— Почему так далеко? — возмутилась я, сунув руки в карманы балахона, которые были расположены, как сумка у кенгуру, на животе. Розовыми кедами я перебирала несколько быстрее, чем Хим своими черными найковскими кроссовками, потому что ножки мои были куда короче, чем его, а Тень увлечено тянула вперед, любя быстрые прогулки.

— Потому что ходить полезно. А мне надо немного скинуть то, что набрал за зиму.

— А мне нравится, — улыбнулась я.

— Может, я и стал мягче и удобнее, как подушка, но для дел мне нужна большая грациозность.

— Ну ладно, — вздохнув, я натянула капюшон на голову, потянув его за шнурки. — Но я даже не накрасилась, а ты меня через пол-Бруклина тащишь!

— Для кого это ты краситься собралась? — потянул Хим капюшон обратно, и он сполз с головы, опять открыв мою светлую стрижку, растрепавшуюся из-за возни капюшона. Я пригладилась движением умывающегося котенка.

— Ни для кого. Люди вокруг ходят, что ж мне, стрёмненькой выглядеть?

— В каком месте ты стремненькая? Прекрати. — Химчан обнял меня свободной рукой, загребая подмышку, и поцеловал в висок. Он до сих пор боролся с моей привычкой слишком ярко краситься. Помимо того, что когда-то я использовала макияж, чтобы выглядеть старше, я вообще не очень чувствовала меру, когда начинала накладывать тушь, тени, помаду. Устроившись в престижный ресторан, мне, разумеется, понадобилось приобрести вкус и тонкость в подобных делах, с чем помогала Рин, или же муж, куда лучше меня видевший, когда случался перебор.

Вдоль краснокирпичных двух-пяти этажных жилых домов, мы топали достаточно долго, пока улица не стала оживляться, не начались бутики и забегаловки на первых этажах. После бруклинского госпиталя почти сплошь все окна заняли витрины магазинов. Машины мимо проезжали не очень быстро, соблюдая скоростной режим спального района. Возле автозаправки пахнуло бензином и машинным маслом. Тень с интересом обнюхивала люки и столбы, или какие-нибудь сорвавшиеся с них бумажные объявления. Уходящие в сторону переулки по стенам рябили граффити. Когда впереди завиднелся парк, я уже почти устала.

— Ты хоть понимаешь, что обратно нам столько же идти? — жаловалась я, прижимаясь к плечу Химчана.

— Мы ещё и тут побродим.

— Издеваешься, — простонала я, но шла дальше.

— Чем тебя взбодрить? Мороженым? Кофе?

— Боюсь, по утрам я несмотря ни на что не становлюсь резвее. — Хим наклонился к моему уху:

— А в кровати всё выглядело совсем иначе.

— Ну, то совсем другое, — заговорщически расплылась я. — Ты предлагаешь потрахаться прямо в парке? — В отличие от большинства пар, у нас не было одной главной проблемы — предохранения. Не нужно было запасаться презервативами, рассчитывать овуляцию, мучиться походами по гинекологам, вставляя спирали, колпачки. Мы могли в любую минуту, когда нам захочется заниматься любовью, что было приличным таким бонусом, хоть как-то скрашивающим моё бесплодие. Иногда я повторяла себе, что это очень удобно, и в какой-то степени радовалась. С нашей сексуальной ненасытностью, которая не проходила уже второй год, это было не лишним, стоило признать.

— Нет, ты же знаешь, я не люблю, когда посторонние глаза могут залезть в моё личное. — Химчан улыбнулся сдержаннее, но хитрее. — Да и привык убирать свидетелей.

