Хоробрит, слушая посла, догадывался, что тот, нахваливая Узуна Хасана, подводит Ивана к мысли о полезности заключения с ним союза. Заинтересованность государя свидетельствовала, что слова посла достигают цели.

В Индии Хасан-бек не был, сказал лишь, что там несколько больших держав — страна Бахманидов, Виджанаягар, Гуджарат, Орисса — и много мелких княжеств, управляемых раджами. У Бахманидов вера мусульманская и там правят тюрки, пришедшие из Хоросана; в других государствах поклоняются святому Буте. Иван спросил, какое из государств самое могущественное.

— Бахманидское, — подумав, сообщил посол. — Там крепостей много и народу без числа. Тамошний султан ещё мал, а правит за него Великий визирь Махмуд Гаван, человек, говорят, очень умный и храбрый. Он воюет с Виджанаягаром и может выставить армию в пятьсот тысяч воинов и боевых слонов десять тысяч.

При последних словах посла князь Семён едва не подавился чёрной икрой. Вот рать так рать! Напустить бы этих слонов на татар.

Посольство Хасан-бека задержалось в Москве до весны. Ехать санным обозом на юг не только опасно, но и долго. Прибыли шемаханцы на большом корабле (едва успели до ледостава) из Дербента, где была зимняя ставка Фаррух-Ясара. От Дербента до Шемахи — столицы Ширвана — по горам два дня пути.

Слушая рассказы тезиков, Хоробрит отчётливо видел горы с тёмными ущельями, клубящиеся тучи над зелёными вершинами. Видения свои он считал игрой воображения, не более. Позже понял, что ошибся.

Один из ширванских купцов, прибывших с послом, оказывается, плавал в страну Гуджарат, что на побережье рядом с Персией. Он подтвердил слова купца из Ормуза Хаджи Лутфулло, что Индия покрыта лесами, которые зовутся джунглями, и чтобы попасть в Декан — так называются земли в глубине Индии, — нужно перевалить через горы, и дороги там очень опасны. Поэтому путь в глубь тамошних земель труден, и чтобы проникнуть в Декан, купцы собираются большими караванами, нанимают многочисленную охрану.

Князь Семён, слыша это, только бороду куделил и вздыхал, раздумывая. Уж не попросить ли государя направить с Хоробритом и Дмитрием хотя бы сотню добрых воинов? Но всех их купцами не представишь, товару для них не вдруг найдёшь. А с другой стороны, таким отрядом пробиться через джунгли можно, а Кавказ пройти, Персию? Тут-то и тысячи мало будет.

— Ничего, князе, прорвёмся! — успокаивал Афанасий главу Тайного приказа, ещё не зная, что прорываться ему придётся одному.

— Может, тебе вместо Дмитрия Кирилла взять? Аль попросить заодно и Добрынюшку. Втроём вы и до конца земли дойдёте! — обнадёживал себя князь.

— На них только глянешь, сразу поймёшь — воины. Такие богатыри сразу на себя внимание обратят — куда и зачем едут! Тут опас ещё больше.

Н-да, что так, что эдак. И поездку не отменишь. Разве что грамот всяких Хоробриту побольше дать.

Одно добро. Хасан-бек охотно согласился взять с собой московских и тверских купцов. Но не на своём корабле, а на русском. «Когда же отправляются в Московию послы, тогда все купцы, откуда бы они ни были, если только они приняты под их защиту и покровительство, могут свободно и беспошлинно ехать в Москву, это вошло у них в обычай»[87]. Так делали издавна. Вошло в обычай отправлять и русских купцов с посольствами — своими или чужеземными. Купцам это давало большую безопасность и возможность провезти часть товаров беспошлинно под видом посольского имущества. Да и посол извлекал выгоду, принимая купцов под своё покровительство: те были людьми весьма сведущими, а послу сведения — что воздух птице.

Наконец наступила весна. Подули сырые ветра, быстро съедая остатки снега, на тёплых взгорках появились первые подснежники. Набухли на деревьях почки, начали вскрываться реки. Дмитрий продолжал торговать в Твери, несколько раз наезжал туда и Хоробрит. Тверское купечество приняло их в своё «обчество», и они стали «пошлыми», то есть полноправными купцами, занесёнными в гильдейскую книгу с указанием суммы капитала в обороте. А до того Дмитрий числился в разгильдяях, то есть человеком вне гильдии.

