Пока гости осматривали зимовье, восхищаясь тем, как хорошо здесь устроилась дружная четверка зимовщиков, Вальгаев нетерпеливо досаждал Колчанову своими вопросами:

— Ну как, Алексей? Ну хоть одно слово! Много погибло?

— Подожди, пойдем сейчас, сам увидишь…

— Да ты хоть одно слово скажи, черт!

— В двух аппаратах сапролегния погубила до тридцати процентов икры. Не доглядели мы тогда, а Терехин и Феропонтов засыпали в фильтры загрязненный песок. В другой паре отход составит, наверное, процентов десять, — откуда-то глина попала. А в третьей — вообще никакого отхода в икре, вот только малька теперь нужно уберечь…

— Та-ак, — в раздумье произнес Вальгаев, почесывая затылок. — Тогда вот что, Алексей, — решительно сказал он. — Дай мне гидрокостюм и акваланг, я побегу. Пока ты тут будешь занимать важных гостей, я слазаю, сам посмотрю…

Отговаривать Вальгаева в эту минуту было все равно, что перешибать плетью обух. Получив ныряльное снаряжение, он ринулся в сторону Сысоевского ключа. Пока пришли туда гости в сопровождении Колчанова и Гоши Драпкова, Вальгаев побывал уже под водой в двух запрудах. Похожий в подводном облачении на марсианина, он вылез из воды второй запруды. Подошли Сафьянов, Званцев, Колчанов и Гоша.

— Ну, как оно там? — спросил Сафьянов, когда Вальгаев снял маску.

— А вы полезайте туда сами, Николай Николаевич, — с обычной своей грубоватой прямотой пробубнил Вальгаев. — А то еще не поверите мне.

— Верю, верю, дорогой дружище, — отвечал профессор, весело ухмыляясь. — Лезть под воду мне не с руки, да и незачем. Я и так вижу, — он показал на мелкую заводь, на дне которой на сугреве кишмя кишела лососевая молодь. — И сколько их здесь, этих крошек? — спросил он Колчанова, обняв его за плечи и по-отечески заглядывая ему в лицо.

— По моим подсчетам, Николай Николаевич, не меньше десяти миллионов.

— Да ну?! — воскликнул Званцев. — Десять миллионов?! Ай да молодцы, молодцы, ребята! Спасибо, товарищ Вальгаев, спасибо, Алеша, — он крепко пожал им руки. — Этак вы же целую революцию сделаете в нашем рыбном деле…

— Уже, кажется, сделали, дорогой Иван Тимофеевич, — раздумчиво сказал профессор Сафьянов.

В праздничном настроении возвращались все с Сысоевского ключа. А в зимовье их ожидал вполне соответствующий этому настроению обед, в меню которого, к величайшему удивлению профессора Сафьянова, и в самом деле оказалась тушеная по-охотничьи медвежатина.

— Это тот самый медведь, Николай Николаевич, в охоте на которого принимала участие Надя, — сообщил Колчанов, когда мясо было разложено по мискам.

— Если в этом есть хоть десятая доля правды, — гремел Сафьянов, посылая в рот душистый кусок, — я ничего не понимаю в современной молодежи…

Ему никто не возразил, только Надежда Михайловна весело рассмеялась:

— Десятая не десятая, Николай Николаевич, а сотая есть.

— Как с Кондаковым решили, Иван Тимофеевич? — спросил Колчанов, когда за столом стало тихо.

— А разве ты не знаешь? — Званцев с удивлением посмотрел на него. — С работы снят, из партии исключен, осужден условно на два года.

— Кто вместо него?

— Пока никто, — отвечал Званцев. — Но это один из вопросов, которые мне предстоит решить здесь. Лидия Сергеевна предлагает назначить районным рыбинспектором Александра Толпыгина.

Толпыга покраснел:

— Что вы, Иван Тимофеевич, разве я гожусь?

— Годишься, Шура, очень годишься, — сказал Колчанов. — Дело ты знаешь ничуть не хуже Кондакова.

— Лучше, — поддержал секретарь райкома. — Ведь Кондаков — профан в рыбной науке.

— Я — за! — одобрительно пробасил Колчанов.

