Занимаясь делами обязанной ему своим существованием республики, Бонапарт в то же время исполнял роль судии и посредника между двумя народами. Вальтеллина возмутилась против верховной власти Граубюндена. Эта обширная долина состоит из трех долин, по своему положению принадлежащих Италии, так как воды их впадают в Адду. Она находилась под игом Граубюндена, которое, как и всякое иго одного народа над другим, было в высшей степени невыносимо. В Швейцарии имелась не одна тирания подобного рода; приобрела также печальную известность и тирания Берна над кантоном Ваадт.
Вальтеллинцы восстали и требовали принять их в состав Цизальпинской республики. Они обратились к Бонапарту, основывая свое прошение на прежних договоренностях, по которым покровительство над Вальтеллиной принадлежало государям Милана. Граубюнденцы и вальтеллинцы условились предоставить разрешение распри третейскому суду Бонапарта, который и принял это посредничество с разрешения Директории. Он советовал граубюнденцам признать права вальтеллинцев и присоединить их в качестве нового члена Лиги Гризон[33]. Они отказались и желали защитить свое право тирании. Бонапарт назначил срок для визита к нему обеих сторон. По истечении срока граубюнденцы отказались явиться. Тогда Бонапарт на основании прежних договоров постановил заочный приговор, объявлявший вальтеллинцев свободными и дозволявший им присоединиться к Цизальпинии. Это решение, согласное и с правом, и со справедливостью, произвело в Европе большое впечатление. Оно испугало бернскую аристократию, обрадовало кантон Ваадт и присоединило к Цизальпинии богатое, храброе и многочисленное население.
В то же время за советом к Бонапарту относительно своей конституции обратилась Генуя. Не будучи завоевана, она сама могла утверждать законы и в этом отношении не зависела от Директории. В Генуе боролись две партии – аристократическая и демократическая. Первое восстание, как мы уже видели, произошло в мае, второе, более обширное, чуть не стало фатальным для республики. Оно было вызвано подстрекательством священников к свержению нового правительства. Находившийся там с некоторым числом войск французский генерал Дюфо восстановил порядок. Генуэзцы обратились к Бонапарту, тот им отвечал суровым, полным благоразумных советов письмом, в котором рекомендовал сдерживать демократический пыл. Он изменил генуэзскую конституцию: вместо пяти правителей, облеченных исполнительной властью, он оставил только троих и уменьшил число членов советов, дав таким образом правительству организацию менее народную, но более сильную. Он предоставил больше преимуществ дворянам и священникам, дабы примирить их с новым порядком вещей; их хотели отстранить от общественных должностей, и он осудил это намерение. «Вы хотите делать, – писал он генуэзцам, – то же, что делали они». Он намеренно предал гласности письмо, заключавшее эту фразу. Это было как бы осуждением того, что происходило в Париже в отношении дворян. Бонапарт рад был косвенным путем вмешаться в политику, подать свое мнение, противное Директории, а главное – немедленно отделиться от победившей партии: он предпочитал остаться независимым, не одобрять и не служить никакой фракции, презирать их и господствовать над всеми.
Оставаясь законодателем, посредником и вершителем судеб народов, он был занят и другими важными заботами, не менее глубоко проявлявшими его предусмотрительность. Бонапарт завладел морскими силами Венеции и вызвал адмирала де Брюэ на Адриатику для овладения венецианскими островами. Мысли его были обращены к Средиземному морю, к его значению и той роли, которую мы могли на нем сыграть. Бонапарт пришел к заключению, что если на океане мы и должны были встретить более значительные морские силы, то этого не должно произойти на Средиземном море. Была бы или нет освобождена вся Италия, уступлена или нет Австрии Венеция, он в любом случае желал, чтобы Франция удержала Ионические острова.
