Население, проживающее в Египте, как и развалины покрывающих его городов, – это остатки многих древних народностей. Копты, старинное население Египта; арабы, отвоевавшие Египет у коптов; наконец, турки, отвоевавшие его у арабов, – вот народности, чьи остатки жалко прозябают на земле, которой они недостойны. Когда французы вступили в Египет, коптов было самое большее 200 тысяч. Презираемые, бедные, забитые, они, как и все угнетаемые классы населения, занимались самой грязной работой.
Почти всё население составляли арабы. Некоторые из них, высокого происхождения, вели свою генеалогию от самого Магомета; крупные землевладельцы, они, кичась некоторым остатком арабской учености и своим благородным происхождением, соединяли духовные или судебные должности и, именуясь шейхами, составляли египетскую знать. В диванах они представляли страну, когда ее тираны желали к ней обращаться; в мечетях – составляли род университета, где обучали религии, нравственности по Корану, отчасти философии и юриспруденции. Большая мечеть Джемиль-Азара[41] была первым учебным и религиозным учреждением Востока.
Более мелкие землевладельцы составляли второй и самый многочисленный класс; наконец, основное население, низведенное до положения рабов, феллахи, жило в нищете и презрении.
Был еще четвертый класс – бедуины, кочевники. Верхом или на верблюде, гоня перед собой многочисленные стада, дети пустыни блуждали, ища пастбища в оазисах, или раз в год приходили засевать земли по границам Египта. Их основным занятием было конвоирование караванов или сдача внаем верблюдов. Однако будучи бессовестными разбойниками, они часто грабили торговцев, которых сопровождали или ссужали верблюдами. Часто даже, злоупотребляя гостеприимством, которое им оказывали, предоставляя окраины обрабатываемых земель, бедуины устремлялись в долину Нила, грабили деревни и потом с добычей удалялись в пустыню. Турецкая небрежность оставляла безнаказанными эти опустошения; с разбойниками пустыни она боролась не лучше, чем с ее песками. Число кочующих арабов, разделенных на племена по обоим берегам долины, простиралось до 100 или 120 тысяч; они доставляли от 20 до 25 тысяч всадников, храбрых, но годных лишь для того, чтобы беспокоить неприятеля, а никак не сражаться с ним.
Третью народность, наконец, составляли турки; они были так же немногочисленны, как и копты; число их не превышало 200 тысяч. Они подразделялись на собственно турок и мамелюков. Первые, явившиеся сюда со времени последнего завоевания султанами Константинополя, почти все были включены в список янычаров; но вносили они себя в эти списки только для того, чтобы иметь привилегии янычаров, и весьма небольшое число их обыкновенно действительно состояло на службе. Турок очень мало было и в ополчении паши. Этот паша, назначаемый из Константинополя, представлял в Египте султана; но окруженный лишь несколькими янычарами, он наблюдал постепенное исчезновение власти, представителем которой являлся, – именно благодаря тем самым предосторожностям, которые султан Селим принял для ее сохранения.
Этот султан, считая, что вследствие своей отдаленности Египет может освободиться от владычества Константинополя, придумал создать противовес с помощью ополчения мамелюков. Но так как нельзя преодолеть физических условий, делающих одну страну независимой или зависимой от другой, то вместо паши независимыми от Константинополя и хозяевами Египта сделались мамелюки. Это были кавказские невольники. Лучшие из сынов Кавказа, перевезенные в ранней молодости в Египет, воспитанные в полной неизвестности о своем происхождении и в любви к оружию, они сделались храбрейшими и самыми ловкими всадниками на всей земле. Они почитали за честь не иметь происхождения, быть купленными за большие деньги, проявлять доблесть в бою. Мамелюки составляли собственность двадцати четырех беев, своих начальников. У каждого из беев было по 500 или 600 мамелюков. Их содержали и передавали в наследство иногда своим сыновьям, чаще же своему любимцу мамелюку, который, в свою очередь, становился беем. Каждому мамелюку прислуживали два феллаха. Численность всего конного ополчения простиралась до 12 тысяч всадников, которым служили 24 тысячи рабов. Мамелюки и были истинными господами и тиранами страны. Они жили за счет доходов с земель, принадлежащих беям, и всякого рода налогов.
