– Вам известно, кто он?

– Нет, сэр, – ответила она. – Но мне хватит ума поразмышлять над этим, суперинтендант, как и вам, впрочем.

Даули разочарованно вздохнул. И увидел, как Карл Веннинг ринулся на корт, стараясь как можно эффектнее обставить свое возвращение. Джеральд Стеррон воспринял это спокойно, разыграл подачу, и высоко подброшенный мяч перелетел через сетку. Веннинг бросился к нему, отбил и послал за пределы площадки. Раздосадованный, он стукнул ракеткой по столбу, ее хрупкое древко переломилось.

– Да он рассердился!

До затаившихся в беседке наблюдателей отчетливо донесся смех Гризельды. Веннинг, умерив своей гнев, с огорчением рассматривал сломанную ракетку.

– Простите, Стеррон, – пробормотал он. – Мне не следовало этого делать.

– Я принесу вам другую, – спокойно ответил Джеральд. – Нет, нет, останьтесь. Можете пока пообщаться с Гризельдой. Я и напитки тоже принесу.

Он накинул фланелевую куртку и начал медленно подниматься по ступенькам. Веннинг расположился на траве рядом с креслом, в котором сидела Гризельда, поднял голову и что-то сказал ей. К сожалению, Даули не расслышал, что именно. Гризельда наклонилась, нежно погладила его по волосам и лбу.

– Ты весь взмок, – произнесла она. – Не надо сидеть в тени. Так можно простудиться. Бери мое кресло и тащи его на солнышко.

Карл Веннинг вскочил, со смехом поднял кресло вместе с Гризельдой и перенес на солнечную сторону.

Даули взирал на эту сцену с изумлением.

– Господи! – воскликнул он. – Нет, вы только посмотрите!

Вернувшись в Лондон, инспектор Лотт сочинял отчет для своего начальства в Скотленд-Ярде. Возможно, суперинтендант Уилд захочет услышать, как продвигается расследование. И не только он, но и сам помощник комиссара. Но ни один из этих представителей руководства не был столь грозен по сравнению с главным инспектором Хазардом, под началом которого обычно работал Лотт. Он надеялся, что отчитываться выпадет перед суперинтендантом Уилдом, который тоже был суров, но это уравновешивалось пониманием и мудростью.

Лотт сознавал: ему понадобится и то, и другое, тем более что отчет его будет пустым и бессодержательным по сути. Целых четыре дня он усердно – детектив имел полное право именно так охарактеризовать свою работу – отрабатывал версию, основанную на слухах и собственных поспешных выводах, оказавшихся ошибочными. Лотт считал, что у миссис Стеррон была интрижка с сэром Карлом Веннингом, он видел, как она смутилась при упоминании о том, что на полу в ее гостиной нашли отпечаток мужского ботинка. Теперь же выяснилось, что этот след оставил не сэр Карл, а священник Спейд.

Сделав этот поспешный вывод, Лотт провел в Бирмингеме целых два дня. Выяснилось, что сэр Карл никак не мог оказаться в Феррис-Корте в то время, когда было совершено преступление. Это означало, что такой «возможности» ему не представилось, да и мотив лопнул как мыльный пузырь – ведь объектом страсти миссис Стеррон и объектом ревности капитана Стеррона оказался не Веннинг, а Спейд. Причем данное открытие не являлось заслугой Лотта, это удалось доказать презираемому в столице простому деревенскому полицейскому. В общем, отныне инспектор криминальной полиции будет уже не столь популярной фигурой в Скотленд-Ярде! Впрочем, что толку предвосхищать все эти неприятности? И не надо самому напрашиваться на них субботним вечером. Ведь он вернулся в свой любимый Лондон, может чудесно провести здесь вечер и морально подготовиться к неприятностям завтрашнего дня.

