — сказала ему, улыбаясь, неумолимая девушка. — Не будь вы здесь, я ни за что не приняла бы этих господ до вашего возвращения, чтобы предоставить вам всем равные права. Но вы сами поймёте, что не принять их теперь было бы несправедливо, когда вы посредством хитрости успели их опередить.

Анри слушал эти слова и угадывал в них злую насмешку. Но он не разразился упрёками. Мучительная мысль поглощала его всего и наводила на него ужас. Его старший брат, этот строгий Робер, безупречный в своём рыцарском благородстве, должен был войти с минуты на минуту; во что бы то ни стало надо было укрыться от позора, сопряжённого с постыдным уклонением от долга, не запятнать честь.

— Что с вами? — спросила Валентина у виконта, страшно изменившегося в лице. — Разве вы уже боитесь быть побеждённым в борьбе, призом которой буду я?

— Они входят, — прошептал несчастный, совершенно теряясь. — Прахом вашей матери умоляю вас... скройте меня!.. Чтобы увидеть вас, я пренебрёг священным долгом, достойным которого меня считал мой старший брат, глава нашего рода! Лучше умереть, чем вынести его взгляд, когда он узнает о моей непростительной вине... но и тело моё выдало бы ему мой гнусный поступок... скройте! О, скройте меня от него!

В отчаянии он метался по комнате, как дикий зверь, попавший в западню.

Валентина следила за ним жадным взором, и потухшие глаза Норбера, казалось, тоже устремлены были на него. В соседней комнате послышались шаги. Анри в эту минуту был у единственного готического окна, которое освещало комнату и выходило на длинный балкон. Он быстро отворил его, твёрдо решившись скорее размозжить себе голову о каменную мостовую, чем подвергнуться грозной встрече с братом. Вдруг он увидел балкон, которой шёл вдоль всего первого этажа главного корпуса замка со стороны двора. Этим путём он мог выйти из круглой гостиной, незамеченный братьями, которые входили обыкновенным путём. С галереи ему легко было бы войти в следующую комнату через окно, выбраться через длинный ряд комнат на лестницу, потом на двор и наконец на подъёмный мост, чтобы бежать из замка. Тогда предав себя в руки Божьи, он искал бы средства добраться инкогнито до Нивелля и выждать там Мориса. Но прежде всего было важнее избегнуть встречи со старшим братом и спастись от позора.

Все эти мысли пробежали с быстротой молнии в голове взволнованного виконта.

— Скройте моё посещение. Ради вас я наложил на себя пятно позора! — сказал он Валентине прерывистым, глухим голосом и быстро исчез.

В то же самое время мэтр Дорн раскрыл портьеру и доложил о приходе графа Робера и кавалера Урбена де Трем.

Норбер встал и выпрямился во весь рост, как будто движимый сверхъестественной силой, но ни один фибр не пошевельнулся на его мертвенном лице, он не повернул даже головы к вошедшим.

Полковник и младший его брат, первый одетый с изящной простотой, другой с изысканностью, вошли в комнату и поклонились так почтительно, что перья их шляп, которые они держали в руке, коснулись пола, устланного мраморными плитами. Валентина в ответ на их поклоны склонила два раза свой грациозный стан, когда же она подняла голову, то оба брата увидели на её лице только приветливую улыбку. Но перед ними она приняла вид, столько же скромный и стыдливый, насколько перед пылким Анри она явила наивного кокетства. Для них, как и для него, она не была уже более Нивелльской Клориндой[22], хотя красота её не утратила своего чарующего влияния. Только им она показалась пленительной скромной девушкой, тогда как ему выказала себя упоительным демоном искушения. Робер заговорил первым.

— Не умею выразить моей благодарности, как вам, милостивый государь, так и вам, мадемуазель Валентина, за любезность, с которой вы предупредили наше желание увидеться с вами. Вы удостоили нас приглашения явиться к вам. Мы настолько же им осчастливлены, насколько им гордимся.

— Отец мой лучше моего сумел бы ответить на ваши любезные слова, граф, — робко прошептала молодая девушка. — Но его болезнь не позволяет ему приветствовать вас. А я только могу сказать братьям моей Камиллы, что очень рада их видеть и жалею, что один из них исключён из нашего почти семейного кружка.

