Я стоял и соображал, что мне теперь следует делать. То есть я знал, как оно положено по Уставу, и отлично помнил, что говорилось в секретной инструкции, которую меня заставили вызубрить наизусть в Москве, а потом ещё и энский начальник особого отдела гонял меня по всем пунктам раз сто, не меньше… Но всё равно, я стоял перед вытянувшейся по стойке смирно шеренгой и ни хрена не мог даже слова из себя выжать. Когда я сюда ехал, думал, что знаю про них всё. Знаю, кем они были в войну и почему попали сюда, на эту заставу. Знаю, чем поступились, выбрав между исключительной мерой наказания и теперешней своей нелегкой службой. Знаю, как устроены и как работают. Знаю, что можно уложить бойца «спать» под один ампер, пока ранец на обслуживании. И про то, что они кто угодно, но никак не люди, тоже знаю. А то, что у них почти не фурычат мозги, так мне с ними не романы писать! В конце концов, это армия, и от хорошего солдата в первую очередь требуется чёткое и беспрекословное выполнение приказа.

«Приказ! Надо же отдать им приказ какой-нибудь!» – очухался я.

– Заставааа, вооольно!

– Что ты орешь? Чего ты орешь, ёпть… Хочешь им боевой дух своим ором поднять? Так это ты зря. У них с боевым духом и так всё в порядке. С остальным похуже, а боевой дух всем на зависть! Вторая смена, вернуться на зарядку! Третья смена – строевая подготовка. Непомирай, друже, погоняй ребяток по плацу, чтоб раствор в венах не застаивался и насос в груди не ржавел.

Запах перегара донёсся откуда-то сзади, но показался мне приятнее аромата цветущих крымских роз. Майор Онофриенко всё-таки выбрался из палатки на плац.

– Ладно… Пошли погреемся, салага. Ознакомлю с деталями.

Первое, что я точно понял из двухчасового разговора с начзаставы – что, кроме меня, людей тут нет. С бойцами и так всё известно, но и майор Онофриенко тоже не человек, но анатомическая аномалия! Первым делом майор плеснул себе из канистры спирта, одним глотком осушил стакан и приступил к инструктажу. И всё время, пока я знакомился с азами службы, Онофриенко подливал и подливал, прихлёбывал и прихлёбывал.

– Осуждаешь? – перехватив мой неодобрительный взгляд, майор хохотнул. – Покукуй на льдине с моё. Потом осуждай.

– Да не… Не осуждаю. Трудно, наверное, с саботажниками и предателями служить, да они к тому же ещё и не люди.

– Не сметь! Не сметь, лейтенант! Какие они предатели? Они, лейтенант, полностью и целиком вину свою искупили!!! Когда согласие на перевод сюда подмахнули, тогда и искупили. Они теперь, лейтенант, не предатели, а самые что ни на есть Герои Советского Союза. А если услышу ещё раз, что ты их нелюдями зовёшь, сразу без предупреждения буду бить рожу. Бойцы они! Бойцы первого экспериментального климатического погранотряда «Арктический»! Они дети твои, лейтенант! Ты за них головой и сердцем отвечаешь!

– А насколько у них мозговая деятельность приторможена? Ну, в действительности? – перевел разговор в другое, менее опасное русло я.

– Сильно приторможена, лейтенант. Миттельшпиль вряд ли разыграют. Но если термостат до градусов пятнадцати подвертеть, то, может, и разыграют потихонечку. Инструкцией трогать термостат запрещено, но срать я хотел на инструкции! Их в Москве сочиняют, за какавой с булками. А я тут семь лет бирючу, мне иногда и поспать надо. В сортир отлучиться. Поговорить тоже. Да и что случись, на кого я гарнизон оставлю? В общем, чтоб ты знал, пришлось мне старшину Непомирая «подогреть» чутка. Поэтому, если что тебе срочно понадобится, а я в отключке, то к Васе ступай. Добрый Вася солдат, и человек порядочный. Вась… зайди-ка.

Старшина Непомирай откинул прорезиненный полог тамбура и встал у входа, не решаясь войти внутрь. Майор похлопал ладонью по раскладушке рядом с собой.

– Не скромничай, Вася. Присаживайся. Как дела-то вообще? Ребята как? Нормуль? Может, чего надо вам?

– Нет… не надо ничего, – чуть помедлив, ответил старшина. – Нам же совсем ничего не надо, кроме зарядника. Разрешите идти?

– Ступай, Вася. Лейтенанта нового не обижай. Договорились?