Копты, которые, как мы уже сказали, занимались самой грязной работой, были их сборщиками налогов, шпионами, поверенными: люди забитые и подавленные всегда служат сильнейшему. Двадцать четыре бея, равные в правах, не были таковыми на самом деле. Они воевали друг с другом, и сильнейший, подчиняя других, получал пожизненную верховную власть. Он был независим от паши, представителя константинопольского султана, оставлял его прозябать в Каире и часто даже отказывал ему в мири, поземельном налоге, который принадлежал Порте.
Итак, Египет был настоящим феодальным государством, как и средневековая Европа; он представлял завоеванный народ, ополчение завоевателей, выступавших против своего государя, и, наконец, старинное и забитое население на службе и жалованье сильнейшего.
Во главе беев в настоящее время стояли два человека: Ибрагим-бей, богатый, лицемерный, могущественный; и Мурад-бей, неустрашимый, мужественный и полный огня. Они как бы условились разделить между собою власть; Ибрагим-бей ведал гражданской частью, Мурад-бей – военной. На нем лежала обязанность руководить сражениями, он знал это дело превосходно и пользовался любовью мамелюков, вполне ему преданных.
Бонапарт, соединявший с гением полководца весь такт и ловкость основателя государств, которому притом пришлось уже управлять завоеванными странами, – немедленно оценил политику, которой следовало придерживаться в Египте. Прежде всего надлежало вырвать эту страну из рук ее настоящих владык – мамелюков. С ними-то и предстояло сражаться – как оружием, так и с помощью политики. К тому же для неприязненного к ним отношения имелись причины: они не переставали дурно обходиться с французами. Что касается Порты, не следовало давать ей повод думать, что хотят нанести ущерб ее верховной власти; напротив, требовалось показать, что Порту уважают; в нынешнем своем положении она имела мало значения. С Портой можно было договориться об уступке Египта, предоставив ей какие-либо иные выгоды или разделив с нею власть, что тоже было бы не худо, так как, оставив пашу в Каире и наследуя только одну власть мамелюков, французы уже могли быть вполне довольны.
Что касается населения, то, чтобы приобрести его расположение, нужно было склонить на свою сторону главную его силу, то есть арабов. Оказывая внимание шейхам, лаская их древнюю гордость, льстя, как это происходило в Италии, их тайному желанию – восстановлению древнего арабского отечества, можно было обеспечить себе обладание страной и даже привязать ее к себе; а если прибавить к этому уважение собственности и народа, то любовь населения была бы обеспечена.
Бонапарт принял образ действий, согласный с этими соображениями, столь же справедливыми, сколь и практичными. Обладая вполне восточным воображением, он легко усвоил торжественную и внушительную речь, приличествующую арабской традиции. Он издал прокламации, которые сразу перевели на арабский и распространили по стране. Он писал паше: «Французская республика решилась послать могущественную армию – положить предел разбоям египетских беев так же, как она была принуждена это сделать несколько раз в этом столетии против беев Туниса и Алжира. Ты, который должен быть господином беев и которого они держат в Каире без всякой власти и значения, – ты должен смотреть на мое прибытие с удовольствием. Ты уже извещен, без сомнения, что я прибыл не за тем, чтобы нанести вред Корану или султану. Ты знаешь, что французская нация – единственная союзница султана в Европе. Выйди мне навстречу и прокляни со мною вместе нечестивую породу беев».
К египтянам Бонапарт обратился со следующими словами: «Народ Египта! Вам скажут, что я пришел искоренить вашу религию. Не верьте; отвечайте, что я пришел возвратить вам ваши права, наказать узурпаторов и что я больше, чем мамелюки, уважаю Бога, его Пророка и Коран». Отзываясь о тирании мамелюков, он сказал: «Есть ли где хорошая земля? Она принадлежит мамелюкам. Есть ли красивая невольница, красивая лошадь, красивый дом? Всё это принадлежит мамелюкам. Если Египет и в самом деле их ферма, пусть они покажут тот договор, по которому им его уступил Бог. Но Бог справедлив и милосерден к народу, он повелел, чтобы власть мамелюков кончилась».
