Этот человек не отпустит ее никогда, столько лет держит за горло, сердце, душу ей выворачивает. Она же летела к нему, как мотылек на свет.

Тим как-то спросил:

— Мама меня не любит?

— Ну с чего ты взял, Тимка? Конечно, любит.

— Тогда почему она уезжает часто и возвращается ко мне грустная-грустная. А когда от меня уезжает, не грустит?

Я обнял тогда этого смышленого мальчика с удивительными ореховыми глазами. Умный. Все он понимает, в отличие от своей матери.

Я приехал вовремя, Лёля в спешке собирала сумку. В возбужденно-радостном состоянии, она упаковывала разноцветные тряпки — сарафаны, платья и юбки. Все самое лучшее.

— Привет, спасибо, что приехал, — даже не взглянув в мою сторону, произнесла она.

— Привет, Тим спит?

Лёля кивнула.

— Папа! — раздался тоненький голосок сзади, я обернулся и присел на корточки, распахнув свои объятья. Тим немедля подбежал и крепко обнял меня за шею.

— Привет, Тимка, какой большой ты уже стал. Растишку, наверное, кушаешь, да? — Я поднял его на руки.

— Нет, я расту. Алла Михална говорит, что я каждый день расту по чуть-чуть. Только мама этого не замечает и считает меня маленьким, — быстро затараторил мальчик.

— Тим! Прекрати тараторить, у меня голова трещит, — раздраженно прервала его Лёля.

— Так, Тимка, а ну-ка пойдем собираться, ты ко мне в гости поедешь.

Мальчик радостно ускакал собирать игрушки, а я, скрестив руки на груди, хмуро взглянул на его мать.

— А он-то в чем виноват?

Она взвилась:

— Ни в чем, ни в чем он не виноват, — застегнула сумку и присела на кровать. — А твоя Рита уже знает о маленьком киндер-сюрпризе?

— Ты хочешь ехать — езжай, да хоть с ума сходи, только ребенку жизнь не ломай.

— Кость, я люблю Тимку больше жизни, ты ведь знаешь, — потерла виски, подняв на меня взгляд. — Когда-то хотела убить, а теперь люблю. Ирония судьбы, не находишь? — горько усмехнулась.

— Не мели чушь! Куда он везет тебя на этот раз? — присел рядом с ней.

— Говорит, на острова. Устал. Отдохнуть хочет, — пожала плечами.

— Лечить тебя не буду, своя голова на плечах есть. Но… неужели ты так и не поняла до сих пор. Ху из ху. Где плохие, где хорошие, кто тебя любит, а кто использует?

— Поняла, — усмехнулась. — Еще тогда поняла, когда Кир решил меня спасти. Поняла, осознала, и сделала выбор. Нет, я всегда понимала.

— Ясно, — коротко ответил я. Выбор очевиден. Брат хотел уберечь ее от самой себя, в итоге — потерял сам себя.

— Кость, ты хочешь, чтобы тебя спасали, когда ты уже нырнул с головой в омут? — не сдержавшись, сорвалась на крик. — А он хотел спасти! Герой! Может, ему еще почетным званием наградить посмертно, а?

Я в два шага преодолел расстояние, разделяющее нас, и схватил ее за плечи, встряхнув как следует. Клянусь, я не раз представлял, как мои руки смыкаются на ее тонкой, хрупкой шейке. Раз… и со вздохом из ее тела уйдет не только жизнь, но и острые как бритва слова, пагубные мысли и бесполезные чувства.

— Да, он герой. А ты кто? Кто ты, Лёля? Чего ты молчишь? И в глубине души ты знаешь, от кого и от чего он хотел тебя спасти. Вот только не признаешь никогда, потому что иначе окажется, что все эти годы ты жила в сплошном обмане. И вся твоя любовь к нему не более чем пшик.

— Отпусти меня, синяки останутся. Ты же не хочешь иметь дело с ним? — спокойно ответила Леля, и я быстро отпустил ее, отступив на шаг назад. Нет, не потому что боялся его. Скорее боялся себя, как бы не покалечить ее ненароком. Жаль, что она не мужчина…

После смерти Кира я появился в его особняке с пистолетом в кармане. Хотел отомстить.

Игорь спокойно и как-то равнодушно посмотрел в дуло пистолета, словно не боялся ни смерти, ни жизни.

— Ты правильно сделал, что пришел, я бы поступил так же.

Я молчал, держа его на мушке.

— Вы похожи, братцы Борисовы. Отчаянные, порывистые, хотите защитить, что вам дорого, хотя оно того и не стоит. — Мужчина скрестил руки на груди, казалось, что он отчитывает нерадивого ребенка, а не общается с человеком, намерения которого столь очевидны и фатальны для него самого.

— Мне плевать, я выстрелю, не сомневайтесь и вам тоже станет плевать. Так что можете покаяться перед смертью.

— Нет, каяться я не буду, лицемерить не люблю, — улыбнулся краешком губ. — Я его не убивал, он сам себя убил.

— Довольно философствований! — Моя рука дрожала, но с прицела я его не снял.

— Костя, ты не логичен. Допустим, уберешь ты следствие, но нужно всегда устранять причину.

— Вы мне зубы не заговаривайте, не я первый, кто желает вашей смерти. