— Я вас не обвиняю, Валентина, — мрачно возразил Морис, — я читал рукопись незаконного потомка Нанкреев, которую вы положили у моего изголовья в ночь перед вашим тайным отъездом из Лаграверокого замка. Когда наутро я узнал, что вы уехали и увезли с собою больного старика, я понял, что вы готовите страшный эпилог к этому печальному рассказу. Но я надеялся, что моего слепого повиновения вашей воле достаточно будет для вас... я считал мою безграничную преданность искуплением единственной вины бедного старца — слишком нежной к вам любви, чтобы решиться передать вам наследство ненависти и мести.

Веки Валентины слегка дрогнули, как будто от непрошеной слёзы, но тотчас опять взор её принял обычный блеск.

— Норбер должен быть со мною, — сказала она. — Я не всегда буду носить эту одежду, а вы не можете постоянно служить мне охраной. Для дочери кавалера де Нанкрея необходима по крайней мере хоть тень отцовского покровительства.

— Действительно тень, — с горечью повторил Морис, смотря на своего отца, который, безмолвный и неподвижный, совершенно бессознательно слушал их разговор.

Отношения между молодыми людьми, ставшие за несколько недель такими дружескими, такими искренними, как видно, очень изменились. Причиной тому была рукопись, которою в один роковой вечер Валентина оставила вместо одежды, похищенной ею у спящего Мориса. Лагравер понял из этого грустного рассказа, что был всего лишь слугой той, которую считал своей сестрой. Он узнал, как низко стояли Лаграверы в отношении к роду Нанкреев, несмотря на то что в жилах их текла одна и та же кровь. Он узнал, что Валентина, которую он не имел права назвать и родственницей, будучи ещё ребёнком, спасла ему жизнь, сама подвергаясь опасности. И с той минуты он понял всю важность, всю торжественность клятвы, данной им шутя молодой девушке в саду Лаграверского замка.

Получив на следующей неделе письмо Валентины, он тотчас оставил службу у графа де Момежа, собрал по присланной ему доверенности Норбера все доходы, какие можно было извлечь с Лагравера, и немедля отправился в путь, чтобы исполнить возложенное на него поручение.

Валентина в своём письме сообщала ему вкратце, что намерена предпринять для достижения своей цели, однако не высказывалась положительно в пользу кровавой развязки. Припоминая, какое впечатление портрет Камиллы де Трем произвёл на Мориса, она не рассказывала ему о своём неизменном решении остановиться только тогда, когда погибнут все три брата. Смерть де Тремов была бы непреодолимой преградой между их сестрой и Морисом, а пылкий Лагравер втайне питал себя безумной надеждой.

— Я найду средство оградить Камиллу, — говорил он сам себе, — если эта Эвменида захочет низвергнуть её вместе с братьями в бездну, которую я помогу ей вырыть.

Валентина предвидела это заранее. Побуждаемая жаждой мести, которую считала священным долгом памяти родителей, она не отступала ни перед каким макиавеллизмом.

После восклицания Мориса, вызванного болезненным видом его отца, настало продолжительное и тяжкое молчание. Валентина прервала его первой.

— Откуда вы прибыли теперь? Из армии маршала де Брезе? — спросила она холодно.

— Да, по вашим предписаниям, — ответил Лагравер, стараясь казаться спокойным.

— Где их полк?

— Всё в той же деревне Брен-ле-Шато.

— Сколько лье от Брена до Брюсселя?

— Около четырёх.

— А отсюда, то есть от Динана до Брена?

— От шестнадцати до семнадцати, если ехать на Фосс, Россели и Нивелль, дорога самая верная и для вас, потому что вся занята французскими войсками.

«Нивелль, родина дома Грело», — подумала Валентина.

— Нашли ли вы помещение для меня и для вашего отца? — продолжала она.

— Нашёл. Бренский замок, где полковник де Трем и его братья будут у вас перед глазами. Узнав, что его владелец искал убежища в Гюи, когда наши войска заняли Брабант, я отыскал его там и заключил с ним письменное условие для найма его замка. Вам легко будет, благодаря французской вежливости, заставить подтвердить это условие для Валентины де Лагравер.

— Особенно обратившись к братьям Камиллы. Но уверены ли вы, что они вас не заметили в ваших переездах между отрядами армии де Брезе? Они должны полагать, что видят в первый раз брата Валентины, когда я сочту нужным свести его с ними.