— Морис, вероятно, вам пояснил, почему Анри не мог воспользоваться вашим приглашением, — сказал полковник.

Действительно, Валентина сама послала пригласить к себе Робера и Урбена за несколько минут до входа к ней Анри. Она опасалась, что мнимый Лагравер не достаточно побудил в них желание навестить её на следующее утро, и они не явятся в то время, когда она того хотела. Валентина слышала тщетные усилия виконта прорубить каменную стену и надеялась, что, не видя другого исхода, он решится войти в замок через ров и подъёмный мост. Как ловкий и безжалостный охотник, она расставила свои сети с таким искусством, что могла надеяться захватить свою добычу или оставить её на виду тех, кому гибель её жертвы наносила смертельный удар в сердце. Граф де Трем едва успел договорить последние слова относительно отсутствия Анри, как в соседней комнате раздались приближающиеся поспешные шаги. Портьера быстро была отдернута, и виконт бледный, как смерть, и с блуждающим взором бросился к ногам Робера.

Граф сделался почти так же бледен, как несчастный, который припал к его ногам. У молчаливого Урбена вырвался болезненный крик удивления.

— Я гнусный подлец! — вскричал Анри прерывистым голосом человека в бреду. — Я уговорил Мориса исполнить возложенное на меня поручение вместе со своим.

— Безумный! — вскричал граф вне себя от негодования.

— Не теряйте времени на заслуженные мною проклятия, — продолжал с лихорадочным жаром майор. — Убейте меня тотчас, только бы мне исчезнуть навсегда с лица земли. Кинжал этот уже предупредил бы ваш приговор, если бы тело моё могло не быть узнанным.

— Объяснись, несчастный! — со строгой укоризной сказал полковник, сильная рука которого вырвала у брата кинжал так легко, как будто он обезоружил ребёнка.

— Когда я сбежал с лестницы, домоправитель предупредил меня, что сбиры обер-аудитора маршала де Брезе стерегут все выходы. Они ждут только своего начальника, чтобы отыскать здесь и арестовать виконта де Трема.

— Обер-аудитор здесь в нашем лагере?! Кто же его призвал?! — вскричал Урбен.

— Теперь я понимаю, — сказал Робер со стоическим спокойствием, под которым скрывалось жестокое душевное страдание. — По приказанию маршала, вашего и моего начальника, вы должны быть в настоящую минуту близ Маастрихта. Даже труп ваш, найденный здесь, был бы явной уликою вашей измены долгу службы и чести. Ваш позор падёт на моего брата и на меня... и целая ветвь родословного древа де Тремов покроется бесчестием.

Анри ломал себе руки, глухие стоны и рыдания вырывались из его стеснённой груди.

— Какому подлому страху, какому постыдному безумию позволил ты увлечь себя? — продолжал граф голосом, дрожащим от гнева. — Но и сам я зачем тайно отклонил этого безумца от исполнения долга, возложенного на него маршалом? — говорил как бы сам себе граф Робер, и чувство глубокого отчаяния отразилось на его лице. — Я первый приказал ему изменить долгу службы! Я первый сделал его дезертиром в силу военного устава! Я виновнее его!

— Робер, — вмешался кавалер Урбен, — наша измена имела целью избавление Франции. Не смешивайте её с обыкновенной изменой.

— Брат, — вскричал Анри с болезненным усилием, — безумство, которое заставило меня вернуться сюда из Нивелля, не допустило бы меня ехать и в Маастрихт! Не упрекайте себя ни в чём.

Суровое лицо полковника смягчилось, взор его блеснул слезой. Он хотел пожать руку бедному и великодушному брату, но не успел этого сделать, как вдруг глухой говор и шум шагов послышались на дворе.

— Обер-аудитор и его сбиры! — вскричал майор, похолодев от ужаса. — Отчего не могу я руками разобрать эти мраморные плиты и похоронить себя под ними заживо? Брат, отдайте мне мой кинжал... Я не могу скрыться, так пусть по крайней мере он избавит меня от сознания моего позора.