Услышав приказ, обезьяна прыгнула вперёд и довольно ловко взмахнула мечом. Хоробрит привычно ускользнул от удара. Обезьяна действительно оказалась неумела и орудовала мечом, как мужик цепом. Хоробрит легко уходил от чужого клинка, не пытаясь нападать. Они кружились перед золотым троном, и глаза Ханумана горели от возбуждения. Но скоро его лицо нахмурилось. Хоробрит одним ловким движением выбил меч у обезьяны. Хануман поднял лапу, прекращая поединок. Обезьяна понуро вернулась на своё место.

— Это мой лучший воин! — грустно промолвил царь обезьян.

— Позволь спросить, с кем ты собираешься вести священную войну?

— С людьми! — воскликнул Хануман. — Я хочу освободить от них мои джунгли! Я захватил уже несколько деревень, и жители их в страхе разбежались. Некоторые пытались сопротивляться, но мои воины никого не пощадили. Я верю, наступит время, и мы в полной мере овладеем умением сражаться! Ты ловок и быстр, чужеземец. Из каких лесов ты прибыл?

— Мой лес очень далеко. На холодном севере.

— А есть ли в ваших местах обезьяны?

— Нет, повелитель, но момоны там есть.

Обросший шерстью гигант мирно сидел среди обезьян, он был втрое крупнее самой крупной из них, а его широченные плечи выдавали чудовищную силу.

— Прекрасно! — воскликнул Хануман. — Все момоны мои подданные. Каждый из них стоит слона. Если удастся собрать их сюда, в джунгли, я смогу победить людей! Послушай, чужеземец, не хочешь ли ты стать учителем моего войска? Я щедро вознагражу тебя! Столь щедро, как не награждал никто из земных владык! В джунглях скрыты города и дворцы, в которых когда-то жили раджи, я знаю множество царских сокровищниц, наполненных золотом, серебром, драгоценными камнями, прекрасными изделиями ювелиров, слитками, монетами, царскими коронами, кольцами, браслетами, перстнями! Богаче тебя не будет никого на всём круге земли, и джунгли будут покорны тебе! Я вознесу тебя на вершину могущества, и слава твоя затмит славу всех властителей!

— Нет, царь Хануман.

— Я подарю тебе своих лучших самок! О, как они страстны и неутомимы в любви!

Афанасий отказался и от столь щедрого дара, сказав, что он служит своему государю и не хочет ему изменять.

— Ты прав, — вынужден был согласиться царь обезьян. — Если ты предашь своего государя, то рано или поздно предашь и меня. Поэтому я не в обиде на тебя. Прощай!

Очнулся Хоробрит на своей попоне в стане Мехмед-аги. Казначей стоял перед ним, уже готовый к отъезду, и удивлённо говорил:

— О, аллах! Как же долго ты спишь! Я не велел будить тебя, ибо нехорошо прерывать сон, от которого не хочется просыпаться.

Ездивший в Тебриз к шаху Персии Мехмед-ara отсутствовал в Бидаре больше года. И за это время в Бидаре произошли кое-какие изменения. Казначей поделился опасениями с Хоробритом. Оказывается, Махмуд Гаван был в походе, подавлял восстание в провинции Телинган, которую он года два назад отнял у соседнего государства Ориссы. На время его отлучки юный султан Мухаммед назначит визирем соперника Махмуда Гавана Малика Хасана.

— Малик Хасан — брахман, перешедший в ислам. Он злой и очень хитрый человек, не гнушается ничем ради того, чтобы занять место великого визиря, — сказал казначей с озабоченным видом. — Я уже послал гонца к Махмуду Гавану. Надеюсь, визирь скоро вернётся. Мне неприятно, Афанасий, об этом говорить, но будет лучше, если ты на это время переселишься в завийю. Если Малик Хасан узнает, что ты мой гость, я не дам за твою жизнь и медной монеты. Увы.

Сопровождал Хоробрита в странноприимный дом пожилой индус с курчавыми волосами. Хоробрит видел его в пути среди слуг. Отойдя на достаточное расстояние в безлюдном переулке, индус оглянулся и прошептал:

— Меня звать Чанакья, господин. Я был вайшья, то есть купцом, но разорился и поступил поваром к Мехмеду-аге.

— Почему же ты раньше не открылся мне?

