— Помогите! — закричал. — Спасите!

Но все было оплачено. Мужики отрабатывали на совесть свой «зеленый» гонорар.

— Зер гут! — одобрил Ганс Бауэр, не отрываясь от камеры.

За спиной мне сжали руку, я повернулся — Анна Ананьева. Глаза испуганные, сама дрожит.

— Что они делают? Они же его убьют!

Я обнял ее за плечи. Знаю, станет ей от этого чуть спокойней.

— Не волнуйся, не убьют… не должны, по крайней мере…

Не осталось у меня уверенности уже ни в чем.

А у троицы с бубнами лица перекосило окончательно. Они, похоже, впали в транс и голосили как резаные, уже явно не монголо-бурятскую матерщину, а что-то… мне показалось — страшное.

На клоунов больше не походили. Боже упаси таких — на детский утренник…

И окружающие местные жители, которых и собрали-то лишь для антуража, ногами в такт затопали, зашумели, тем, что с бубнами, вроде подпевать принялись…

Все вокруг как с ума посходили, даже русские и француз с немцем.

Всех заворожил, всех подчинил себе ритм бубна, звон бубенцов и неевропейские, гортанные полупение, полуречитатив на повышенных тонах.

— Андрей, мне страшно, — прошептала Анна, вцепившись в меня до боли. — Уведи меня отсюда, пожалуйста…

— Все будет хорошо, девочка… все будет хорошо…

Сам я верил в это не очень.

Буряты орали.

Бубны громыхали.

Колокольца с бубенцами перезванивались.

Два бугая завизжавшего по-бабьи актера, как неживой предмет, затолкали в яму вниз головой и, не дожидаясь от него, невменяемого, никаких знаков, принялись забрасывать землей. Да не современными лопатами, а древними какими-то заступами…

Но тут уж режиссер вмешался, и оператор остановил съемку. Я подвел трясущуюся Анну к яме, из которой торчали одни только актерские ноги.

— Как вы там, готовы? — кое-как совладав с дрожью в голосе, перевела переводчица.

Он ответил через минуту, не меньше. Привычные звукосочетания русского языка, вероятно, вернули ему крохи уверенности. Да и жадность не могла промолчать. Эко видано, от штуки баксов за пятнадцать минут работы отказываться! Да он в своем ТЮЗе год за такие деньги горбатить будет!

— Через минуту начинайте засыпать! Буду готов! — послышалось приглушенно, как из могилы. Впрочем, почему как? Из могилы.

Анна перевела, режиссер добавил еще фразу:

— Вы про веревку не забудьте! Если что, дергайте!

— Помню. Через минуту!

Все отошли, и съемки продолжились. Незапланированная остановка, казалось, всех немного успокоила. Мужики в бубен не били, вяло переговариваясь, прикладывались время от времени к темно-зеленым винным бутылкам.

— Форверц! — переглянувшись с режиссером, крикнул оператор, и дюжие молодцы заработали древними заступами.

В пять минут управились — насыпали холмик, трамбанули, прихлопывая лопатами.

— Кол! Витте! — скомандовал Ганс Бауэр.

Мужики завертели головами — не было осинового кола поблизости. Закричали на кучку соплеменников, и те присоединились к поискам. Пропал осиновый кол, будто его и не было.

— Кол! — кричал Поль Диарен, нервно постукивая по циферблату наручных часов.

— Откапывайте! — вступила вдруг Анна, оторвавшись от меня и шагнув к растерявшимся мужчинам. — Черт с ним, с колом, откапывайте! Там живой человек под землей!

Но художник-постановщик уже бежал откуда-то с пропавшей деревяшкой в руках. Сунул ее мужикам и выскочил из кадра.

— Давай! Всаживай!

Всадили с перепугу чуть ли не на метр в рыхлую землю. Отсняли.

— Зер гут! — Оператор показал большой палец.

— Откапывайте! — снова закричала Анна.

Мужики торопились, земля летела во все стороны…

Вот уже показались ноги в современных ботинках с рифленой подошвой. Ноги не шевелились…

Вот уже, чтобы не поранить, руками стали отбрасывать землю. Присоединилась еще пара человек, остальным не хватало места Они молча сгрудились вокруг ямы…

Когда на свет появились таз и живот, мужики вчетвером выдернули тело за ноги. Положили на спину. Все отверстия на лице оказались забиты красноватой ольхонской почвой — рот, ноздри, уши, глазные впадины.

