На мою просьбу Филипп отреагировал спокойно: ладно, мол, отвезу, но — завтра.

— Филипп, надо сейчас, — уговаривал я. — Завтра может оказаться слишком поздно.

— Что такого может произойти за ночь?

Не объяснять же ему про Буратину, Бориса и Эрью Хаара-нойона. Долго, да и любой нормальный человек воспримет мои объяснения как несмешной розыгрыш. И это в лучшем случае.

— Скажи, Филипп, а куклу, которую должен был на съемках затащить на дерево англичанин, киношники с собой забрали?

— На сосне и оставили. Реквизитор спросил, что с ней делать. Режиссер ответил: не нужна. Он ее и не трогал.

Ясно. Я прямо-таки увидел, как, затаившись среди мохнатых лап, поджидает злодей добычу… И ведь не уговорить Филиппа, не поедет он по темноте да по рыхлеющему подтаявшему льду… И вдруг я понял: поедет. Все зависит от того, как я ему об этом скажу. Стоит попробовать.

— Ну, ладно, Андрей, домой мне пора. — Филипп протянул мне руку. — До завтра.

Руку я проигнорировал. Действовал по наитию, сам не понимая до конца смысла действий.

— Филипп, смотри сюда, — сказал я, указуя себе на лоб.

— Ты чего?

— В глаза смотри! И врубайся, мать твою!..

Я говорил, не слишком повышая тона, вкрадчиво, будто с ребенком или собакой. Он смотрел без отрыва. Он уже не мог не смотреть. И не слушать.

— Ты рожден на свет только для того, чтобы помочь мне. Взгляд не отводи! Сейчас ты сядешь за руль и отвезешь меня к мысу Три Брата.

Он смотрел на мой лоб, и я с удивлением отметил, что глаза его остекленели, расфокусировались и утратили осмысленность.

— Ты меня понял? Отвечай!

— Понял.

Голос сделался бесцветным, словно это не Филипп сказал, а некто усредненный и абстрактный, напрочь лишенный индивидуальности.

— За руль!

Он подчинился. Я сел рядом, и мы тронулись. По дороге молчали. О чем с ним разговаривать? Дебил дебилом. Я мог воспользоваться положением, которое сам создал, и узнать всю его подноготную. Вот только мне это надо? Нормальный мужик, зла я ему не желал.

Остановились в распадке у самой тропы.

— Жди здесь, мотор не глуши, — сказал я и покинул салон.

Стемнело. Впрочем, луна взошла, небо оказалось безоблачным, и звезды подсвечивали, как могли.

Тропинку за день растоптали до ширины проселка.

Я посмотрел на зимовье. Было оно теперь без крыши — брезент, вероятно, сняли, вернули хозяину. Удивило то, что над ним клубился дымок, а в наполовину остекленном оконном проеме мерцали отблески огня. Забыли погасить после съемок? Или остался там кто-то, греется?

Кто бы там ни находился, дела мне до него не было никакого. Мне к сосне, где на аранга затаился Буратино.

Поднялся по тропинке, обогнул сруб, почувствовав мерзкий, будто трупный, запах оттуда. Нужную сосну нашел сразу. Настил из доски хорошо просматривался снизу на фоне звездного неба.

Ступил на прибитую мной ступеньку, потом на обломанный сук, в разветвление, еще в одно… На дощатом настиле было пусто. Значит…

Хрустнула ветка в десятке шагов от меня, потом чуть ближе заскрипел снег…

Показалось? Сделалось неуютно.

Треск негромкий из зимовья…

Ночные звуки обрастали плотью. Или — больное воображение?

Спускаясь с сосны, боковым зрением увидел длинную тень — соскочил на землю, ломая ветки, повернулся — никого.

Что за черт? Где Буратино? Прячется за углом сруба с топором? Чушь!

Дверь на резиновых петлях оказалась распахнутой. Заглянул. Огонь, пожирая дрова, потрескивал. В его отблесках я увидел замусоренный пол, чурку без топора, а в углу — висящий под потолком белесый пузырь, похожий на накачанный водой презерватив, только по виду плотнее. Он вонял пропастиной, будто труп на жаре. Он покачивался и пульсировал. Он был как живой. Живой и отвратительный…

До машины добирался бегом, за спиной слышал шаги и скрип снега, как будто бежал за мной кто-то. Не догнал. Я плюхнулся на сиденье.