Население островов хотело обрести подданство Франции. Мальта, самый важный на Средиземном море пункт, принадлежала одряхлевшему ордену, которому предстояло исчезнуть перед влиянием революции. К тому же, если бы Франция не завладела Мальтой, она должна была подпасть под власть англичан. Дабы окончательно разорить орден, Бонапарт наложил запрет на имения его кавалеров в Италии. Он завязал интриги в самой Мальте, охраняемой только несколькими кавалерами и слабым гарнизоном, и собирался отправить к острову свой маленький флот, чтобы захватить его. «С этих пунктов, – писал Бонапарт Директории, – мы будем господствовать над Средиземным морем и сторожить готовую распасться Оттоманскую империю, чтобы или поддержать ее, или получить свою часть при ее разделе. Мало того, – прибавлял Бонапарт, – мы можем сделать бесполезным для англичан их могущество на океане. Они оспаривали у нас в Лилле обладание мысом Доброй Надежды; мы можем обойтись без него. Нам стоит только занять Египет, и мы будем иметь прямой путь в Индию и легко устроим там прекраснейшую колонию в мире!»
Итак, его мысль в Италии получила первый толчок к знаменитой экспедиции, попытка которой была совершена в следующем году. «Напасть на Англию следует в Египте», – писал Бонапарт в письме от 16 августа 1797 года.
Для осуществления этих целей он вытребовал себе адмирала Брюэ с шестью кораблями, несколькими фрегатами и корветами. Кроме того, он сохранил для себя предлог завладеть венецианскими морскими силами. По смыслу заключенного договора Венеция должна была выплатить три миллиона морским вооружением. Под этим предлогом Бонапарт захватил всю пеньку, железо и другие товары, составлявшие, впрочем, единственное богатство венецианского арсенала. Завладев запасами под предлогом трех миллионов, Бонапарт завладел кораблями под предлогом захвата островов для ставшей демократической Венеции. Он велел заканчивать постройку уже начатых кораблей и успел таким образом вооружить шесть военных кораблей, шесть фрегатов и несколько корветов, которые присоединил к эскадре, приведенной Брюэ из Тулона. Затем Бонапарт вернул миллион, отозванный Директорией, выдал Брюэ суммы на вербовку матросов в Албании и Греции и создал таким образом на Средиземном море внушительные силы. Главной их стоянкой Бонапарт назначил Корфу, руководствуясь соображениями, вполне одобренными правительством. Из Корфу эта эскадра могла в случае новых неприязненных действий направиться в Адриатику и действовать совместно с Итальянской армией; она могла отправиться на Мальту, влиять на неаполитанский двор, и, если бы присутствие ее в океане стало необходимо для исполнения какого-нибудь плана, то она могла скорее направиться к проливу из Корфу, чем из Тулона. В Корфу, наконец, эскадра училась маневрированию и свыкалась с морем быстрее, чем в Тулоне, где она обыкновенно стояла на месте без движения. «У вас никогда не будет моряков, – писал Бонапарт, – если вы будете их держать в ваших портах».
Так был занят досуг Бонапарта, который доставляла ему рассчитанная медлительность Австрии. Он подумывал о своем положении в отношении этой державы; ею со времени Леобенских прелиминариев были совершены громадные военные приготовления. Большую часть своих военных сил Австрия передвинула в Каринтию – защитить себя от настойчивости Бонапарта и охранить Вену. В Венгрии поднялось ополчение: уже три месяца восемнадцать венгерских кавалерийских полков обучались на берегах Дуная. Следовательно, Австрии было чем поддержать переговоры в Удино. У Бонапарта оставалось всего 70 тысяч войск, и в том числе весьма немного кавалерии. На случай новой кампании он просил подкреплений и настаивал на ратификации союзного договора с Пьемонтом, дабы получить 10 тысяч пьемонтских солдат, достоинства которых так ценил. Но Директория не желала посылать подкрепления, так как передвижение войск привело бы к дезертирству; она предпочитала ускорить наступление Германской армии и освободить Итальянскую скорее, нежели ее подкрепить; Директория колебалась с подписанием договора с Пьемонтом, не желая защищать трон, естественного падения которого желала и ожидала. Она только послала несколько пеших кавалеристов; в Италии было чем их экипировать.