Признаков жизни тело не подавало.

Кто-то тормошил его за плечи.

Кто-то выковыривал землю.

Кто-то пытался щупать пульс.

А кто-то вдруг прошептал еле слышно, но шепот, как гром среди ясного неба, услышали все:

— Да он же мертв…

Он был действительно мертв.

Вернулись мы в Хужир, когда уже начало смеркаться. За ужином сидели как на поминках. Так оно и было в общем-то. Тем более Никита выставил бутылку водки и сам подсел к столу. Помянули раба Божьего, крещеного бурята, родом из Огинского национального округа, что в Читинской губернии…

Милицию мы вызвать даже не успели, ребята в форме из Ольхонского райотдела, расположенного в Еланцах, приехали сами вместе с Филиппом, который оказался абсолютно прав. Нельзя на Ольхоне устраивать подобные инсценировки. Нигде нельзя.

Когда завертелась равнодушная машина следствия со снятием показаний и составлением бесконечных протоколов, я понял, что все мы застряли на острове до середины мая, пока не устроят паромную переправу. Это в лучшем случае. И тогда я попросил у режиссера спутниковый телефон и позвонил иркутскому бизнесмену Николаю Алексееву, вхожему в высшие круги провинциальной власти. Результат звонка сказался мгновенно. Старлей из райотдела, когда я передал ему трубку, слушал бывшего гэбиста, стоя навытяжку. Впрочем, гэбистов бывших не бывает…

Тело актера вместе с вещдоками, поднятыми со дна ямы, отправили в Иркутск на судебно-медицинскую экспертизу. Кстати, вместе с видеокамерой Ганса Бауэра. Уникальный случай — преступление заснято на пленку от начала до конца. Оператор ведь не переставал работать, даже когда труп извлекли из могилы!

Нас задерживать не стали, но велели с утра ехать в столицу губернии, где и должно было проводиться следствие. Местные менты вздохнули с облегчением, им этот интернациональный геморрой нужен был не больше, чем остальным. Они рады были спихнуть с себя дело с непредсказуемыми последствиями. Для них — в том числе.

Что произошло под землей, установить сможет лишь экспертиза и вскрытие трупа, но, по предварительной версии, шланг акваланга передавило и актер задохнулся. Если он и дергал за веревку, никто этого не заметил в суете и сутолоке. Все искали злосчастный осиновый кол, будь он неладен…

Как бы то ни было, съемки для киногруппы в этом сезоне, вероятно, закончились. Вряд ли генеральный продюсер пойдет на перемену режиссера и оператора, а тех из Иркутска скоро не выпустят. Хотя, если сверху надавят, если вмешаются «высшие силы» Восточной Сибири, могут и отпустить с миром через пару дней. Родился я в стране мудрых Советов, живу — в непредсказуемой стране Чудес. Здесь западноевропейская Алиса заплутала бы к чертовой матери. Будь она хоть Белой Королевой, хоть черной шаманкой…

Помня о приглашении Филиппа, которое он повторил и при прощании на месте «убийства по неосторожности», ночевать сегодня я решил в его тереме по двум причинам. Во-первых, хотел избежать разборок с женщинами. Продолжение исключалось, как московское, так и парижское. Это как дважды два, как пять. Какие отношения могут быть у нормальной женщины с импотентом? Правильно, неестественные…

Ну а во-вторых, мне надо было у Филиппа кое-что спросить. Пришедший вчера не вовремя художник прервал наш разговор, точнее, направил в иное русло…

И вообще, я хотел домой, как можно скорее. Может быть, там, в привычной, обыденной обстановке, ольхонский морок рассеется? Как сон, как утренний туман… Кстати, от сна этой последней на острове ночью я тоже решил отказаться. Хватит с меня здешних кошмаров в шаманских прикидах… В маршрутке высплюсь по дороге в Иркутск.

Настроение за столом было далеко не праздничное. Да и аппетит пропал у всех поголовно — брезгливо ковыряли в тарелках вилками, не лезло ничего в глотку.