— Ладно, пощадим бедных старушек и мамочек, которые там гуляют. И в моральном, и в физическом смысле. — Мы прошли несколько метров. — Хотя последних иногда щадить не хочется. Такие они зазнавшиеся твари. Думают, что если родили, то стали героинями, а все остальные — бесполезное говно, — злобное, накопившееся за продолжительное время, слетело ненавистническое мнение с моих губ. Я пожалела об этом сразу же, и замолчала. Недавно, выбежав в обед на работе в супермаркет, чтобы купить еду на ужин, домой, в том числе молока и крупы, чтобы сварить Тени здоровую пищу, а не покупной корм, мне пришлось встать к кассе в длинный ряд покупателей, где уступил очередь пожилой мужчина, сказав: «Наверное, молодая мамочка торопится, пока уложила малыша?». Он улыбался, а мне хотелось его убить. То есть, если я не молодая мамочка, то никакого права на снисхождение не имею? А до этого я шла из университета к автобусной остановке, уставшая после смены, длившейся до поздней ночи, отсидевшая четыре пары, засыпающая, вошла в автобус и села, однако не прошло и минуты, как меня стала толкать зрелая женщина, указывая на мать с ребенком лет двух, и призывая уступить им место. Я уступила, хотя мать и ребенок явно катались по городу просто так, проводя как-то выходной день. У мальчика в руке был воздушный шарик, из МакДональдса или аттракционов. И разнообразных случаев, связанных вот с такими вещами в моей жизни почему-то было очень много. Другие бы не обращали на них внимания, а я не могла. Мне это постоянно залезало в душу, вытрясая её. Это напоминало ситуацию с сексуальными меньшинствами, которые постоянно добивались каких-то поблажек и требовали больше, больше, больше, иногда ущемляя здоровое большинство. Почему какие-то категории вдруг становятся приоритетными и обладающими повышенным статусом? Это что, фикция была, когда боролись за свободу и равенство? Да нет никакого равенства. Я как-то толковала об этом с Дэном, он был абсолютно согласен. Если ты нормален, здоров, адекватен и среднестатистически ничем не выделяешься, то ты не заслуживаешь поблажек, снисхождения, жалости, понимания. Для этого нужно плакаться, жаловаться, обладать какой-то ущербностью. Или ребенком. Ладно, я просто уже утрирую, становясь комком ярости.

— Кнопка, давай остановимся на том, что обладать репродуктивной функцией — это не талант. Это способность женского организма, не всякого, конечно, но многих. И если кто-то этим слишком кичится, значит, ничего другого просто не умеет.

— А я, не умея этого, что умею вообще? — хмуро, стараясь не ныть интонацией, спросила я.

— По крайней мере, думать и здраво мыслить, в отличие от них.

— Нет, вряд ли. Я глупая.

— Шилла. — Мы дошли до парка, где было несколько прохладнее. Химчан спустил Тень с поводка, дав пробежаться, и взял меня за руки. — Не надо сравнивать себя с другими, не надо искать чего-то того же, что есть у других. Главное то, что есть у нас, какие мы друг для друга. Я не говорю, что не хочу больше от тебя всего этого слышать. Пожалуйста, если тебя тревожит и тяготит это, делись со мной и выговаривайся чаще, но не зацикливайся на этом. Я твой муж, и я тот единственный человек, который должен знать все твои проблемы, и решать их. Ну а то, что мы не в силах решить — надо постараться забыть. Послать к черту.

— Спасибо, — поблагодарила я его, обняв. — Я люблю тебя, самый лучший муж.

— И я тебя, моя маленькая лучшая жена.

Отказавшись от пышного праздника, Химчан заказал столик на теплоходе, что ходил по Гудзону, и пригласил только Дэна и Рин с Бомми. Наверное, в этом он был прав — по-семейному мы посидели очень хорошо, никто не мешал нам, а глядя на Херин и Бомми я вовсе не испытывала неприязни или зависти. Я любила свою крестницу, и Рин. Она была прекрасной матерью и мудрой женщиной, возможно, поэтому не могла вызывать негативных чувств. Я вообще не знаю, кто бы мог её не любить? Как сообщил мне Хим, ею был увлечен даже мой бывший сутенер Ти Сол. А тот мерзавец Коул, что хотел на ней жениться? Нет, всё-таки Дэниэл урвал золотой кусок, всем мужикам на зависть и, кажется, в полной мере ощущал это, потому что, когда смотрел на жену или находился рядом с ней, не только излучал не имеющую границ любовь, но и разваливался в такой императорской позе на стуле, оглядывая присутствующих, словно хозяин чего-то эксклюзивного, балдеющего от того, что захватил во владение то, что другим никогда не достанется. В нашем супружеском дуэте такое поведение было присуще скорее мне. Химчан идеален. Ему исполнилось тридцать, он ровно на столько и выглядел. Прекрасный возраст для мужчины, прекрасный мужчина. Я хочу, чтобы он всегда был счастлив, и если я смогу делать его таким, то других талантов мне не нужно.