Были приняты все меры к тому, чтобы никто из караульных офицеров и ни один дворцовый слуга не могли заподозрить происходящего. Даже генерал Ребиндер, дворцовый комендант, имевший на этом основании право входа повсюду, был оставлен в полной неизвестности. Через длинные коридоры царь и княжна дошли до маленького уединенного зала, немеблированного, выходящего окнами во двор. Протоиерей, протодьякон и певчие были там. Посреди комнаты стоял импровизированный алтарь в виде простого стола, на котором находились все необходимые предметы для совершения обряда бракосочетания: крест, Евангелие, две свечи, венцы и обручальные кольца. Граф Адлерберг, генерал-адъютант Баранов и генерал Рылеев ожидали у дверей.

Служба началась тотчас же. Баранов и Рылеев, исполняя роль шаферов, держали венцы над коленопреклоненными царем и княжной Долгорукой. Позади них стояли г-жа Шебеко и граф Адлерберг.

Протоиерей повторил три раза торжественную формулу, старательно упоминая каждый раз императорский титул супруга по специальному приказанию царя:

– Обручается раб Божий благоверный государь император Александр Николаевич с рабой Божией Екатериной Михайловной.

Но когда служба была окончена, священник воздержался от обращения к новобрачным с обычным предложением: «Облобызайтесь». Они не поцеловались, не обменялись ни словом и удалились.

Молчаливый кортеж очень быстро проследовал обратно по длинным коридорам дворца, ведущим к вестибюлю.

Тогда, все еще молча, царь обнял свою жену. Затем своим обычным тоном он попросил ее переменить туалет и совершить с ним прогулку в коляске.

Обращаясь к г-же Шебеко, он прибавил:

– Вы тоже поедете с нами, сударыня, и возьмите с собой двух старших детей.

Полчаса спустя царь пришел за ними в темно-зеленом сюртуке конногвардейца. В коляске разместились император и Екатерина Михаиловна рядом, а г-жа Шебеко с детьми против них.

День был дивный, один из тех прекрасных дней, когда северное лето в своем разгаре чарует мягкостью красок, спокойной лазурью и той особой прелестью, которая в несколько часов искупает всю тоску бесконечной зимы.

Коляска въехала в тень высокого леса, соединяющего императорский парк с павловским.

Только тогда Александр прервал молчание. Повернувшись к жене с восторженным взглядом, он сказал:

– Слишком долго пришлось мне ждать этого дня. Четырнадцать лет. Какая пытка. Я не мог дальше выносить ее. Мне казалось все время, что непосильная тяжесть давит мне сердце.

Но внезапно лицо его омрачилось.

– Меня пугает это счастье, – сказал он. – Как бы Бог не отнял его у меня слишком скоро.

После минутного молчания он прибавил, обращаясь к Екатерине Михайловне:

– Если бы мой отец знал тебя, он бы сильно тебя полюбил.

Потом, наклонившись к сыну Георгию и жадно глядя на него, царь произнес:

– Гога, дорогой мой, обещай, что ты меня никогда не забудешь.

Ребенок, не понимая, не знал, что ответить. Но отец настаивал, умоляя:

– Обещай мне это, дорогой мой, обещай…

Ребенок повторил вслед за матерью:

– Обещаю, папа.

Но смягчившееся было лицо императора снова изменилось. Тайная и серьезная мысль, очевидно, пришла ему в голову. Он молчал с задумчивым видом.

Вдруг, указывая на своего сына и как бы борясь с желанием высказаться, царь заметил:

– Этот – настоящий русский… Хоть в нем, по крайней мере, течет только русская кровь…

Излив таким образом свою душу, царь как будто успокоился.

Немного спустя он приказал кучеру возвращаться.

Вечером этого важного дня государь приказал составить брачный акт, копию с которого он засвидетельствовал собственной подписью.

Вот ее текст:

АКТ

Тысяча восемьсот восьмидесятого года шестого июля[1] в три часа пополудни в часовне Царскосельского дворца Его величество император всероссийский Александр Николаевич изволил вторично вступить в законный брак с фрейлиной княжной Екатериной Михайловной Долгорукой.

