Верка, конечно, понимала, что Пронина еще продолжает смотреть на нее, как на деревенщину. Но она сообразила и выгоду, которую сулит ей работа с этой, в общем-то, должно быть, неплохой «научницей». А выгода эта ей представлялась в том, что она научится у Прониной городским манерам, срисует фасоны ее платьев, которые сейчас дразнили Веркин взор, особенно вон то — сине-голубое, расправленное на колчановской раскладушке, и сразу же сошьет себе такое, когда приедет домой.

— Я с удовольствием пошла бы, Надежда Михайловна, — скромно сказала Верка, — но не знаю, справлюсь ли? Что я должна делать?

— Мы будем собирать хирономид. Знаешь, что это такое?

— Конечно, знаю. Это личинки комара, ими питаются рыбы.

— Ну, совсем чудесно! — восторженно воскликнула Пронина. — Тебя, я смотрю, и учить уже не надо?

— А мы всю зиму изучали ихтиологию, — сообщила Верка. — Алексей Петрович читал нам лекции.

— Тогда по рукам, моя дорогая?

И они ударили по рукам.

…Примерно через час пришли Владик и Кешка Гейкер приглашать Пронину обедать. Постучавшись, ребята застали довольно любопытную сцену: у стола сидела Верка, а над ее головой, как заправский парикмахер, хлопотала Пронина — она заканчивала укладку Веркиных волос в замысловатую прическу. Новоиспеченные подруги торопились управиться к обеду. Верку было не узнать из-за новой прически, но на ней немного мешковато сидела сильно декольтированная ярко-желтая блузка и вся в оборочках юбка канареечного цвета из гардероба Прониной.

— Мы готовы, — сказала Пронина, уложив и пришпилив последний локон на голове у Верки.

Верка встала с табурета и, подражая артистке, прошлась по комнате. Да Верка ли это Лобзякова? Тонкие черты ее чуть тронутого загаром нежного лица светились истинной одухотворенностью, иссиня-зеленоватые быстрые глаза весело поблескивали.

— Кешенька, миленький, — обратилась она к Гейкеру точь-в-точь, как Пронина, — сбегай, дружочек, в нашу комнату и принеси мои бежевые туфли, они под моей кроватью.

Пока Кешка бегал за туфлями, Верка вертелась у небольшого зеркальца, накладывая на лицо пудру и на губы — сиреневую помаду; Пронина, которая теперь была в лиловом узком платье с большой черной брошью в серебряной оправе, во всем своем блеске стояла перед Владиком и, смущая его пристальным взглядом васильковых глаз, кокетничая, расспрашивала его таким же тоном, как Верку час назад. По-видимому, и на этот раз ее сбила с толку одежда — Владик был в своем неизменном лыжном костюме, хотя и аккуратно отутюженном, но заштопанном на локтях и на правом плече. Узнав, однако, что Владик закончил два курса педагогического института и продолжает учиться заочно, она сама заметно стала тушеваться. Что касается Владика, то он в первую минуту опешил при виде нарядной Прониной.

За столом рассаживались, кто как хотел, но поскольку скамеек и табуреток хватило только для половины присутствующих, ребята уступили их гостям, а сами расселись на досках, сделав некоторое подобие скамей. Пронина скромно примостилась в конце стола рядом с Веркой в окружении ребят, весьма польщенных этим соседством; особенно, конечно, была польщена Верка. Эта коза уже переняла все манеры своей соседки: сидела царственно, поворачивала голову неторопливо, грациозно, говорила, растягивая слова. Ребята, разумеется, давно бы осмеяли ее, не будь рядом Прониной; сейчас они лишь хитро перемигивались между собой, изредка прыская в кулак.

Когда на стол были поданы кастрюли с наваристой ухой, поднялся Иван Тимофеевич Званцев.

— Дорогие друзья мои! — заговорил он, по-юношески откидывая со лба седую прядку волос. — Мы тут с Петром Григорьевичем немного схитрили: решили использовать обед, чтобы потолковать о наших с вами делах…

— Э-э, батенька мой, я тут ни при чем! — замотал головой в серебряных кудрях старый учитель. — Это ваша идея, Иван Тимофеевич, я только поддержал ее.

