— А, теперь понимаю. Бывший приор — знаток этого дела, чёрт побери! Его мнением нельзя пренебрегать. Поищем же таверну, удостоенную его похвалы.

Вскоре она была найдена. Вывеска её говорила сама за себя; на ней представлен был чудовищный бокал, из которого человек мог пить, не иначе как вскарабкавшись на табуретку. Красноватый свет фонаря озарял это символическое изображение. К тому же таверна находилась у въезда в город и на самом пути наших всадников.

Они привязали лошадей к кольцам бревна, разделявшего пополам фасад питейного заведения. Вдруг майор Анри остановился неподвижно. Взор его, сперва блуждавший без цели во внутренности таверны через стёкла окон, внезапно остановился на одной точке и выразил крайнее изумление.

— Будь я проклят, если это не дом Грело! — воскликнул он, схватив за руку Мориса, который, по-видимому, весь был поглощён завязыванием узла на поводьях своей лошади.

— Мой дядя! Вам чудится!

— Посмотрите, вот он там заседает повелителем над кружком пьяниц, осовевших от пива; ещё бы — эта крокодилова пасть поглощает не морщась целую бутылку вина.

— Где? Я никого не узнаю.

— Да как же, господи, за прилавком! Рясу капуцина он бросил, но тонзура всё ещё оставила обнажённым его череп, похожий на голландский сыр.

В свою очередь Морис сделал вид, будто чуть не вскрикнул от удивления.

— Да, в самом деле, — пробормотал он, — это дом Грело. Что значит его присутствие здесь?

— Варёный Рак заподозрил вас, — заметил виконт. — Он, верно, послал его наблюдать за вами.

— Быть может... постойте, однако! Дядя мне говорил что-то о наследстве. Отец его или крёстный отец, не помню хорошенько, держал таверну в Нивелле и оставил ему после смерти своё заведение...

— Это только предлог, чтобы уехать от принца, которому он изменяет, — возразил Анри. — Тут кроется причина поважнее, я готов в том поклясться. Он хочет быть ближе к нам.

— Действительно, — сказал Лагравер с озабоченным видом, — его приезд в Нивелль, который находится близ главной квартиры маршала де Брезе, родственника Ришелье, и мне теперь кажется обстоятельством опасным.

— Вот пьёт-то! — пробормотал майор, смотря с завистью, как дом Грело осушает целую бутылку.

— Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, — заметил Морис. — Эх! Будь у кого-нибудь голова довольно крепкая, чтобы упоить этого пьяницу, как легко было бы выспросить его потом! Но скорее можно надеяться наполнить бочку Данаид.

— О, чёрт побери! Если о том только идёт речь, чтобы споить этого рясника и выведать у него, насколько он изменил своему господину и нам, то я берусь за это. Мне довольно одного часа. Недаром же я слыву за «самую крепкую башку» всей армии.

— Берегитесь! По этой части капуцин заткнёт за пояс хоть кого.

— Вы дразните моё самолюбие, чёрт возьми! Слишком долго уже нищенские ордена монахов оспаривают в этом первенство у нас, военных. Я одержу победу над их представителем. Давайте войдём.

— Как можно? Покажитесь моему дяде один. Представьте только: если он взялся следить за моими действиями, то будет настороже, увидев меня, и не станет пить.

— Правда... но вы замёрзнете на улице.

— Будьте покойны; я надену ваш плащ поверх моего и как скоро замечу в доме Грело такую степень опьянения, что он не в состоянии будет понимать и видеть происходящее вокруг него, то я войду.

— Решено. Вы не долго будете ждать.

Майор оказался на пороге «Большого бокала» в ту минуту, когда хозяин-капуцин вещал своим посетителям посредством трактирного слуги, что пора убираться, так как прошли уже дозволенные четверть часа после звона о тушении огня.

— Поздно, почтенный торговец. Надо запирать двери, — сказал ему дом Грело.

Анри поднял голову и смотрел на него с видом непритворного удивления.

— Ах, чёрт возьми! — возразил майор, — не может быть слишком поздно для друга пожать вам руку, достопочтенный дом Грело! Вы, надеюсь, не прогоните приятеля, который не понимает, какими судьбами встречает вас в этом приятном месте.

