— Костя? Ты ответишь?

Я перевел взгляд на ее напряженное лицо. Переживает, думает, что готова услышать и принять любую правду. Боюсь, ей не понравится такая правда, уж слишком она горька.

— Кого? Тех, кто любил его? Как минимум четыре человека, включая меня.

— Ясно, — расспрашивать дальше Рита не решилась, и я мысленно вздохнул с облегчением.

Дома стояла непривычная тишина. Те, у кого дома есть дети, знают, что если дома подозрительно тихо — быть беде.

Няню я отпустил, и, поехав за Ритой, строго-настрого наказал Тимуру не разбойничать и тихо подождать нас за просмотром мультиков.

— Тим, ты где? — позвал я.

Конечно, мне никто не ответил. А Рита стремительно пересекла холл и направилась в гостиную.

— Костя! — сразу же оттуда послышался вскрик.

Представшая передо мной картина, достойна была кисти озорника-первоклашки. «Как довести родителей до ручки. Краткое пособие». Во-первых, чудный итальянский кожаный диван был исполосован вдоль и поперек практически идеальными линиями. Словно какой-то умелец с не дюжим талантом к разрушениям целенаправленно резал дорогущее изделие. У нас в университете преподавали черчение, и я всегда сокрушался, так как изобразить идеально-ровные линии никак не получалось, поэтому невольно позавидовал этому мастеру на все руки-крюки.

Но это еще полбеды. Блестящий некогда паркет — «золотой дуб» — теперь представлял собой цветастое полотно с кляксами и разводами различных цветов и оттенков. И… со следами, видимо, юных и «одаренных» художников.

— Тимур!

— Степка!

Мы крикнули одновременно и уж слишком грозно, потому как через минуту перед нами стояли «братцы-кролики». Тимур с ног до головы измазанный краской с виноватым видом прижимал к себе Степку, шерсть которого приобрела болотный отлив.

— А ну марш в ванную! — хмуро скомандовал я.

— Ничего, отмоются, — легла мне на плечо, успокаивая, теплая ладонь. И Рита отправилась следом за разбойниками.

— Только не дай Степану себя вылизывать, отравится, — спохватился я, а потом вспомнил, как Леля сокрушалась, что Тимур любит есть краски, и я подарил ему на день рождения «съедобные», то есть безвредные, как раз для таких вот случаев.

— И на том спасибо, — обессилено протянул я, ослабляя галстук. — А диван-то выбросить придется. Ну и черт с ним!

— Ты разговариваешь сам с собой? — У меня за спиной возникла Рита, со своим монологом я, похоже, не заметил ее появления.

Она насмешливо смотрела на меня. Каре-зеленые глаза блестели каким-то шальным блеском из-под косой челки. Свои волосы она собрала в хвост на макушке и нарядилась в смешной сарафан с утятами. Такая она домашняя, уютная, теплая. И парадокс заключался в том, что она всегда была такой, неважно, где и с кем. Искренность — вот ее отличительная черта. Она из тех людей, кто и на светском рауте выглядят так же, как и дома за чтением книги, допустим. Нет, не в плане внешнего вида, даже если Рита наденет строгий костюм или бальное платье — эффект останется тем же. Все дело во внутреннем ощущении, она чувствовала себя комфортно, будучи собой, и все вокруг ощущали это.

— Да… то есть, нет, — ответил невпопад. Глупо. Нелепо восхищаться ею. Но я восхищался. И мне нужна была не королева рядом, а вот такая вот уютная и домашняя Рита.

— Знаешь, Ритка — домашняя, милая кошечка, — однажды разоткровенничался со мной брат.

— Не совсем понимаю о чем ты.

— Ну не тупи, Кость. — Он воодушевился и отчаянно жестикулируя, принялся объяснять. — Есть девушки-королевы — холеные, ухоженные. Такие даже за чашкой кофе на кухне, с бигудями на голове и застиранном халате выглядят как особи голубых кровей. А есть девушки-простушки — милые, домашние, уютные. С первыми — все на пределе, страстно, обжигающе. Со вторыми — комфортно и надежно. Кто-то любит королев, а кто-то простушек. И ничего постыдного в этом нет. Только вот, запомни, чтобы быть рядом с королевой, нужно самому быть королем. А с простушками проще в этом плане. Им не надо соответствовать, достаточно просто быть рядом.

