Оборона Гюдена дала Лекурбу время собрать свои войска. Тот, имея под рукой всего 6 тысяч человек, не мог сопротивляться Суворову, у которого было 12 тысяч, и Розенбергу, который со своими 6 тысячами был уже у него в тылу, в Урзерне. Лекурб бросил свою артиллерию в Рейс, вышел по недоступным скалам на противоположный берег и углубился в долину. Дойдя до Урзерна и уже не имея Розенберга у себя в тылу, он взорвал Чёртов мост и заставил русских понести громадные потери прежде, чем им удалось перейти на противоположный берег. Таким образом, Лекурб отступал шаг за шагом, пользуясь любыми препятствиями, чтобы утомить Суворова и заставить его понести возможно большие потери.

Наконец, русская армия прибыла в Альтдорф, расположенный на краю долины Рейса, – измученная, терпя недостаток в продовольствии и ослабленная понесенными потерями. В Альтдорфе Рейс впадает в Люцернское озеро; если бы Готце, согласно условленному плану, удалось перевести Елашича и Линкена за Линту до Швица, то он послал бы Суворову барки. Но вследствие происшедших событий Суворов не нашел судов и оказался запертым в страшной долине.

Это было 26 сентября (4 вандемьера), день общего поражения союзников по всей линии. Суворову не оставалось другого выхода, как броситься в Шахенталь и через опасные горы, безо всяких дорог, проникнуть в Мутентальскую долину. На следующий день он выступил. Его люди могли пробираться по тропинке лишь поодиночке, и пришлось потратить два дня на переход в несколько лье. Первый человек был уже в Муттене, а последний еще не вышел из Альтдорфа. Склоны были покрыты повозками, лошадьми и солдатами, умиравшими от голода и усталости.

Прибыв в Мутентальскую долину, Суворов мог дебушировать на Швиц или спуститься к Линте. Но со стороны Швица прибыл Массена с дивизией Мортье, с другой же стороны, у горы Брагель, находился Молитор, занимавший дефиле Клёнталь, у берегов Линты. Дав своим войскам два дня отдыха, Суворов решил отступать на Брагель. Он выступил 30 сентября (8 вандемьера); Массена атаковал его с тыла, тогда как с другой стороны Брагеля против него стоял Молитор. Розенберг храбро отражал все атаки Массена, но Багратион тщетно старался пробиться сквозь войска Монитора. Он открыл себе дорогу на Гларус, но не смог дойти до Везена.

После кровавых и смертоносных сражений, отрезанный от всех дорог, отброшенный на Гларус, – Суворов не имел другого выхода, как подняться к коммуне Энги и затем спуститься к Рейну; но эта дорога была еще хуже тех, по которым он шел прежде. Однако Суворов решился на это и после четырехдневных неслыханных усилий достиг Рейна. Из 18 тысяч солдат он спас едва 10. За пятнадцать дней пало более 20 тысяч русских и 5–6 тысяч австрийцев. Армии, готовившиеся вторгнуться во Францию, были изгнаны из Швейцарии и отброшены в Германию. Коалиция рушилась, потому что Суворов, раздраженный против австрийцев, не желал более служить с ними. Можно было с уверенностью утверждать, что Франция спасена.

Вечная слава генералу Массена, исполнившему одну из лучших операций, о каких только упоминает военная история, и спасшему нас в более опасную минуту, чем при Вальми и Флёрюсе! Следует удивляться победам, великим по своим замыслам и политическим результатам; но особенно нужно прославлять те, которые буквально спасают от гибели страну. Одним мы обязаны удивлением, другим – признательностью. Цюрих – лучшее украшение Массена, и лучшего не существует ни в одном военном венке.

В то время как эти счастливые события происходили в Швейцарии, победа возвращалась к нам также в Голландии. Брюн, слабо теснимый неприятелем, разбил англо-русских при Кастриюоме, запер их в Зипе и принудил капитулировать. Условием капитуляции стало очищение Голландии, возвращение всего взятого в Гельдере и освобождение без обмена 8 тысяч пленных. Желали возвращения голландского флота, но англичане в том отказывали, и тогда капитуляцию приняли просто из опасения дальнейших бедствий.

