— На Ольхон? — спросил я, улыбаясь за нас обоих разом.

— На Ольхон, на Ольхон, — согласился хмурый водитель.

— Скоро?

— Скоро-скоро.

Хорошо поговорили. Интересно, если спросить, как его имя, он ответит: имя-имя? Но ничего спрашивать я не стал. Водителю нечего стало удваивать, он потерял ко мне интерес, затоптал окурок и ушел к себе за руль.

Я снял сумку с плеча, бросил ее на асфальт и достал мобильник.

Четыре микроавтобуса. Три из них уже забиты под завязку москвичами и прочими иностранцами, последний — пустой. Мне-то куда садиться? Пусть начальник решает.

Я нажал кнопку вызова.

— Привет, Андрей, — услышал я голос Григория Сергеева. — Ты где?

— У входа.

— Жди меня. Режиссер тут не вовремя совещание устроил. Ехать надо, а он… Ладно, жди. Когда-нибудь он наговорится.

Вот и слава богу. Указания получены, велено ждать.

Покуривая, я наблюдал, как киношные автомобили один за другим отправились в путь, на Ольхон. Кроме моего знакомца с «Мосфильма», все водители были местными, дорогу знали.

Кто из нас, иркутян, хоть разок да не отдыхал на Малом море Байкала? Благодатные места. Вода теплая, относительно, конечно, природа… Чуть ведь не сказал: «чудная»! Эпитет этот к Сибири, а тем паче к Байкалу вовсе не приложим.

Дикая, священная, как море, мистическая? Может быть. Но уж не чудная, точно. С Днепром не путать.

После того как все машины ушли, из последнего, пустого микроавтобуса вышел водитель-бурят. Теперь луноподобное лицо его сияло, вероятно, отраженным светом. Водитель закурил.

— Зря ты, паря, с москвичами в «УАЗе» не уехал. У меня-то в салоне лишних мест нет.

— Как — нет? — опешил я.

— Так и нет, — объявил он гордо. — Я начальство повезу: режиссера, там, оператора, бабу эту, продюсершу…

— Что ж ты сразу-то не сказал?

— А ты чего сразу не спросил?

Вот гад! И улыбается, будто рубль нашел!

Все, что я думаю про водителя, его мать, отца и прочих родственников до двенадцатого колена включительно, выложить я не успел. Бурят, ухмыляясь, вернулся на свое мавританское место за баранкой. Мавр сделал свое дело…

В это время из гостиницы вышел наконец Григорий Сергеев. Один. Хмурый, как черт. Впрочем, с чертями лично я не знаком, может, они веселые? Веселые и находчивые…

— Втык получил, — пожаловался Сергеев.

— За что?

— За тебя. Ты какого черта Буратину покалечил? Зачем ногами его пинал?

— Так он же, гад… он же…

Я аж захлебнулся негодованием. Да если бы я не вмешался, этот деревянный маньяк Борьку бы в капусту изрубил!

— Он же…

— Знаю, знаю, — усмехнулся Григорий. — Ты еще вчера лейтенанту рассказать успел, какой ты герой, как ты Кикина от куклы спас. Лейтенант уже номер психбольницы набирать начал. Я его еле отговорил: мол, стресс у парня, шок — друга порубили. А то лежал бы ты, Андрюша, сейчас в палате на улице Гагарина в модной смирительной рубашке, сплошь обколотый всякой дрянью.

Уже не возмущаясь, я вяло произнес:

— Гриш, но ты же сам видел, это же Буратино Борю топором…

Сергеев с размаху швырнул мне под ноги окурок и заорал как резаный, точнее, рубленый:

— Заткнись! Пить надо меньше, урод! Белая горячка у тебя! — Продолжил, чуть успокоившись: — Ты чего думаешь, отпустила бы тебя милиция, если бы Борис не назвал имя того, кто его покалечил?

То, что меня отпустили, мне сразу показалось странным. На месте преступления никого, кроме меня, не было. А куклу деревянную кто же заподозрит? Это все равно что письменный стол подозревать в серийных убийствах на сексуальной почве.

— Боря преступника назвал? — спросил я смиренно. — Правда?

— Не назвал, написал. Говорить он не может. У него, сам видел, лицо пополам рассечено. И губы тоже.

— И кто преступник?

Григорий Сергеев пожал плечами:

— Не знаю. В интересах следствия подобную информацию не разглашают.

Я задумался. Кто это мог быть? Собутыльник случайный? Так Боря теперь не пьет. Тут же сам себя и осадил: кто, кто? Конь в пальто! Пусть они думают про меня, что хотят, но я собственными глазами видел, как Буратино его топором ударил!

