– Настал мой черед подежурить у постели больного, мисс. Огромное вам спасибо за помощь. – Он выразительно покосился на дверь.
Грейс кивнула и вышла. Даули шагнул к постели.
– Джеральд Стеррон, – произнес он тихо, но отчетливо. – Я предъявляю вам обвинение в убийстве капитана Герберта Стеррона, произошедшем здесь, в этом доме, в субботу двадцать седьмого августа. Должен предупредить: сейчас вы не обязаны ничего говорить. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас на судебном процессе.
Джеральд слегка поморщился.
– Никакого суда не будет, Даули, – еле слышно прошептал он. – Уж кому, как не мне, это знать. Мне бы хотелось сделать заявление до того, как уйду… Не хочу… доставлять неприятности кому бы то ни было.
– Не лучше ли подождать врача? Вам, наверное, трудно говорить.
В дверь постучали. Появился сэр Карл и жестом попросил Даули выйти в коридор.
– Этот чертов доктор куда-то запропастился, никак не могут дозвониться, – сообщил он. – Думали, что он у миссис Ловуд, но там к телефону никто не подходит. За ним послали машину, однако доберется он сюда не раньше чем через полчаса.
– Тогда нам нужно выслушать заявление Стеррона, раз уж ему так не терпится сделать его. Ему становится хуже.
– Думаю, жить Джеральду осталось примерно час. Идемте, я займусь вашей рукой.
Веннинг где-то раздобыл деревянные планки, которыми для прочности обивают с четырех сторон картонные ящики для бакалеи. И с помощью этих планок и бинтов наложил на сломанную руку Даули шину и сделал перевязь. Суперинтендант вернулся в спальню и присел у кровати Стеррона.
– Доктора придется подождать еще немного, – сказал он. – Если вы действительно хотите сделать заявление, я выслушаю его. Но, повторяю, никто вас не заставляет.
– Хочу. Нет смысла ждать. Чувствую, с каждой секундой становлюсь слабее.
Даули посмотрел на Лотта, и тот нашел писчую бумагу и ручку.
– Может, сначала глоток воды?
Джеральд Стеррон отпил воды из стакана, который Даули поднес к его губам. А потом заговорил слабым, но вполне отчетливым голосом:
– Не хотелось бы доставлять больше неприятностей, чем я уже успел доставить, прежде чем вы меня схватили. Я умираю, хотя теперь это значения не имеет. И не желаю идти под суд. Я убил Герберта за то, что он сказал, что хочет развестись с Гризельдой… ну и намекнул, будто готов жениться на другой. Я поначалу не поверил, однако тем же днем увидел, как он занимается любовью с Грейс Наутен. Они устроились в садовой беседке, и я наблюдал это из окна своей комнаты, в бинокль. То был ужасный удар для меня.
Голос его задрожал, в горле пересохло. Даули снова поднес ему стакан воды.
– Это означало одно: риск, что она станет наследницей. Грейс Наутен – молодая, здоровая, симпатичная девушка, и, разумеется, они могли бы завести детей. А это конец всем моим мечтам и надеждам. Я видел на ее месте своего мальчика, сына, – я заботился не о себе, нет. Мой сын должен был прийти в поместье и создать семью, которая зажила бы полной жизнью. Я был убежден, что так оно и случится, но всегда боялся выходок брата. Герберт портил или распродавал ценные вещи. Большинство из них – фамильные реликвии. Были и совсем мелкие вещицы – миниатюры, гравюры и рисунки, которые он продавал без ведома близких. Брат воображал себя деловым человеком, но любой мелкий жулик мог обвести его вокруг пальца. Когда я узнал об идее повторной женитьбы… Ему выпал счастливый шанс… я не собирался упускать своего… все ради мальчика.
Вот я и подумал, что можно сымитировать самоубийство. Герберт часто рассуждал о самоубийстве – вообще был нытиком и слабаком. Организовать алиби было совсем несложно, поскольку большинство англичан живут по расписанию. Я знал, что дворецкий приносит Герберту выпивку ровно в десять, и подстроил все так, чтобы он видел меня выходящим из кабинета. А когда Уиллинг ушел, туда вернулся я. Приблизился к Герберту и вырубил его одним ударом, как только что вырубил вашего детектива… Старый прием джиу-джитсу, ему научил меня один японец в Шанхае. А вы, Даули, пострадали от другого, так что прошу прощения.
