Поездка выдалась скучная. Даже мечты о прекрасном будущем не скрасили эти утомительные пять часов. Охотник мог бы развлечь себя изучением мелькающих лугов, рек и изгородей, но Юстаса не увлекала охота – стоит вспомнить хотя бы двух лошадей, которые некогда принадлежали ему и от которых он не без удовольствия избавился; к тому же стоял сентябрь, так что высматривать было особенно нечего… Время шло, и мечты о будущем неизбежно сменялись тревожными картинами из прошлого. Четыре мрачных дня в Шотландии ни для кого не прошли бы даром – даже для такого переменчивого человека, как Юстас Хендэлл.
Юстас боялся, что воспоминания о допросе спокойного и непреклонного Хеннэя не выйдут у него из головы до самой смерти. История, которую он рассказал, добавляя подробности под шквалом вопросов и вспышкой прокурорского фотоаппарата, казалась ему надуманной и подозрительной; невозможно, чтобы полиция приняла ее на веру. И все-таки они ничего не предприняли; прошло две недели после инцидента, и что же? После выдачи регистратурой свидетельства о смерти Дэвида от полиции не было вестей. Видимо, его рассказ подтвердила экспертиза, а прокурор доложил кому положено: дело можно считать закрытым. Ну и слава богу; хватит с него беспокойства.
Поезд остановился в Йорке. Юстас посмотрел на часы – половина второго. Снова тронулись. Под послеполуденным солнцем сияли два одинаковых соборных шпиля. Еще через час перед Юстасом открылся единственный действительно стоящий вид за все двести семьдесят миль путешествия: величественный, огромный Даремский собор и не менее величественный Даремский замок, словно висевший в воздухе над ущельем реки Уэр. А еще через двадцать минут поезд прибыл в Ньюкасл.
Расторопный водитель в накрахмаленной рубашке и коротком пальто поприветствовал Юстаса, как только тот вышел вслед за проводником на большой крытый вход на станцию. Роскошный лимузин «Даймлер» провез его по узким улочкам, после – в гору, мимо глубоких обрывов, на открытый простор к северу от реки Тайн. Через полчаса езды его проводили к квадратному каменному особняку с видом на реку, а затем через огромную галерею в просторную уставленную книгами комнату с большим камином, в котором уютно потрескивало пламя.
Его светлость, сказал елейным голосом черноволосый дворецкий, просит прощения у мистера Хендэлла: все утро он был в Ньюкасле по делам и сейчас отдыхает. Он надеется увидеться с мистером Хендэллом за обедом. Однако не откажется ли мистер Хендэлл от чая? Мистер Хендэлл подумал, что не отказался бы от виски с содовой… На минутку Юстаса оставили одного, и он осмотрелся – обратил внимание на тяжелую мебель красного дерева, плотные бархатные занавески, гравюры на темно-красных стенах – пускай все это мрачновато, старомодно, но выглядит хорошо. Теперь, увидев надменного дворецкого, всех этих молчаливых, дрессированных лакеев, Юстас пожалел, что не нашел время на покупку новой одежды. Костюм у него был вполне сносным, но нижнее белье поистрепалось, увы… Слуги замечают такие вещи и склонны судить по ним о человеке. Его будущему это не соответствовало… Жаль!
Следующие пару часов Юстас бродил по обильно засаженному и ухоженному саду. Все свидетельствовало о том, что в нем вложены большие деньги: как следует подрезанные фруктовые деревья, дорожки без сорняков, длинное и чистое стекло, золотистая виноградная лоза… Юстас облизнулся. Впрочем, он не знал, переходит ли поместье Деррик по наследству, и задумываться не хотел – ведь ни за что не стал бы здесь жить; и тем не менее все вокруг свидетельствовало о богатстве; в наши дни содержать превосходных садовников может только тот, кто купается в деньгах, и этот факт, несомненно, отразится на наследстве.
В первый раз Юстас занервничал, когда одевался к обеду. Кто этот старый барон, глава огромного бизнеса и деспот гордой семьи, каков он собой? И о чем он хочет поговорить? Юстасу следует быть вежливым и предупредительным – важно создать хорошее впечатление. Если он понравится старику, тот может сразу же передать что-то Юстасу, дабы его предполагаемый наследник смог занять подобающее положение… Наследник? Нет, рановато – формально это Дезмонд, но… Скажем так, будущий глава семьи Хендэллов. Скорее всего, об этом и будет идти речь. Ну конечно, ради этого старик его и пригласил – странно, что Юстас не подумал об этом раньше. В глазах его блеснули искры; в глубоком воодушевлении Юстас поднялся в библиотеку по устилающему лестницу густому ковру.