Мы, нижеподписавшиеся, бывшие свидетелями их бракосочетания, составили настоящий акт и подтверждаем его нашими личными подписями: генерал-адъютант граф Александр Владимирович Адлерберг, генерал-адъютант Эдуард Трофимович Баранов, генерал-адъютант Александр Михайлович Рылеев. Обряд бракосочетания был совершен протоиереем Большой церкви Зимнего дворца Ксенофонтом Яковлевичем Никольским».

Одновременно царь составил и подписал следующий тайный указ:

«Вторично вступив в законный брак с княжной Екатериной Михайловной Долгорукой, мы приказываем присвоить ей имя княгини Юрьевской с титулом «светлейшей». Мы приказываем присвоить то же имя с тем же титулом нашим детям: сыну Георгию, дочерям Ольге и Екатерине, так же как и тем, которые могут родиться впоследствии. Мы жалуем их всеми правами, принадлежащими законным детям, согласно пункту 14 Основных Законов империи и пункту 147[2] учреждения императорской фамилии».

Этим указом Александр II устанавливал законное происхождение и легальное положение своих детей от Екатерины Михайловны.

28 июля Лорис-Меликов был вызван в Царское Село.

Заставив его предварительно поклясться, что сообщенное ему останется тайной, Александр объявил Лорис-Меликову о своем новом браке, прибавив:

– Знаю, что ты мне предан. Нужно, чтобы впредь твоя преданность простиралась и на мою жену и детей. Ты больше, чем кто-либо, знаешь, что моя жизнь в опасности. Я могу быть убит завтра же. Когда меня не будет, не покидай этих дорогих мне существ. Я рассчитываю на тебя, Михаил Тариелович.

И царь тотчас же перевел речь на деловые темы.

Три дня спустя вернулся цесаревич, окончивший курс лечения ваннами в Гапсале. Царь вызвал его и сделал ему такое же признание, сопровождая его аналогичной просьбой. Набожный и целомудренный, строгий в вопросах морали и религии, свято чтя в душе воспоминание о матери, цесаревич Александр почерпнул, однако, в своем уважении к отцу и авторитету высшей власти силу примириться с этим новым обстоятельством, которое глубоко потрясло и опечалило его.

Тем временем политическая жизнь страны шла своим чередом. Общество находилось по-прежнему в чрезвычайно возбужденном состоянии. Видя, что ни одна из долгожданных реформ не осуществляется, либеральная партия начинала сомневаться в том отважном человеке, который незадолго до того принял на себя высшее управление империей.

Узнав о растущем недовольстве, Лорис-Меликов, хитрый и умный, прибегнул к двум ловким приемам, которые легко вернули всю его популярность.

Сначала он взял на себя смелость одним росчерком пера упразднить знаменитое III Отделение императорской канцелярии, эту великую инквизицию царизма. Со времени царствования Николая I деятельность III Отделения вызывала такие мрачные представления, что в обществе считалось даже непристойным упоминать о нем, а газеты лишь косвенно намекали на него. И когда указом было объявлено, что это проклятое учреждение, это грозное орудие произвола и сыска больше не существует, вся Россия была охвачена радостью. В общем ликовании не заметили, однако, что полномочия и весь механизм тайной канцелярии были просто переданы Министерству внутренних дел, где впредь сосредоточивались все полицейские силы.

Второй шаг Лорис-Меликова произвел не менее благоприятное впечатление в обществе. 18 августа стало известно, что Лорис-Меликов настоятельно просил царя снять с него диктаторские полномочия, ставшие теперь ненужными, и свести их к прямым обязанностям министра внутренних дел. Либеральные органы, то есть значительное большинство прессы, встретили с живейшим энтузиазмом этот возврат к нормальному положению вещей. Они воспевали панегирики патриотизму, скромности и великодушному бескорыстию Лорис-Меликова, о которых свидетельствовал этот добровольный отказ от диктатуры.