— Очень циничное рассуждение. Как по мне такое разделение девушек на типы приравнивается к расизму. Ты бы еще сказал, что существует два сорта людей: белые и черные — это равносильно твоей теории о королевах и простушках. — Тогда меня очень разозлила эта глупая теория, а еще больше — отношение брата к беззаветно влюбленной в него Рите.

— Ты не догоняешь просто, братец. Все элементарно. Жизнь на самом деле очень проста в использовании, если найти правильный подход. Я люблю упрощать, а не усложнять ее, — помолчав, он добавил: — Так вот, Рита — простушка. Нет, это не плохо, наоборот, хорошо. Она добрая, немного наивная, верная. Я, пожалуй, женюсь на ней.

— Почему? — притворно удивился я. — Тебе же королева нужна? Или ты на две семьи, а?

— Нет, боюсь, на всех меня не хватит. Но душит меня, душит перспектива прожить жизнь как все. Женщина — не тапочки или любимое кресло. Она не должна быть удобной и податливой, но и со своенравной и легкомысленной тоже каши не сваришь. Отака х*йня, малята[1]…

— Многого ты хочешь, а сам весь такой ох*енный, «любите меня за красивые глаза» и «целуй, детка, песок по которому я ходил». — Обычно мой словарный запас позволял не использовать нецензурную лексику, но где кончаются здравые мысли, начинаются экспрессивные выражения.

— А ты злись, хочешь, ударь меня… — внезапно подскочил ко мне брат. — Что это изменит? Ты хоть что-то сделал, чтобы это изменить? Страдалец, мать его. Ты ведь простушек любишь, да? Так им много не надо, но ты даже этот минимум выполнить не можешь. Кто из нас хуже, Кость? Да, я — циник, а ты, бл*ть, лирик. У меня — все, а у тебя — ничего.

Тогда мы, наверное, впервые всерьез разругались, и закончился разговор несвойственным для меня, но банальным мордобоем.

В тот момент я понял, что мне все равно: королева она или простушка. Я никогда не перестану восхищаться ею — милой, искренней, настоящей.

— Да не волнуйся ты так, все разговаривают сами с собой, ведь лучшего собеседника не найти, — сыронизировала Рита, совершенно не заметив моего замешательства.

— Как братцы-кролики?

— Отмываются, кажется, они нашли общий язык. Степка купаться вообще не любит, а стоило только Тиму прыгнуть в ванную, кот мгновенно превратился в водоплавающее, — улыбнулась, смахнув со лба челку.

— За ними лучше присмотреть, а то Тим как начнет учить кота нырять… Поверь, он очень изобретательный мальчик. Я как-то расскажу тебе, как он хомячка летать учил.

— О, могу себе представить, — рассмеялась Рита.

Как ни странно, обошлось без эксцессов. Кот и Тимур спокойно отмылись и мирно сохли на кухне. Рита сварила какао для Тимура и отварила рыбу для Степки.

Я потягивал из чашки ароматный чай и наблюдал за этой идиллической картинкой. Рита отпила сок из высокого стакана и потрепала Степана за ухом. Кот наевшись до отвала, нагло развалился у нее на коленях.

— Надо тебя, Тимка, в художественную школу отдать, очень красочное… пятно получилось на паркете, — задумчиво произнес я, все еще нежась в лучах спокойствия и уюта.

— Кстати, у нас сегодня намечается занимательная уборка, папа Костя, — взглянула на меня Рита.

— Ну-у-у, как всегда, все самое интересное достается Косте, — надулся я, как частенько дулся Тимур, оставшись без любимой игрушки.

— Пап, не обижайся, в следующий раз я тебя нарисую! — «утешил» меня сын.

— Тимур, ты не волнуйся, папа с удовольствием тебе попозирует в следующий раз вместе со Степкой, хочешь?

— Нет! — взмолился я, памятуя о наших «теплых» отношениях со Степаном.

— Да! — радостно воскликнул Тим. Ну конечно, спасибо, Рита.

— Вот и договорились, но сейчас уже поздно и тебе пора спать, Степка уже задремал.

Кот, словно в подтверждение слов хозяйки, приоткрыл один глаз и лениво зевнул.

— Ага, спокойной ночи, Рита, — с готовностью подскочил подозрительно послушный, просто шелковый, Тимур.