Обе итальянские партии, взращенные Французской революцией и усиленные присутствием французских армий, определялись с каждым днем всё резче. Если в Милане, Модене, Реджо, Болонье и Ферраре преобладала патриотическая партия, то в Риме, наоборот, партия монашеская и аристократическая. Последняя могла возбудить народный фанатизм и повредить французам, особенно когда судьба войны еще не была решена последним столкновением с австрийцами. Бонапарт находил, что следует повременить. Ум свободный и независимый, он презирал всякий фанатизм, стесняющий разум; но как человек дела, он опасался власти, которая не контролируется силой, и предпочитал скорее увернуться от нее, чем с нею бороться. Кроме того, воспитанный во Франции, он вырос среди итальянских суеверий и не разделял того глубокого и общего отвращения к католической религии, которое вызвали во Франции просветители XVIII века; потому он не мог иметь того нерасположения вести переговоры с Римом, какое имели в Париже.
Итак, Бонапарт хотел выиграть время, избежать обратного движения на полуостров и, если это будет возможно, не упустить 16 миллионов, вернувшихся в Рим. Он поручил посланнику забрать назад все требования Директории, касающиеся веры, и настаивать на условиях исключительно политических. Он освободил кардинала Маттеи, заключенного в монастырь, и послал его от себя вести переговоры с папой. «Римский двор, – писал он кардиналу, – желает войны, он ее получит, но прежде я обязан перед своей нацией и перед всем человечеством сделать последнюю попытку убедить папу. Вам известна, господин кардинал, сила армии, которой я командую: мне стоит только захотеть, и я могу уничтожить светскую власть папы.
Ступайте в Рим, явитесь к святому отцу, разъясните ему его истинные интересы и отвлеките его от интриганов, которые желают его гибели и вместе с ним гибели римского двора. Французское правительство позволяет мне еще раз выслушать предложения мира. Всё может еще устроиться. Война, столь гибельная для народов, влечет за собой страшные последствия для побежденных. Избавьте папу от больших несчастий. Вы знаете, как я желаю кончить миром борьбу, которую войной я окончил бы без славы для себя».
Применяя эти средства, чтобы, как говорил Бонапарт, обмануть старую лису, он одновременно возбуждал в Северной Италии стремление к свободе, стараясь противопоставить суеверию патриотизм. Вся Северная Италия волновалась: миланцы, вырванные у Австрии; Модена и Реджо, в нетерпении сносившие иго отсутствующего старого герцога; Болонья и Феррара, освобожденные от папы, громко требовавшие провозглашения их независимости и организации республики.
Бонапарт не мог даровать Ломбардии независимость, но он по-прежнему ее ободрял и обнадеживал. Что касается провинций Модены и Реджо, то они находились непосредственно в тылу его армий и по соседству с Мантуей; регентство доставляло продовольствие гарнизону крепости и давало таким образом повод к жалобам со стороны Бонапарта; он советовал Директории не заключать с герцогом Моденским окончательного мира и ограничиться перемирием, дабы иметь возможность всегда при случае наказать его.
Обстоятельства с каждым днем становились затруднительнее, и он решился опередить Директорию смелым ударом. Регентство вновь нарушило условия перемирия, доставляя Вурмзеру продовольствие и дав убежище одному из его отрядов; Бонапарт немедленно объявил перемирие нарушенным, изгнал регентство по праву завоевания, герцога объявил лишенным державных прав, а провинции Реджо и Модену – свободными. Последнее было принято населением с восторгом.
В ожидании окончательного политического устройства этих провинций и для временного ими управления Бонапарт образовал муниципалитеты. Болонья и Феррара уже объявили себя республиками и начали набирать войска. Бонапарт желал соединить оба легатства с моденскими владениями и составить из них одну республику, которая, по географическому ее расположению за рекой По, называлась бы Циспаданской. Он думал, что если и будут принуждены уступить Ломбардию Австрии, то можно избежать возвращения герцогу и папе моденских владений и легатств; таким образом можно было создать на полуострове республику дружественную и обязанную своим происхождением Французской республике; она могла бы служить за Альпами очагом французских политических начал, убежищем в случае нужды всех итальянских патриотов и местом, откуда свобода могла когда-нибудь распространиться по всей Италии. Он не считал вероятным освобождения Италии одним махом и находил, что французское правительство слишком истощено для продолжения войны: в первую кампанию достаточно было только посеять семена будущей свободы.
Этой цели и служило соединение Болоньи и Феррары с Моденой и Реджо. Местное соперничество препятствовало этому союзу, но Бонапарт надеялся победить оппозицию своим всемогущим влиянием. Он отправился в названные города, был принят в них с энтузиазмом и склонил их послать в Модену сто депутатов, которые должны были образовать национальное собрание и выработать политическое устройство Циспаданской республики. Это собрание было открыто в Модене 16 октября (25 вандемьера) и состояло из адвокатов, землевладельцев и богатых торговцев.
Сдерживаемое присутствием Бонапарта и руководимое его советами, оно выказало весьма большое благоразумие: вотировало соединение в одну республику обоих легатств и Моденского герцогства; уничтожило феодальные права и установило равенство граждан перед законом; назначило комиссара для формирования легиона в четыре тысячи человек и определило условия созыва 25 декабря (5 нивоза) нового собрания, обязанностью которого назначило выработку конституции.
Жители Реджо выказали при этом случае большую преданность новому порядку: когда из Мантуи вышел австрийский отряд, они взялись за оружие, захватили его и препроводили к Бонапарту. Два жителя Реджо были убиты в этом деле; они стали первыми мучениками за независимость Италии.
Ломбардия ревниво и с беспокойством смотрела на права, предоставленные Циспаданской республике, и видела в них зловещее предзнаменование. Она говорила, что если французы политически обустраивают легатства и герцогство, не обращаясь в то же время к ней, то это значит, что они предполагают возвратить Ломбардию Австрии. Бонапарт вновь успокоил ломбардцев и дал им понять всю затруднительность своего положения; он повторил, что они приобретут независимость, помогая ему в этой тяжелой борьбе. Ломбардцы решили довести численность обоих легионов, итальянского и польского, к организации которых уже приступили, до двенадцати тысяч.
Таким образом, Бонапарт окружал себя дружественными правительствами, готовыми приложить любые усилия для его поддержки. Их войска, без сомнения, значили не очень много, но могли охранять полицейский порядок и освобождали используемые для того отряды. С помощью нескольких сотен французов они могли дать первый отпор папе, в случае если бы он имел неосторожность решиться на войну.
В то же время Бонапарт старался успокоить герцога Пармского, владения которого граничили с новой республикой: его дружба могла быть полезна, а родство с Испанией предписывало учитывать его интересы. Бонапарт указывал герцогу на возможность приобретения нескольких городов среди общего передела территорий, то есть прибегал к политическим средствам, чтобы заменить чем-нибудь недостаток сил, которых ему не доставляло правительство. Поступая так, он исполнял свою обязанность в отношении Франции и Италии и делал это с искусством старого дипломата.
Благодаря его заботам была освобождена Корсика. Бонапарт собрал в Ливорно известных выходцев с острова, вооружил их и дал им офицеров, а затем смело высадил на остров для поддержки возмущения жителей против англичан. Экспедиция удалась: его отечество было освобождено от английского ига, а вскоре должно было быть освобождено и всё Средиземное море. В будущем можно было надеяться, что испанские и французские эскадры закроют Гибралтарский пролив перед английскими судами и будут в нем господствовать.