Со своей стороны, капуцин осматривал его как будто не веря своим глазам.

— Это вы! — произнёс он наконец. — Вы, в подобном костюме, виконт?

— Ш-ш! — остановил его майор, указывая на посетителей «Большого бокала», которые с явным сожалением подымались со своих мест.

— Ш-ш! — повторил бывший приор, направляя к запоздавшим гостям своё тучное тело, чудовищные размеры которого вызывающе выпирали во все стороны, несмотря на панталоны в обтяжку. Он поспешно выпроводил упорных. Потом вернулся к майору, который сел между тем к столу, и занял место напротив.

— Мартин, — приказал капуцин, — принеси нам лампу. Ты, Давид, затвори ставни. А ты, мэтр Рубен, сходи в погреб и принеси десять бутылок того старого вина, которое твой прежний хозяин, упокой Господи его душу, сберегал так тщательно... Это французское вино; его и надо выпить в честь счастливой встречи с таким доблестным французом, как вы, мессир!

Дом Грело испытал уже на себе действие этого вина, которое придавало ему хитрость и увёртливость лисицы.

— Перед домом стоит молодой человек с двумя лошадьми, — сказал Давид, вернувшийся после того, как затворил ставни.

— Это мой конюх, он стережёт лошадей, — пояснил виконт.

— Позовите его сюда, — поспешно приказал дом Грело своим слугам.

— Нет, нет. У меня чрезвычайно пугливая лошадь, от которой нельзя отходить ни на одну минуту, когда она осёдлана.

— Так отведи лошадей в конюшню, Мартин.

— Не нужно. Я не останусь здесь более часа. Не встретив друга, подобного вам, я дал бы себе только время выпить стакан вина.

Ключник Рубен, маленький старичок, кругленький, румяный, плешивый и без бороды, очень похожий на красное яблочко, вернулся из погреба. Он нёс в корзине бутылки с драгоценным вином, а на подносе два старинных серебряных кубка, достойных вывески «Большого Бокала»: в них вмещалось по доброй пинте.

— Поставь возле нас артиллерию Вакха... и ступайте все спать, — величественно приказал толстый капуцин.

Пока выходили слуги, он симметрично расставил бутылки — пять направо от себя, а другие пять направо от майора. Перед каждым рядом бутылок он поставил по одному из серебряных кубков — точно тамбурмажоры перед строем солдат. Потом он подал пробочник своему гостю и схватил первую бутылку из своего ряда, ловко раскупорил её и с любезной предупредительностью наполнил кубок майора. Тот ответил ему такою же любезностью.

Пенящееся вино лилось через края переполненных кубков; собеседники чокнулись и на дне серебряных сосудов не оставалось более ни капли золотистой влаги, когда они их отняли от губ. Толстый капуцин посмотрел на майора со сладостным умилением.

— Я вижу, мессир, что мы продолжаем понимать друг друга, — сказал он ему с видом искренней дружбы. — Вы не лишились той прекрасной жажды, которая лучше хорошего аппетита доказывает спокойную совесть. Я поясню мою мысль. Душа невещественна, а потому и не осязаема. Плотную пищу можно держать в руке, а жидкость проходит сквозь пальцы, стало быть, последняя более сродни душе — предмету неосязаемому.

— За ваше здоровье! — перебил его майор, которого мало забавлял этот мистико-философический панегирик.

Ещё две бутылки были вылиты в блестящие кубки. Собеседники снова чокнулись и снова осушили их до последней капли. Лицо капуцина покрылось пунцовым оттенком до последнего этажа его тройного подбородка, и Анри счёл его довольно пьяным для того, чтобы приступить к расспросам с некоторою, однако, осторожностью.

— Надеюсь, любезный дом Грело, — начал он, — вы не найдёте нескромным, с моей стороны, если я вам признаюсь откровенно, что не могу понять, что привело вас сюда и заставило бросить рясу?

— Ничего, однако, не может быть проще, — ответил ему дом Грело добродушным тоном. — Я получил в наследство эту таверну и хочу удостовериться в её доходе, прежде чем её продам. В рясе мне этого опыта нельзя было осуществить, я и снял её на время.