Выражая чувства французов, Бонапарт прибавил: «Мы тоже истинные мусульмане. Разве не мы свергли папу, который говорил, что нужно вести войну с мусульманами? Разве не мы уничтожили мальтийских кавалеров за то, что эти безумные собирались вести войну с мусульманами? Трижды счастливы будут те, кто встанет за нас! Они будут благоденствовать. Счастливы те, кто останется безучастным в борьбе! Они будут иметь время узнать нас и потом встать на нашу сторону. Но погибель, трижды погибель тому, кто вооружится за мамелюков и будет сражаться против нас! Для них нет никакой надежды; они погибнут».
Затем Бонапарт обратился к своим солдатам: «Вы предпринимаете завоевание, которое содействует просвещению и торговле всего мира. Вы нанесете Англии самый верный и чувствительный удар в ожидании минуты, когда можно будет нанести ей удар смертельный.
Народ, среди которого мы будем жить, – мусульмане; первый закон их веры гласит: Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк Его. Не противоречьте им; обходитесь с ними, как вы обходились с евреями и итальянцами. Уважайте муфтиев и имамов, как уважали вы раввинов и епископов. Оказывайте ту же веротерпимость в отношении обрядов Корана и мечетей, какую оказывали в отношении синагог и монастырей, религий Моисея и Иисуса. Римские легионы покровительствовали всем религиям. Вы найдете здесь обычаи не европейские, привыкайте к ним. Народы, к которым мы идем, поступают с женщинами не так, как поступаем мы. Помните, что тот, кто насилует, тот подлец повсюду.
Первый город, куда мы вступим, построен Александром. На каждом шагу нас встретят великие воспоминания, достойные возбудить ревность французов».
Бонапарт немедленно сделал все распоряжения по поводу утверждения своей власти в Александрии и похода на Каир, столицу всего Египта. Был июнь, близился разлив Нила. Бонапарт хотел прибыть в Каир до разлива, а время, в которое он будет продолжаться, потратить на утверждение в стране и ее обустройство. Он отдал приказ о том, чтобы всё в Александрии оставалось в прежнем виде, чтобы не начали как-либо притеснять религию, а кади по-прежнему отправляли правосудие. Он хотел только отобрать права у мамелюков и оставил комиссара для взимания обычных налогов.
Бонапарт устроил диван из шейхов и горожан благородного происхождения, дабы советоваться с ним о мерах, которые предстояло принимать французским властям. Он оставил в Александрии гарнизон в три тысячи человек и поручил командование им Клеберу, которого его рана обрекла на бездействие на месяц или на два. Затем Бонапарт поручил молодому офицеру редких способностей, обещавшему Франции великого инженера, привести Александрию в оборонительное положение и произвести для того все необходимые работы. Этот полковник с небольшими издержками и в непродолжительное время выполнил великолепную работу.
Затем Бонапарт дал приказ обеспечить флот. Следовало узнать, могут ли большие корабли входить в Александрийский порт. Комиссии поручили сделать в нем зондировку и представить доклад о результатах. В ожидании же такового флот поставили на якорь в Абукире. Бонапарт приказал Брюэ, если будет признано, что корабли не могут войти в Александрию, скорее устроить это дело и отправляться на Корфу.
Озаботившись всем вышесказанным, он отдал необходимые для похода распоряжения. Значительная флотилия с продовольствием, артиллерией, снарядами и багажом должна была следовать вдоль берегов до Розетского устья, там войти в Нил и подняться вверх одновременно с французской армией. Сам Бонапарт выступил с главными силами, которые, за оставлением гарнизонов на Мальте и в Александрии, доходили до 30 тысяч человек. Он приказал флотилии подняться по берегу Нила на высоту Романие. Там он предполагал соединиться с ней и идти вверх по Нилу параллельно течению, выйдя таким путем из Дельты в Средний Египет. Из Александрии в Романие вели две дороги: одна по населенным местностям вдоль моря и Нила, другая – прямая, более короткая, вела через пустыню Даманхур. Бонапарт не колебался и избрал кратчайшую. Ему важно было скорее прибыть к Каиру. Дезе шел впереди с авангардом, за ним в нескольких лье следовали главные силы. В поход выступили 6 июля (18 мессидора).