Но нужно сказать, если эти великие подвиги и поддержали близкую к падению республику, если они возвратили ей некоторую славу, то не возвратили ни величия, ни могущества. Франция была спасена, но только спасена; она не заняла вновь своего политического положения и даже подвергалась опасности на Варе.

Возвращение Бонапарта – Бонапарт вступает в союз с Сийесом для низвержения директориальной конституции – Приготовления ко дню 18 брюмера – Уничтожение Конституции года III – Учреждение временного консульства

Известия о сражении под Цюрихом и капитуляции англо-русских войск последовали непосредственно друг за другом и успокоили умы. Столь ненавидимые русские были наконец разбиты и притом понесли такое полное поражение, что народное чувство было вполне удовлетворено. Но Италию все-таки потеряли, Вару и южной границе грозила опасность. Величие Кампо-Формио не было нам возвращено.

Впрочем, самые серьезные опасности были не вне, а внутри страны. Дезорганизованное правительство, партии, не желавшие подчиняться власти и не настолько сильные, чтобы захватить ее; повсюду общественное разложение и, как признак его, разбои по большим дорогам, особенно же в провинциях, раздираемых прежде междоусобной войной; таково было положение дел. Отсрочка на несколько месяцев была обеспечена победой под Цюрихом; в настоящую минуту нуждались не столько в защитнике, сколько в человеке, который взял бы в свои руки бразды правления. Вся нация во что бы то ни стало желала спокойствия, порядка, прекращения споров, общего согласия. Французов равно пугали якобинцы, эмигранты, шуаны и все партии. Минута была весьма благоприятной для того, кто захотел бы рассеять весь этот страх.

Депеши, повествующие о Сирийской экспедиции, о сражениях у горы Фавор и при Абукире, произвели необыкновенное впечатление и утвердили в обществе убеждение, что герой Кастильоне и Риволи останется победителем повсюду, где только ни покажется. Его имя было у всех на устах, и вопрос «Что он делает и когда прибудет?» раздавался со всех сторон. Невольным инстинктом как бы предугадывали его прибытие; уже два или три раза проходил слух, что Бонапарт высадился во Франции. Братья писали ему, так же как и его жена; не знали, однако, дошли ли эти письма. Мы уже видели, что они не смогли миновать английские крейсеры.

Между тем этот человек, предмет столь странных желаний, плыл по морям среди английских эскадр. Плавание не было удачным, и противные ветры его замедляли. Неоднократно видели англичан и боялись сделаться их жертвой. Только Бонапарт один прогуливался по палубе со спокойным и ясным видом, вверяясь своей звезде, научаясь ей верить и не волноваться из-за неизбежных опасностей.

Опасаясь, получив последние известия, чтобы неприятель не вторгся в Южную Францию, он велел направить паруса к берегам не Прованса, но Лангедока и хотел высадиться в Кольюре или Пор-Вандре. Ветер отогнал Бонапарта к Корсике, и весь остров сбежался посмотреть на своего знаменитого соотечественника. Затем паруса направили к Тулону. Были уже недалеко от последнего, когда при лучах заходящего солнца с левого борта корабля увидели тридцать неприятельских парусов. Предложили спустить в море лодку, чтобы тайком пробраться на берег. По-прежнему веря в свою звезду, Бонапарт сказал, что следует ждать. И в самом деле, неприятель исчез, и 9 октября (17 вандемьера), на восходе дня, фрегаты «Мюирон» и «Каррер» и шебеки «Реванш» и «Фортуна» стали на якоре в заливе Фрежюс.

Население Прованса уже три года опасалось вторжения неприятеля. Бонапарт освободил людей от страха в 1796 году, но страх этот сделался сильнее после сражения при Нови. Узнав, что Бонапарт стоит у берега на якоре, они сочли это прибытие своим спасением. Сбежалось всё население Фрежюса, и море в одно мгновение покрылось судами. Толпа, опьяненная энтузиазмом и любопытством, осадила корабли и, вопреки всем санитарным мерам предосторожности, немедленно стала общаться с прибывшими. Все спрашивали, где Бонапарт, все желали его видеть. Не время было соблюдать санитарные правила. Санитарное управление освободило генерала от карантина, так как тогда пришлось бы применить эту меру предосторожности и ко всему населению.