— При моих появлениях в Брен-ле-Шато и в Вавре, пунктах, отстоящих один от другого на пять лье, и между которыми расставлены войска маршала де Брезе, я носил одежду и разыгрывал роль старого люттихского разносчика. Костюм этот я бросил только теперь, чтобы ехать к вам на встречу.

— Вы счастливее меня. От Парижа до Марля какой-то человек преследовал меня с подозрительным упорством. В Гонессе он попытался на меня напасть. Перед Розуа я остановила его только тем, что убила под ним лошадь... да он и теперь не потерял моего следа. Взгляните, вот он стоит перед гостиницей и осматривает двор.

Как сказано выше, Валентина быстро отодвинулась от окна, у которого в прохладном вечернем воздухе освежала свою горячую голову. Потом она знаком подозвала к себе Мориса, заставила его нагнуться к подоконнику и осторожно выглянуть на улицу. Таким образом он увидел Рюскадора так, что тот не мог его заметить.

— Этого шпиона надо заставить потерять наш след, — сказала она повелительным тоном.

— Приказывайте! — ответил Морис с видом твёрдой решимости.

— Завтра утром я надену женское платье. Вы останетесь в этом колете, подобном моему, и уедете отсюда до меня. Этот рыжий человек теперь вошёл во двор. Вероятно, он здесь остановится: наша карета докажет ему, что мы здесь. Он будет нас подстерегать. Если он заметит ваш отъезд, то примет вас за меня и погонится за вами...

— Я сумею в случае нужды остановить его навсегда, — перебил отважный молодой человек.

— Если же он не приметит вашего отъезда, — продолжала Валентина, не обратив внимания на его слова, — то он увидит, что в карете уезжает белокурая девушка вместо черноволосого молодого человека, за которым он следит. Подмену эту он примет за хитрую уловку и останется в Динане, чтобы отыскать того, кого будет считать укрывшимся где-нибудь здесь в городе.

— Не знаю, увлеку я за собою этого наглеца или нет, но куда мне потом ехать и где вас ждать?

— Как расположена армия, угрожающая Брюсселю?

— Она растянута на протяжении шести лье; правое крыло в Вавре, а левое в Брен-ле-Шато. Последний пункт в четырёх лье к югу от Брюсселя, первый в пяти лье к западу.

— Где главная квартира маршала де Брезе?

— В Огене, который является центральным пунктом линии, проходящей от Вавра до Брен-ле-Шато.

— Необходимо, чтобы вы завтра основательно опередили меня. Вам надо доставить маршалу де Брезе тайное предписание кардинала относительно моего поручения. Из Огена вы вернётесь в Брен, но примете меры, чтобы те, против кого мы действуем, только впоследствии узнали о приезде Мориса де Лагравера раньше сестры его в нанятый нами замок. Если по какому-нибудь случаю меня там ещё не будет, то не ждите меня; уезжайте из замка с величайшими предосторожностями, так чтобы никто не заметил вашего отъезда. Отправляйтесь в Нивелль, остановитесь в гостинице «Большой Бокал» и ждите там моих приказаний.

— Со всеми этими переездами мне предстоит проехать лье около двадцати, — сказал Морис. — Отправившись даже на рассвете, я не могу быть в Огене ранее вечера, а в Брен-ле-Шато и Нивелле не прежде как на следующий день к ночи.

— Тем лучше; находясь в такой местности, где вы можете встретиться с нашими врагами, вы должны старательно хранить инкогнито. Поймите меня хорошенько: я Морис де Лагравер и вместе с Тем Валентина. В себе я соединяю два лица: ваше и моё собственное. Вы будете действовать только по моему, а не по собственному побуждению. Покоритесь необходимости быть зачастую одною лишь тенью, призраком, живым портретом, выставляемым на обозрение по причине моих собственных скитаний и моей двойственности.

— Я покорюсь всему, Валентина, — ответил серьёзно Морис. — Я дал вам клятву, и вы спасли мне жизнь. Раб моего слова и моей благодарности, я буду вашим слепым орудием; вы это знаете. Разве я возмутился против того, что вы взяли моё имя и скрываетесь под ним, как под маскою? Всегда непреклонный в моей воле, разве я восстал против уничтожения моего я в пользу вашей мести?