Но тут снова сомнения вернулись. Уж не сошел ли я с ума? Или, правда, белая горячка?

«Двухтумбовый письменный стол, фанерованный под орех, сперва изнасиловал в особо извращенной форме, а потом нанес потерпевшему восемнадцать ударов в живот крестообразной отверткой…»

Вот как выглядят мои показания в глазах милиции. Да и в любых других глазах — тоже…

Здравый смысл регулярно берет верх. Даже если он безнадежно проиграл, выигрыш все равно остается за ним.

Здравый смысл лжив и коварен. Берегись здравого смысла. Подумай, может, не настолько он здрав, как кажется с первого взгляда?

Я об этом подумал и пришел к выводу, что да, нет у здравого смысла никаких шансов на этот раз.

Но — чудо! Он опять сверху, опять торжествует, опять…

Еще одна пиррова победа здравого смысла.

Герр генерал, еще одна такая победа, и здравый смысл останется без рассудка!

Григорий Сергеев вопросом вывел меня из ступора:

— Ты чего с москвичами не уехал?

— Ты же сказал: жди, я и ждал. Откуда мне было знать, что этот микроавтобус только для белых и мест нет?

Григорий задумался, а руки его самопроизвольно полезли в пачку за сигаретой. Курит, блин, одну за другой, не бережет себя художник!

— Ладно, разместимся как-нибудь, — щелкнул зажигалкой. — Опять на меня наезды будут.

— Я его сильно покалечил, Буратину этого? — спросил я виновато.

— Ерунда. Я полночи не спал, но все исправил. Уже реквизитору его передал. Все нормально.

Я порадовался за своего знакомца — естественно-лысого, щербатого симпатягу. Будет у Васи теперь собутыльник, если корефаны — водитель Ваня с пиротехником Петей пить откажутся. Это маловероятно, вряд ли они откажутся. Русские люди все-таки, пусть и с московской пропиской.

— Гриш, а ты не знаешь, как у Бориса состояние?

— Знаю, звонил. У меня в той больнице хирург одноклассник. Сказал, что операцию сделали, вроде успешно прошла, жизнь вне опасности. Теперь Кикин спит, после наркоза отходит. Я думал ему свой мобильный телефон оставить, но врач сказал, что он еще долго говорить не сможет, с такой-то раной… В общем, в порядке все.

Да уж, в порядке. Если это — порядок, то каков же в этом мире беспорядок? Подумать страшно.

— Гриш, а в микроавтобусе этом кто едет?

— Режиссер, оператор, актер-англичанин, продюсер, Карел, ее помощник…

— А Жоан разве не на «шевроле»? — перебил я художника.

— С ума сошел, там же асфальта нет, ни одна иномарка не пройдет, кроме внедорожника, конечно.

— Ясно. Кто еще?

— Анна и Борис, переводчики, еще тезка твой французский — Андрэ, фотограф.

— А фотограф зачем?

— Как зачем? Неуч. Фотосессию будет проводить. Показу фильма обычно предшествует рекламная кампания. Тут фотографии и понадобятся: где снимали, как, природа Байкала, люди вокруг. Все в фильм не впихнешь, а фотографа сюжет не ограничивает. Он может снимать, что и как хочет, в меру фантазии и таланта.

Григорий Сергеев тяжело вздохнул. Продолжил с дрожью в голосе:

— Лучше бы мне фотографом работать, а не художником-постановщиком. Знал бы заранее, ни за что не согласился бы. Собачья работенка…

А я подумал, что кокетничает Гриша. И знал бы заранее, все равно пошел. Французы платят прилично, пусть и меньше, чем в Европе принято. Так где она и где мы? Мы в Азии, тем паче в самом теплом ее уголке — Восточной Сибири, и этим все сказано.

— Ладно, Андрей, сумку подальше под сиденье задвинь. — Григории пнул ее ногой, и она весело звякнула всеми своими инструментами. — А сам в угол забейся и молчи в тряпочку. Может, и не заметят тебя.

Так я и сделал, размышляя, что не прав Сергеев, что тактичные европейцы и без того меня не замечают. Даже Жоан Каро, продюсерша, как ее назвал молодой бурятский водитель.

Из автоматических стеклянных дверей гостиницы они вывалились веселой гурьбой и сразу же ринулись штурмовать южнокорейский микроавтобус. Сплошные иноземцы: француз, француженка, немец, англичанин, чех, москвич и москвичка. До полного счастья водитель бурят и художник с ассистентом — русские. А может, и мы не русские? Может, сибиряки тоже потихоньку становятся отдельной нацией? Черт знает…