— И еще есть предложения, — продолжал Иван Тимофеевич. — Райком комсомола создает сейчас во всех рыболовецких колхозах рыбоводно-рыболовецкие молодежные бригады по чогорскому образцу. Некоторые товарищи из вашей бригады должны стать их организаторами и руководителями. Вот кого мы рекомендуем. — Званцев достал записную книжку. — Старикова Владислава, Драпкова Георгия, Тумали Сергея, Гейкер Иннокентия, Лобзякову Веру и Феропонтова Андрея.

— Я против Феропонтова, — возразил Колчанов. — Человек он инертный, ихтиологии почти не знает и к тому же весьма недобросовестный. По вине Феропонтова и Терехина в два аппарата был засыпан в фильтровальный колодец заиленный песок, в результате получился большой отход икры.

— Отвод принят, — согласился Званцев.

— И у меня есть замечание, — вмешался Толпыга. — Стариков и Лобзякова весной поженятся, так что их надо намечать вместе.

— Причина веская, принимается, — под общий одобрительный гул сказал секретарь райкома. — Может, еще кто-нибудь женится из тех, кого мы распределяем?

— Есть такие, — произнес Толпыга и покраснел. — Мы с Васеной Свиридовой женимся…

Пронина захлопала в ладоши, за нею захлопали все сидящие за столом.

— Что ж, поздравляю, Шура, — тепло сказал Званцев под одобрительные возгласы. — Да-а, — продолжал он. — Бригаду-то на Чогоре придется довольно крепко доукомплектовать. Но у нас резерв для этого есть — очень много среднеамурских ребят просятся на Чогор.

Двое суток прожили гости в зимовье. За это время в плотинах запруд были сделаны свободные проходы, и уровень воды понизился на целый метр. Теперь паводок не угрожал размывом плотинок. По настоянию профессора Сафьянова Колчанов и Пронина выезжали в Хабаровск для отчета, так как на аппаратах вполне могли управиться Шурка Толпыга и Гоша Драпков.

Сначала вертолет вывез в Средне-Амурское Званцева, Сафьянова и Вальгаева, а во второй половине дня прилетел за Колчановым и Прониной. Они уселись на своих местах в вертолете. Мотор взревел, и машина оторвалась от земли.

— Ой, Алешенька, — Надя слегка вздрогнула.

— Что такое?

Он посмотрел ей в лицо. Взгляд Нади застыл в каком-то неопределенном выражении — она к чему-то прислушивалась. Потом склонилась к нему и, тихо смеясь, прошептала:

— Шевельнулся…

Колчанов притянул ее к себе, долго гладил по голове. А под вертолетом все шире расстилалась величественная долина Бурукана. Синяя весенняя дымка пронизала весь воздух, скрадывая очертания скал, деревьев, галечных берегов.

— Как я сроднилась с этими местами, Алешенька, — говорила ему на ухо Пронина. — Только тут я поняла смысл слов Петра Григорьевича. Помнишь, как он сказал однажды летом, имея в виду, конечно, меня: «Смысл жизни не в том, что мы умеем красиво ходить по тротуарам. Смысл — в нашем умении пробираться сквозь любые дебри, через горные кручи и бурные реки, через любые ухабы — к цели!»

Александр Матвеевич ГРАЧЕВ родился в 1912 году на хуторе Меркуловском Вешенского района Ростовской области в бедняцкой казачьей семье. В детстве батрачил у кулаков. Четырнадцати лет вступил в комсомол, принимал активное участие в коллективизации донского казачества.

В 1932 году, после демобилизации из Красной Армии, приезжает на строительство города юности — Комсомольска-на-Амуре. К этому времени относятся его первые корреспонденции в местных и центральных газетах, первые очерки и рассказы. Романтика Дальнего Востока, размах социалистического строительства, — все это увлекает А. М. Грачева. Герои его произведений — энтузиасты великой стройки, люди, с которыми писатель ежедневно общается. Тогда же рождается замысел романа о строителях Комсомольска-на-Амуре «Первая просека».

А. М. Грачев — автор повестей «Тайна Красного озера», «Падение Тисима-Ретто», «Сторожка у Буруканских перекатов», романа «Первая просека», многих рассказов, очерков, публицистических статей. Ныне он с увлечением работает над новым романом.

Ряд его произведений переведен на иностранные языки и языки народов братских республик.