В Ширван согласились поехать со своими товарами двадцать два русских купца, из них тверитян — одиннадцать. Был закуплен на совместные деньги корабль с каютой и трюмом. Товаром забили весь трюм — кожи, меха, сёдла, уздечки, шубы, пенька, мёд, воск, шерсть. Собирались же закупить в Ширване дамасские клинки, кольчуги, сукна, шёлк, благовония и другое. Если проведчики хана Ахмада и доглядели подготовку корабля к плаванию, то едва ли заподозрили в купеческих сборах иной умысел, кроме торгового. На корабль погрузили даже несколько коров, чтоб было чем питаться в пути, несколько бочек солёной рыбы и двести судаков «толщиной в локоть».

Хоробрит готовился к отплытию в Твери, он и Дмитрий везли с собой мелкую рухлядь: шубы бельи, меха куньи, однорядки. У всех купцов, плывущих в Ширван, товару не набиралось и на пятьсот рублей[88]. Шемаханский посол в это время находился в Москве. Отплыть с ним должен был и посол Ивана к Фаррух-Ясару, Василий Папин. Государь велел уведомить шаха, что Московия готова вступить в союз с Ширваном и Персией. Заключение договора должно было произойти после возвращения дьяка Папина в Москву.

На малом совете князь Семён высказал опасение, что оба судна — посольское и купеческое — в Казани, Великом Сарае или в Астрахани могут остановить для досмотра, начнут расспрашивать купцов, захотят и обыскать. Такое случалось часто. Правда, грабить при этом не пробовали.

— Главный опас для Хоробрита — в грамотах тайнописных. Найдут их, учинят допрос — кому писаны, что в них, почему тайно вёз, кто ты такой? Не поверят, что он купец.

Иван предложил письма Узуну Хасану и главному визирю бахманидского султаната Махмуду Гавану отдать для хранения послу, с тем чтобы тот в Шемахе вернул их Хоробриту. Дьяку Папину письма отдать было нельзя, потому что русского посла тоже могли обыскать. Особенно после похода на Казань.

Но оказалось, что посла ширваншаха тоже обыскивали в Астрахани и в Великом Сарае.

— Как только узнали, к кому я направляюсь, — объяснил Хасан-бек, — забрали одно письмо, показавшееся им подозрительным. Меня отпустили, когда я сказал, что еду в Московию за кречетами для моего повелителя.

Хасан-беку не стали говорить про тайнописные письма. Князь Семён лишь попросил его в случае опасности взять на свой корабль несколько русских купцов. Шемаханский посол это обещал. На следующем малом совете боярин Квашнин предложил дьяка Василия Папина отправить не с посольством ширваншаха, а раньше.

— Пусть остановится в Великом Сарае и в Астрахани, объявит там, что вслед ему плывёт посол из Шемахи с кречетами числом девять десятков, а птица сия нервная, а потому, мол, просит государь Руси Ахмада и Касима пропустить шемаханского посла вниз беспрепятственно «и порухи бы ему в том не чинили».

Иван согласился со Степаном Дмитричем. Вскоре Василий Папин явился в Тайный приказ со списком своих людей. Просматривая список, князь Семён удивился, обнаружив, что с Василием Папиным едет и его племянник, подьячий Митька Чёрный, известный всей Москве плут и мздоимец. Поговаривали, что он не гнушается и разбоем. Но из слухов кафтана не сошьёшь, а корыстолюбие его подтверждалось.

— Смотри, Василий, как бы беды с ним не нажил. Оставь его в Москве, озорника. Удержу не знает.

— Я б оставил, — вздохнул тот, — да боюсь, без меня вовсе скурвится. А среди чужих людей не особо разгуляешься.

— Так-то оно так. Тогда присматривай за ним пуще глаза.

— Да уж постараюсь. — Но не было в словах дьяка уверенности.

Князь Семён только закряхтел и велел завтра привести Митьку.

Подьячий, рослый, ширококостный, с мрачным исподлобья взглядом, в добротном сукмане и в собольей шапке, явился. Если бы в это время в Тайном приказе оказался Хоробрит, то он сразу бы узнал в парне того самого разбойника, которого он отпустил с миром поздней осенью. Князю Семёну одного взгляда на Митьку было достаточно, чтобы понять, что такого не запугаешь. Чистый тать.