– Договорились, – старшина Василий Непомирай, не мигая, смотрел на меня целую минуту, словно хотел запомнить моё лицо раз и навсегда, впечатать его в свои вялые, давно отвыкшие думать мозги, а потом вдруг криво улыбнулся.

Старшина не мог, не должен был улыбаться. Мне про это поясняли спецы в Москве. Ну, что у метеосолдат отсутствуют базовые эмоции, поэтому радость, печаль, удовольствие им недоступны. Однако старшина Непомирай улыбался.

– «Тёплый» Васька-то, поэтому разряжается быстрее остальных. Так я его из расположения никуда не отсылаю, чтоб если что, он сразу раз… и к заряднику под бочок. И ты Васю тоже никуда из расположения не отсылай. Спирту?

Я подумал и согласился. Когда на неопределенный срок попадаешь на необитаемый остров, где проживают сумасшедший Робин Крузо и две дюжины Пятниц, глупо отказываться от спирта.

Пока мы быстро и много пили, майор Онофриенко дорассказал мне то, что я уже знал, и ещё с полстолька, и с четверть столька, и вагон и маленькую тележку. Кое-какие мои опасения подтвердились, кое-какие надежды рассыпались в прах. Но, по крайней мере, стало понятно, что здесь – уж точно не Минводы. К примеру, о том, что рядом с нашей заставой (километров двадцать, если быть точным, что по местным меркам пустяк) находится американская экспериментальная база, мне сочли возможным сообщить ещё в Москве. Без деталей, сухо, деловито. Мол, американцев не провоцируйте, не лезьте, но будьте бдительны. А вот о том, что на той базе служит тоже не совсем «человеческий» контингент, сообщил мне майор Онофриенко.

– Лет семь назад вылазку делал я к буржуинам. Положено врага в лицо знать! Не поверишь, лейтенант – там одни негры. Здоровущие такие. Прямо бабуины, а не негры. Шлепают прямо по снегу босиком, сами в одних спортивных трусах и майках. Чуешь, к чему клоню?

– Угу… Не мёрзнут они, получается… – захотелось налить себе ещё.

– Не мёрзнут, – согласился Онофриенко и, правильно истолковав мой вздох, загремел канистрой. – Хлопчики наши тоже не мёрзнут. Но ведь ранцы по пятнадцать кэгэ на себе волочат. А эти налегке. Как так?

– Как так? – повторил я.

– Вот я и лежал в сугробе восемь часов – от холода аж яйца сморщились в горошины, но всё-таки разобрался, «как так». Один черножопый майку с себя стянул – мазутом, что ли, запачкался, а между лопаток у него встроена пластина металлическая. Чуешь? Прямо в спину вживлена!

– Не может быть!

– Может, Петя, может. Они из-за этого и передвигаются быстрее, и батарейки надолыне хватает, и, похоже, помозговитее наших будут. Я, Петя, сразу бросился за портативку, чтоб шифровку бить в штаб, а мне в ответ, мол, не ваша компетенция. Не моя, так не моя. Но раз мы теперь с тобой в одном КАПШе храпим и бздим, то знать ты про этих негров кой-что должен. Ведь наша с тобой общая задача какая?

– Охранять государственную границу.

– Точно так! Ну! За спокойствие границ? За Родину! За Сталина. И дуй уже на развод, без пяти восемь… Харю вазелином только сдобри, а то обморозишься, – Онофриенко ловко разлил.

Я ловко выпил и ловко кинул в рот безвкусную галету.

Эх. Видел бы меня сейчас отец… Но орденоносным лётчикам-истребителям здесь делать нечего. Они летают в совершенно другом небе.

Солдат спит – служба идёт.

Дрых в основном Онофриенко – видать, отсыпался за все семь лет. Пил и спал. Я же тащил службу. День, другой, третий. Месяц, ещё один. По звонку будильника встать, умыться, позавтракать всухомятку. Намазаться вазелином, накинуть маскхалат поверх бушлата, и через тамбур наружу. Иногда на небе высокие колючие звезды, чаще тьма – хоть глаз выколи, но пользоваться фонариком нельзя. Даже курить запрещено, чтобы не нарушать маскировку. Глупость, конечно. Во-первых, от нас шума на километр во все стороны. А во-вторых, «соседи» давно уже всё вычислили и выследили – оптика у них точно получше нашей. Но приказ есть приказ, поэтому приходится ориентироваться на слух. По одну сторону от плаца подвывает «маленький» генератор нашего с Онофриенко КАПШа. По другую – басит Сталин Иосиф Виссарионович.