Лорд Бэрреди сидел в жестком кресле с высокой спинкой; камин был в противоположной стороне комнаты. Он смотрел на дверь, но когда Юстас открыл ее и вошел, старик словно вовсе его не заметил – не улыбнулся и не поприветствовал гостя. Лорду Бэрреди уже исполнилось девяносто лет; невысокий старик с теперь уже немного изогнутой спиной; у него был типично хендэлловский крючковатый нос, но жидкие седые волосы и морщинистая кожа смазали другие характерные для старшей или младшей ветви черты; его лицо было исполосовано глубокими бороздами, кожа на худых руках сморщилась; казалось, живыми на его теле остались только серые глаза – теперь их острый взгляд старик направил прямо на Юстаса. Тот протянул ему руку и неловко пробормотал: «Как поживаете, сэр?» Лорд Бэрреди будто бы не сразу это заметил, но спустя мгновение медленно поднял свою ладонь, коснулся чужой и заговорил:
– А вы-то как? Утомительная выдалась поездка?
Голос был резкий; неужели изможденный возрастом человек способен говорить так громко? Юстас подумал, что говорит с мумией, в которую встроен динамик, – чувство неловкое и жуткое.
– Ничуть, сэр. Хорошее у вас здесь местечко.
Сказав так, Юстас допустил ошибку – как будто он уже начал присматриваться… Однако ситуация очень неловкая – непонятно, что вообще надо говорить.
Похоже, лорд Бэрреди не обратил на это внимания. Послышался гулкий звонок. В комнату вошел дворецкий. Он помог хозяину подняться и провел его по холлу в столовую, завешанную портретами в полный рост – Юстас ни секунды не сомневался, что это были Альберт, сам Чендес, Бивис и старый Эндрю, первый лорд Бэрреди. Схожесть их сразу бросалась в глаза. Белокурые Хендэллы старшей ветви, темноволосые же отпрыски Августа комнату не портили – за исключением самого Юстаса, нервно утопающего в большом кожаном кресле у массивного блестящего стола красного дерева.
Трапеза оказалась суровым испытанием – второй такой же Юстас не выдержал бы. Это был полноценный обед: бульон, тюрбо, седло барашка, пропитанный вином бисквит, устрицы, завернутые в ломтики ветчины, – все богато, хорошо приготовлено и образцово подано. Сам лорд Бэрреди к этому изобилию даже не прикоснулся – перед ним были серебряная миска с какой-то кашей, гренка без масла и полстакана воды, в то время как Юстасу дворецкий принес херес, рейнвейн и бургундское вино. Юстас изо всех сил старался начать хоть какую-то беседу. На разговор о семье у него не хватило духу; вместо этого он заговаривал на злободневные темы, о которых читал в газете. Лорд Бэрреди отвечал не сразу, не всегда и часто невпопад. Он мог проскрипеть какую-то фразу или просто молчать и смотреть прямо перед собой. К счастью, из-за постоянного присутствия слуг напряжение можно было выдержать – их скорые и бесшумные движения хоть как-то оживляли обстановку; без этого Юстасу было бы просто невыносимо.
Наконец стол опустел. Гостю предложили фрукты и орехи, он ответил отказом. Перед лордом Бэрреди стоял поднос с тонкими бисквитными вафлями, большие бокалы для портвейна наполнили из большого граненого графина и поставили его перед хозяином. Слуги погасили весь свет, кроме ламп, освещающих картины, поставили на стол свечи и покинули столовую. Попивая портвейн, старик начал понемногу пробуждаться к жизни. Юстас уже бросил все попытки начать разговор и молча смотрел на него, смакуя букет высококлассного вина.
– Кокберн девяносто шестого года, – гаркнул старик; голос его, как показалось Юстасу, уже повеселел от вина. – Не пьешь; налей-ка.
Старик указал на графин. Юстас наполнил свой бокал и поставил графин на место. Лорд Бэрреди не без труда поднял его и наполнил свой бокал. Пока он сидел и потягивал портвейн, его сухим щекам вернулся цвет. Вскоре большие бокалы наполнили еще раз. После чего лорд Бэрреди слегка приподнялся в кресле и пристально посмотрел на своего гостя. Юстас поразился, до чего проницательными и живыми были сейчас его глаза.