— Слуги знают много, господин, но вынуждены молчать. Только что за нами шёл соглядатай Малика Хасана. Сейчас он прячется вон за тем углом. Я знаю, ты добр и справедлив. Мой хозяин тоже добрый человек, может, единственный среди хоросанцев. Нам нельзя злоупотреблять его добротой. Среди его слуг есть доносчики Малика Хасана. Если тебе нужна будет помощь, покажи любому индусу в городе два сомкнутых пальца — указательный и средний — но так, чтобы ник-то больше не заметил. Если он спросит, кто ты, шепни, что друг Кабира. А вот и завийя! — индус показал на ворота, над которыми возвышался каменный свод с полумесяцем на верху.

«В Бедери же бых 4 мЂсяца и свЂщахся с индЂяны поити к Первоти[158], то их Ерусалимъ, а по бесерьменьскый-Мягъкат, дЂ их бугхана. Там же поидох съ индЂяны да будутьханы мЂсяць, и торгу у бутханы 5 дни. А бутхана же велми велика есть, с пол-ТвЂри, камена, да рЂзаны по ней дЂяния бутовыя. Около ея всея 12 рЂзано вЂнцевъ, какъ бутъ чюдеса творил, какъ ся имъ являлъ многыми образы: первое человЂческым образом являлся; другое человЂкъ, а носъ слоновъ; третье человЂкъ, а виденье обезьянино; в четвёртые, человЂк, а образомъ люгаго звЂря, являлся имъ всё съ хвостом, а вырезанъ на камени, а хвостъ черезъ него сажень...

К бухану же съеждается вся страна ИндЂйскаа на чюдо бутово. Да у бутханы бреются старыя жонкы и дЂвки, а бреют на собЂ всЂ волосы, и бороды и головы, да поидуть к бутхану. Да со всякыя головы емлють по д†шек шени пошлини на бута, а с коней по 4 футы[159]. А сЂжщается к бухану всЂхъ людей бысть азаръ лекъ вахтъ башетъ сат азаре лекъ (20 тысяч лакхов, а бывает время и сто тысяч лакхов)...

А свиней у них велми много. А ядят же днёмъ двожды, а ночи не ядять. А Ђства же их плоха. А вина не пиють, ни сыты. А с бесермены не пиютъ, не едять. А ядят брынець да кичири с маслом, да травы розныя, ядят всё рукою правою, а левою не приимется ни за что, а ножа не держать, а лъжицы не знают. А на дорозЂ кто же собЂ варит кашу, а у всякого по горньцу. А от бесермян скрыются, чтобы не посмотрилъ ни в горнець, ни въ яству. А посмотрил бесерменинъ на Ђству, и он не ясть. А ядять, иные покрываются платомъ, чтобы никто не виделъ его».

Впечатлений было много. Особенно поразила Хоробрита в дороге разобщённость воинов-индусов и мусульман-хоросанцев. Как же они воюют, если каждый индус сам себе варит пищу, да ещё укрывается платком, чтобы никто не видел его? Будут ли они защищать хоросанцев? Не написать об этом было нельзя. Как нельзя было не побывать в Мекке индусов — Парвате, куда, как говорили Афанасию, съезжается вся Индия. Конечно, всего населения множество государств он подсчитать не мог. Да и кто способен на подобное? Хоробрит поступил иначе. Он заплатил нескольким жрецам храма каждому дал по золотому, и они назвали сумму денежного сбора в праздник. По этим суммам Хоробрит прикинул, что ежегодно сюда прибывает разное число людей. Самое малое — два миллиона, но бывает и десять миллионов. Отсюда нетрудно было подсчитать количество боеспособных воинов в данных государствах — около полутора миллионов. Но если по полученным сведениям у султана Мухаммеда была трёхсоттысячная рать, у Махмуда Гавана двухсоттысячная и ещё сто тысяч имел Малик Хасан, то вся империя Бахманидов могла выставить не более семисот тысяч воинов. Следовательно, восемисот тысяч войска имели другие государства, с которыми династия Бахманидь были во враждебных отношениях. Отсюда ясно, что противостояние Бахманидов с Виджанаягаром и соседними государствами было примерно равным. Вот почему война между ними длится уже двадцать лет и каждый из них был то бит, то побеждал. И нет оснований считать, что положение может измениться. Да к тому же разобщённость и соперничество мусульман и индусов в самой империи Бахманидов не свидетельствовали в пользу того, что все их силы могут быть собраны в единый кулак. Если к этому присовокупить предыдущие выводы, то можно определённо сказать, что многолюдная Индия слаба, разобщена и никому, кроме внутренних врагов, угрожать не может. Но и помочь тоже. «Сказание об Индийском царстве» и на самом деле оказалось ложью. Можно было возвращаться домой. Осталось дождаться Махмуда Гавана, чтобы вручить письмо государя Ивана.