— Ну что ж, — Званцев рассмеялся, — возьму грех на свою душу, не привыкать. Итак, друзья мои, — продолжал он, — наша, сегодняшняя встреча за этим столом знаменательна в двух отношениях. Во-первых, мы сегодня по инициативе райкома комсомола учреждаем здесь нечто новое и, по-видимому, очень перспективное — школу-бригаду молодых рыбаков-рыбоводов. Сложилось весьма счастливое стечение обстоятельств: все двенадцать человек членов бригады — прошлогодние или позапрошлогодние выпускники, десятого класса нашей школы, значит, народ грамотный. Руководить школой-бригадой согласился их бывший учитель биологии, ныне пенсионер, всеми нами уважаемый Петр Григорьевич…

Взрыв рукоплесканий прервал Званцева; изо всех сил аплодировали не только члены бригады, но и все участники экспедиции, в том числе профессор Сафьянов.

Абросимов по-молодецки встал; его крепкая фигура, по-юношески ясные и быстрые серые с лукавинкой глаза, серебристые кудри, — весь его облик был дорог ребятам, знавшим своего учителя с самого детства. Они теперь не спускали с него влюбленных глаз, перешептывались и вновь начинали рукоплескать.

Среди тех, кто особенно горячо аплодировал, был и Колчанов. Он впервые встретил старого учителя в прошлом году, когда Абросимов во главе группы учеников старших классов совершал лодочный поход по Амуру. Ребята знакомились с протоками, озерами, заходили в устья некоторых таежных речек, а по Бурукану даже поднялись до перекатов. Абросимов не был ни заядлым рыбаком, ни охотником. Он, кажется, никогда не держал в руках ни ружья, ни рыболовных снастей, однако трудно было найти в районе рыбака или охотника, который так хорошо знал бы каждый уголок в округе. Он относился к природе не как добытчик, а как исследователь. Абросимов являл собою тип того старого русского интеллигента, который всю свою жизнь посвятил труду сеятеля «разумного, доброго, вечного». Он самозабвенно любил все русское — русский быт и русские песни, русские поля и леса, реки и горы. Но любовь эта не была созерцательной. Как рачительный и аккуратный хозяин, он никогда не проходил мимо бесхозяйственно брошенного предмета, не положив его на место. Комиссар полка в гражданскую войну, он так и остался комиссаром в жизни, был ли он директором школы или заведующим районо, преподавателем естествознания или депутатом районного Совета. Но, может быть, самой выдающейся его чертой был оптимизм. Поэтому, видимо, он и сохранил бодрость и завидную энергию в свои шестьдесят пять лет.

— Ваши аплодисменты, как принято говорить, — резюмировал Званцев, когда улегся шум, — разрешите считать за одобрение. Надеюсь, что какое-то время, и чогорцы станут хорошими техниками-рыбоводами. Алексей Петрович и Лидия Сергеевна, наши ученые, согласились прочитать курс лекций по ихтиологии.

И снова все зааплодировали.

— Я кончаю свою речь, — продолжал Званцев. — Второе счастливое обстоятельство, которое собрало нас за этот стол, — присутствие здесь наших дорогих московских гостей. Теперь всем ясно, что в наше время труд ученого и труд практика настолько сомкнулись, что существование их порознь немыслимо. В этом — один из главных источников нашего непреодолимого движения к светлому будущему — коммунизму, характерная черта поколения, которое будет жить при коммунизме…

— Сейчас чего-нибудь будет просить у вас, Николай Николаевич, — шепнул Колчанов на ухо сидящему рядом Сафьянову. — Я уже знаю Ивана Тимофеевича…

Сафьянов приглушенно засмеялся, обратив на себя внимание всех. Поняв свою оплошность и уловив на себе взгляд Званцева, он кашлянул и сказал:

— Извините, Иван Тимофеевич, это мы тут о своем с Алексеем Петровичем…

— Да, так вот что я хотел сказать, — прищурился Званцев. — У нас к вам просьба, Николай Николаевич. Собственно, не одна просьба, а две. Первая: чтобы ваша экспедиция, а потом, когда вернетесь в Москву, ваш факультет взяли бы шефство над нашими молодыми рыбаками-рыбоводами. Словом, чтобы помогли лекциями, литературой, — всем, чем возможно. Вторая просьба: я слышал, что вы привезли несколько комплектов подводного снаряжения. От имени молодежной школы рыбаков-рыбоводов я обращаюсь ко всей вашей экспедиции: научите, пожалуйста, наших ребят подводному плаванию, а когда будете уезжать, подарите на всю бригаду хотя бы два-три комплекта этого снаряжения. Ведь это же великолепная штука не только для изучения подводного царства, но и для промысла, для разведки скопления рыбы!