— Домой! Быстро!

Филипп подчинился с удовольствием. Так мне показалось.

Машина остановилась возле сельпо. Меня это устраивало. Когда отошел на несколько шагов, услышал вслед голос Филиппа. Обычный голос.

— Андрей!

Я обернулся.

— Ты не обижайся. Завтра утром съездим к Трем Братьям. Сейчас правда не могу, дома ждут.

— Да ладно, — ответил я, — ерунда. Я уже передумал. Нечего мне там делать.

— Вот и правильно, — порадовался Филипп. — И я думаю: чего тебя туда тянет?.. Спокойной ночи!

— Пока.

Я шел к усадьбе Никиты с одной только мыслью: скорей попасть в дом № 11, закрыть на задвижку дверь, лечь в постель и спать.

В каждом темном углу мерещился убийца с топором. Темные углы были всюду. Иногда мир состоит из одних только темных углов. И в каждом — по убийце с топором. В некоторых — с двумя…

Возле столовой снова горел костерок, и я невольно пошел на его свет. Сначала услышал хорошо поставленный голос Николая Хамаганова, потом увидел ту же компанию, что вчера, за исключением Жоан Каро и чеха Карела, уехавших по делам в Иркутск.

Я подсел на край лавки, оказавшись рядом с переводчиком. Что-то прокартавил Поль Диарен, Борис Турецкий перевел:

— В связи с Чингисханом вы неоднократно упомянули Юаньскую династию. Но это же Китай. Какое отношение имеет великий завоеватель к Поднебесной империи?

— Юаньскую династию основали потомки Чингиса, завоевав северную часть Китая. Первый хан династии мудрый Хубилай-хан, кстати, учредил культ почитания «Духа Чингисхана», который дошел до наших дней. Вы слышали о предпоследнем его переносе?

Никто, конечно же, ничего об этом мероприятии не слышал, я не исключение. Хамаганов продолжил:

— В шестом месяце тысяча девятьсот тридцать девятого года «Дух Чингисхана» от собрания Большого Зоу Внутренней Монголии перенесли в местечко Шин Лун Шан шияна Ной Зун провинции Ганьсу, подальше от японских интервентов. Гоминьдановское правительство назначило членами группы по перенесению Духа заведующего отделом ведомства по управлению делами Монголии и Тибета Цу Мин Шана и специального уполномоченного комиссии по военным делам Тан Жин Рана. Гомбожана из Жиюн Ван Хошума, командующего вторым округом монгольских партизанских войск Чен Иой Жия назначили общим руководителем защиты и перенесения Духа.

Девятого числа шестого месяца тысяча девятьсот тридцать девятого года совершили обряд поклонения и жертвоприношения на исконной земле «Духа Чингисхана» — в Хозяйском районе. Перевезли его пятнадцатого числа того же месяца, транспорт с Духом прибыл в Иой Лиин Шиян провинции Шанши. На аэродроме перед городом совершили большой обряд поклонения, на следующий день погрузили в машину.

Двадцать первого числа, когда транспорт с Духом проходил через центр революции город Ан, собралось около ста организаций всех сторон Ян Анна, около тумена людей совершили большой обряд поклонения. В церемонии обряда участвовали представитель Коммунистической партии Китая Шие Жиувай Зей, представитель главнокомандующего Восьми Путей Ван Руве Фей, представители властей края. «Духу Чингисхана» были возложены венки от Центрального Комитета Коммунистической партии Китая, от товарища Мао Цзэдуна, от войск Восьми Путей.

В тысяча девятьсот сорок шестом году «Дух Чингисхана» поселили в монастыре Гумбум провинции Хухэнор…

Хамаганов еще что-то говорил, сыпал без бумажки китайскими именами и названиями провинций и городов. Забавно, конечно, но спать хотелось очень. Еще хотелось запереться в комнате изнутри и укрыться одеялом с головой. В детстве, помню, это помогало.

Я поднялся с лавки.

— Андрей, — сказал мне переводчик, — Анна просила передать, если я тебя увижу, что она в комнате номер семь, просила зайти.

— Борис, давай договоримся, ты меня не видел. Ладно?

Не то чтобы я не хотел красивую москвичку, напротив. Но не теперь. Теперь — спать.

Уже отойдя от костра, услышал, как Хамаганов начал декламировать стихотворение. Оно оказалось коротким, я дослушал.