Суперинтендант выдавил улыбку.
– А потом я задушил Герберта подушкой. Пытался действовать аккуратно, чтобы не осталось синяков. Ума не приложу, как вы догадались, что он не сам повесился. Затем я уложил его на пол, за диван, чтобы никто не заметил, если случайно заглянет. Свет в комнате пришлось оставить – хотел, чтобы констебль видел его. Снова сыграла роль пунктуальность англичан: я знал, что каждую ночь констебль совершает обход в одно и то же время, между половиной одиннадцатого и одиннадцатью. Что также являлось частью алиби. Я решил, что его показания помогут зафиксировать самое раннее время смерти. Все это заняло минут десять. Я позаботился о том, чтобы отвлечь внимание сэра Джеймса – дал ему почитать журнал со статьей о Ли Хан Чане, которого мы обсуждали за ужином. Еще я заранее перевел стрелки часов в библиотеке и, когда вернулся, извинился перед сэром Джеймсом за то, что заставил его ждать. Это, естественно, заставило его взглянуть на часы и обратить внимание, что появился я без нескольких минут десять. Сэр Джеймс не понял, что я специально привлек его внимание к часам.
Лотт, торопливо записывающий показания, заметил, что на лице суперинтенданта Даули отразилось удовлетворение, когда Стеррон объяснил манипуляцию с часами.
– Мы начали играть в шахматы. В шахматах я гораздо сильнее Хэмстеда, но той ночью позволил обыграть себя. Старик был доволен, и, как выяснилось позднее, данное обстоятельство тоже сыграло положительную роль. Той субботней ночью я продержал его до двух часов, чтобы закрепить алиби. Надо признать, сегодня вы просто шокировали меня, Даули, заявив, что, по вашим последним прикидкам, смерть наступила после двух. Я уж подумал, что эти чертовы идиоты, докторишки, все испортили.
Джеральд горько улыбнулся и продолжил:
– Я проводил Хэмстеда до спальни и погасил свет в доме. Не помню, заметил ли я полоску света под дверью в кабинет. Правда, я знал, что свет включен, так что мне не показалось это странным. Я специально оставил настольную лампу включенной на всю ночь, чтобы в том же виде ее и нашли утром. Никто же не станет совершать самоубийство в кромешной тьме. Ну а потом я отпер заднюю дверь в кабинет и устроил «повешение». Он был очень тяжелый, пришлось использовать шнур и батарею, чтобы подтянуть его повыше. Я конечно опасался, что на карнизе останется след, но тут уж ничего не поделать.
И снова Лотт заметил, с какой гордостью смотрел Даули. В этом действе инспектору из Скотленд-Ярда выпала роль второй скрипки.
– Когда он уже висел, я выбрался из окна и, стоя на подоконнике, закрыл его снаружи. Разумеется, я не мог запереть окно на задвижку, но рассчитывал, что сумею сделать это позднее. Ну а потом повис на подоконнике и спрыгнул вниз. Для этого я достаточно ловкий, да и не особо высоко было. Земля пересохла, была твердой, никаких следов не осталось. Я прошел в дом через заднюю дверь и запер ее. Дверь в кабинет тоже заранее закрыл изнутри. Установил правильное время на часах в библиотеке. Мне оставалось сделать только одно, и, если бы не этот старый дурак Хэмстед, все бы прекрасно получилось.
Стеррон произнес эти слова с горечью, даже бледные щеки немного порозовели.
– Когда дворецкий Уиллинг позвал меня – а я знал, что он так и сделает, поскольку привык действовать по определенным стереотипам и не брать на себя ответственность, – мы с ним спустились вниз и взломали дверь. Поначалу я подумал, что надо вынуть Герберта из петли, но затем решил оставить его в том же положении, специально для полиции. Да и Хэмстед подоспел вовремя, сказал, что нужно оставить все как есть. Но он помешал мне осуществить еще одну задумку. Я собирался попросить Уиллинга раздвинуть шторы на втором окне и, пока он этим занимается, успел бы запереть второе окно на шпингалет; чтобы никаких сомнений в том, что это именно самоубийство, ни у кого не возникло. Но Хэмстед помешал, черт бы его побрал!