Когда солдаты вступили на эту безграничную равнину пересыпавшихся под ногами песков, со знойным небом над головами, где взор только изредка встречал несколько пальм и кучки арабских всадников, появлявшихся и исчезавших там и сям на горизонте, – их охватила печаль. После долгих и упорных итальянских походов они уже чувствовали потребность в отдыхе. Безгранично веря своему генералу, они последовали за ним в далекую страну, так как им обещали землю обетованную, откуда каждый должен был вернуться настолько богатым, чтобы купить шесть акров земли. Когда же они увидели эту пустыню, в них проснулось раздражение, которое доходило даже до отчаяния. Все колодцы, выкопанные вдоль дороги на известном расстоянии один от другого, были уничтожены арабами. В них едва оставалось немного грязной воды, которой было недостаточно для утоления жажды. Солдатам объявили, что в Даманхуре они найдут облегчение; но они нашли там только жалкие хижины, где невозможно было достать ни хлеба, ни вина, но только немного воды и чечевицу в изобилии. Нужно было опять углубляться в пустыню.
Бонапарт видел, как даже храбрые Ланн и Мюрат в ярости бросили свои шляпы в песок и топтали их ногами. Однако своим влиянием он сдерживал всех, его присутствие предписывало молчание, а иногда даже вызывало веселость. Солдаты не желали обвинять своего генерала в лишениях; они вымещали неудовольствие на тех, кто с любопытством осматривал страну; видя ученых, любознательно разглядывавших малейшую развалину, они говорили, что это из-за них всех понесло в такую даль. В особенности Каффарелли, храбрый, как гренадер, любопытный, как начитанный и сохранявший в своей памяти всякую мелочь ученый, стал в глазах солдат человеком, обманувшим их генерала и увлекшим его в эту отдаленную страну. А поскольку ногу он потерял на Рейне, они говорили: «Ему-то это всё пустяки: у него одна нога во Франции».
Однако после страшных страданий, переносимых сначала с ропотом, а потом с веселостью и мужеством, 10 июля (22 мессидора) наконец прибыли к берегам Нила. При виде реки и столь желанной воды солдаты бросились вперед, выкупались и забыли об усталости. Дивизия Дезе, которая из авангарда перешла в арьергард, обнаружила опередивших ее двести или триста мамелюков и рассеяла их несколькими картечными выстрелами. Эти первые мамелюки возвещали близкую встречу с неприятельской армией. И в самом деле, храбрый Мурад-бей собирал все свои силы около Каира, а в ожидании сбора галопировал с тысячью всадников вокруг нашей армии, чтобы проследить за ее движением.
Армия дождалась в Романие прибытия флотилии, отдохнула тут до 13 июля и отправилась в Шебрейс. Там ждал Мурад-бей со своими мамелюками. Флотилия отправилась вперед и, опередив армию, вступила в бой, не дожидаясь поддержки. У Мурад-бея также была своя флотилия, кроме того, он с берега поддерживал огнем свои джермы (легкие египетские суда). Французской флотилии пришлось выдержать весьма тяжелый бой. Командовавший ею морской офицер Перре выказал редкую храбрость; его поддерживали кавалеристы, которые, прибыв в Египет спешенными в ожидании, когда можно будет сесть на лошадей, отбитых у мамелюков, передвигались на судах. Захватили у неприятеля две канонирские шлюпки и отразили атаку.
В это время прибыла армия, состоявшая из пяти дивизий. Ей еще не приходилось сражаться с такими странными неприятелями. Быстроте, стремительности и силе натиска кавалерийской атаки, сабельным ударам предстояло противопоставить неподвижность пехотинца, его длинный штык и отряды, обращенные лицом во все стороны. Бонапарт построил свои пять дивизий в пять каре, в середине поместил обозы и Главный штаб. Артиллерия была размещена по углам каре. Все пять дивизий могли оборонять друг друга перекрестным огнем.
На эти живые крепости Мурад-бей кинул тысячу или тысячу двести неустрашимых всадников, которые с громкими криками пустили во весь опор своих лошадей, разрядили свои пистолеты, затем выхватили сабли и устремились во фронт. Повсюду встретив изгородь штыков и страшный огонь, они пронеслись перед рядами французов, многие попадали с лошадей, а оставшиеся во всю прыть ускакали. Потеряв таким образом двести или триста лучших своих всадников, Мурад-бей отступил к вершине Дельты и готовился ждать нас со всеми своими силами на высоте Каира.
