— А я думаю так, Алексей Петрович, — продолжал стоять на своем Владик. — Давайте дождемся рассвета и проедем в Потайную протоку. Может быть, застанем их спящими, и они не успеют спрятать улов. А если спрячут, мы нарочно выложим на показ их сетку и будем наблюдать за их лицами. Так сказать, проделаем психологический эксперимент. Возможно, клюнут на эту приманку.

— Но выражение лица, Владик, это еще не улика, — улыбнулся Колчанов.

— А весло, Алексей Петрович! — вдруг воскликнул Шурка. — Весла же бывают парные. Может быть, второе весло у них в лодке лежит, а?

— Это уже косвенная улика, — согласился Колчанов. — Но ее легко могут отмести. Скажут — потеряли, и не придерешься. — Он помолчал, потом решительно произнес: — Сделаем так. Рассвета дожидаться не будем, поедем сейчас, но не на моторе, а на веслах. А когда будем подходить к концу протоки, перейдем на шесты, чтобы неслышно появиться перед ними. Садитесь в лодку.

Потайная протока начиналась неподалеку от Шаман-косы и, петляя по лугам среди зарослей тальника, уходила в направлении правобережных сопок. Километрах в двух от Амура она заканчивалась небольшим, но глубоким озерком. Потайной она называлась, по-видимому, потому, что в нескольких местах была настолько узкой, что макушки прибрежных тальников смыкались над ней. На всем протяжении глубина позволяла ходить по ней не только на моторке, но и на катере.

Пока наши друзья пробирались по ее лабиринту, короткая летняя ночь уже подходила к концу, темень заметно поредела, и по горизонту протянулась малиновая полоса утренней зари. До конца протоки оставалось совсем немного, когда за крутым поворотом все сразу вдруг увидели катер… Небольшой, кургузый, с надстройкой, выкрашенной в желтый цвет.

— Рыбинспекция… — прошептал Шурка.

— Да, катер Кондакова, — Колчанов вглядывался в утлое суденышко. — Но почему он здесь?..

— В засаде, наверное, ловит этих же браконьеров.

— Так они их уже поймали! — указал Толпыга. — Вон за катером лодка с руль-мотором…

Действительно, из-за кормы катера показалась знакомая Колчанову моторка, почти вся вытянутая на берег. Людей нигде не было видно.

— Спят, должно… — прошептал Гоша.

Лодка бесшумно подошла к корме катера, обогнула его, и все одновременно обнаружили треугольный дощатый ящик, плавающий на приколе.

— Садок, — шепнул Шурка. — Давайте посмотрим, что в нем…

Он первым ухватился за садок и, перевесившись через борт, открыл крышку.

— Полно осетров! — прошептал он. — Да крупные! Посмотрите, Алексей Петрович…

Лодку подогнали к берегу и стали советоваться, как поступить дальше. В конце концов решили: ребята пока останутся в лодке, а Колчанов пойдет на катер. Вскоре он уже взбирался по жиденькому трапу на борт катера. Открыв дверцу шкиперской рубки, он заглянул в кубрик, куда вела узенькая лесенка. Не сразу разглядел он обстановку кубрика — было еще довольно темно. Окликнул:

— Эй, в кубрике!

— Кто там? — послышался густой заспанный бас.

Только теперь Колчанов разглядел четырех спящих в кубрике — двоих на койках и двоих на полу. Под лесенкой сбоку — столик, на нем пустые бутылки. На полу заворочались.

— Кто там? — послышался тот же заспанный голос.

— Мне товарища Кондакова, — сказал Колчанов.

— Ну, я Кондаков, — ответил знакомый Колчанову голос. — Кто там? Что нужно?

— Это я, Колчанов, прошу подняться на палубу.

— Колчанов?.. — в голосе Кондакова послышалось изумление. — Ты какими судьбами тут?

Заспанный, помятый, Кондаков босиком поднялся в рубку. Припухшее лицо, запах винного перегара, пахнувший на Колчанова, — все говорило о том, что у Кондакова еще не прошел хмель. Как показалось Колчанову, на лице рыбинспектора отразился испуг, когда он увидел у берега колчановскую моторку и троих ребят в ней.

— A-а, понимаю, — вымученно усмехнулся он. — За браконьерами охотились? Опоздали, товарищи. Браконьеры уже у меня в руках, сцапал их ночью. Почти двое суток караулил в засаде подлецов… А ты, значит, тоже охотился за ними?