И вот, движимый этой целью, Лотт разыскал коллегу, питающего склонность к женоненавистничеству, и пригласил его перекусить в «Корнер-Хау». После этого приятелям удалось купить пару дорогих билетов в кинотеатр «Кингдом», где демонстрировался американский боевик из жизни разных подонков. Полтора часа просмотра детективы провели словно за работой, хотя временами хохотали от души. Особенно нелепой показалась им сцена, где полицейские и преступники открывают огонь в переполненном посетителями ресторане, а в результате лишь одна простреленная рука и окровавленная физиономия какого-то самодовольного франта. Попробовали бы они связаться с английскими профессионалами, и картина была бы иной. А уж финал, неизбежный триумф одного из злодеев в «Рае на земле», окончательно вселил в приятелей ощущение собственного превосходства.

Они немного расстроились, когда поняли, что к их приходу половина этого шедевра американского киноискусства подошла к концу. А затем на экране начали демонстрировать совершенно отталкивающее театрализованное действо – мюзикл с участием множества девиц и всяческим гламуром, как бы для утешения публики, в противовес предыдущему. В любом случае было уже поздно, да и денег маловато, чтобы пойти куда-нибудь еще. Два женоненавистника продолжали сидеть рядом в креслах и громко и ворчливо переговариваться – к собственному удовольствию и возмущению публики. Вскоре Лотт замолчал. Одна из полураздетых кордебалетных девиц напомнила ему Роуз Уилтерс, и он вдруг с удивлением поймал себя на том, что с нетерпением ждет нового появления этой актрисы на экране. Музыка была заводная, и Лотт машинально начал в такт похлопывать себя по коленке. А запах девушки, сидевшей по правую руку от него, показался зовущим и дразнящим. И его вдруг охватило непреодолимое желание – захотелось, чтобы соседом по левую руку оказался не мужчина, не ворчливый толстый полицейский, напрочь лишенный воображения и уж тем более шарма. Лотт резко поднялся.

– Ладно, пошли отсюда! – сказал он. – Нет больше сил смотреть на дурацкое дрыганье ногами.

Он начал бесцеремонно проталкиваться к выходу через ряд сидений, безразличный к раздражению зрителей и их сердитым возгласам. А затем вдруг его возмутило высказывание приятеля о том, что ему хватило ума покинуть столь «тошнотворное представление». Он отклонил предложение выпить кофе и съесть булочку в кафе при студенческом общежитии ХСМ[11], запрыгнул в автобус и поехал к себе домой в Пимлико.

Ранним утром в воскресенье Лотт отправился в Новый Скотленд-Ярд. Суперинтендант Уилд был на дежурстве и охотно согласился выслушать его историю. Вопреки опасениям детектива, он принял ее вполне благосклонно. Очевидно, суперинтендант Уилд разделял взгляды Лотта на это расследование, но своего мнения не озвучивал. И ограничился лишь конструктивным предложением, что пора забыть о «деликатности» и допросить каждого имеющего отношение к делу с пристрастием, постараться узнать обо всех их поступках, мыслях, отношениях. Настало время снять бархатные перчатки. Суперинтендант Уилд даже намекнул, что если главный констебль будет препятствовать такому ходу расследования, он сумеет надавить на него через министерство внутренних дел, а при необходимости может послать старшего инспектора Хазарда на место преступления, чтобы тот оказал необходимое давление. Последнюю реплику Лотт расценил как намек в его адрес.

Итак, что касается Скотленд-Ярда, то тут все было ясно. Инспектору осталось выполнить еще одну обязанность, а после до конца воскресного дня он будет волен распоряжаться своим временем. В половине первого – Лотт счел его наиболее подходящим, поскольку к этому часу утренние дела уже можно было выполнить, – он позвонил в дверь дома под номером 355 по Кромвель-стрит. И нашел сэра Джеймса Хэмстеда не в мрачной библиотеке, где бывший коронер угощал чаем суперинтенданта Даули, а в большой комнате в глубине дома, которая представляла собой переделанную надстройку над гаражом. В старину там располагались конюшни. Помещение освещалось сверху, все стены были увешаны картинами и гравюрами. Сэр Джеймс стоял у большого стола в центре комнаты и занимался каталогом, сверяя в нем названия гравюр, сделанных «сухой иглой».

– Да, я слышал о вас, инспектор, – произнес он после того, как Лотт назвал себя. – Если не ошибаюсь, вы работали по тому делу в Куинсборо, где муниципальные советники вдруг начали убивать друг друга? Наверное, интригующее было расследование?