— Как видите, — коротко ответил Колчанов.

Он не стал больше объясняться с Кондаковым, потому что не верил ни одному его слову. Но у него не было прямых улик, чтобы доказать, что Кондаков действует заодно с браконьерами, и это его бесило. Он только спросил:

— Откуда браконьеры?

— Городские…

— Ну, раз поймали, нам больше здесь делать нечего…

Колчанов помолчал, в надежде, что Кондаков спросит про сеть. Но тот не спрашивал. Колчанов двинулся к сходням, когда услышал голос, донесшийся из кубрика:

— Товарищ рыбинспектор, а спросите их, они не поймали нашу сетку?

— Нет, не поймали, — с едва уловимой усмешкой ответил Колчанов.

Он был уверен: если передаст сетку Кондакову, она вновь вернется к браконьерам.

Колчанов ничего не сказал ребятам о своих подозрениях, но когда моторка уже скрылась за поворотом протоки, Шурка Толпыга сказал:

— Ни черта он их не ловил, этот пьяница. Он заодно с ними…

— Я тоже так думаю, — ответил Владик.

Колчанов не стал их переубеждать.

Прождав с минуту, Владик смущенно сказал:

— Алексей Петрович, а мы осетров-то выпустили…

— Ну-у?! — с нарочитым удивлением произнес Колчанов.

— Я опрокинул садок кверху дном, — широко улыбаясь, ответил Толпыга. — Шестом… пока вы там будили Кондакова.

— Молодцы, правильно сделали, пусть побесится Кондаков…

С минуты на минуту должно было взойти солнце, когда они вернулись на рыбацкий стан.

— Теперь — спать, — сказал Колчанов после того, как была растянута на вешалах сеть браконьеров.

Но спать ему не пришлось. Как он ни старался в своей комнате делать все неслышно, чтобы не разбудить Вальгаева и Петра Григорьевича, старый учитель все-таки проснулся.

— Доброе утро, Алексей Петрович, — прошептал он, едва Колчанов принялся за немудрящий завтрак, подогретый на керогазе. — Как успехи? Изловили браконьеров?

Выслушав рассказ о ночных приключениях, Абросимов сообщил:

— А у нас тут неприятная новость — Надежда Михайловна вчера вечером на глазах у ребят сорвала стенгазету и изорвала ее в клочки…

— Что-о?!

— Басня не понравилась…

Колчанов долго молчал, под смуглой глянцевитой кожей челюстей перекатывались желваки.

— Да-а, — наконец сказал он. — Вот это новость. Что же будем делать, Петр Григорьевич?

— Думаю, надо устроить бригадный товарищеский суд. Или на собрании обсудить, как по-вашему? — спросил Абросимов, озабоченно заглядывая в лицо молодого друга.

— Нужно подумать… Ну что за человек! — с горечью размышлял вслух Колчанов. — А как ребята реагировали?

— По-разному. Тамара Бельды расплакалась, Вера Лобзякова спряталась и весь вечер никому на глаза не показывалась, а Кешка Гейкер и студенты потребовали устроить товарищеский суд. Я с ними согласен. Поступок, прямо скажем, дикий для научного работника…

— Ну что, Алексей, — послышался из-под одеяла голос Вальгаева, — еще и теперь будешь уверять, что Пронина — ангел? — По-видимому, он давно проснулся и лишь прикидывался спящим. — Эта богиня красоты, кроме себя, никого и ничего не хочет знать, в том числе и тебя, Алексей. А если хочешь настоящую правду услышать, вот она: твоя Наденька — типичная хищница. Иначе разве она решилась бы на такую выходку?

Грубоватая вальгаевская прямота не удивила и не обидела Колчанова — он давно привык к крутому, но справедливому характеру своего коллеги. Сейчас же эта реплика помогла ему еще раз со всей беспощадностью взглянуть на свои отношения с Прониной. «В самом деле, разве не прав Вальгаев? — думал Колчанов, отхлебывая горячий чай. — Разве не эти качества наблюдал я с тех пор, как появилась она на Чогоре? Нет, пора положить конец всей этой трагикомедии. Я был поистине слеп с того дня, как встретился с ней, просто не хотел трезво видеть все то, что кроется за этой блестящей внешней оболочкой. Если я хочу остаться самим собой, пора прозреть, как это ни больно…»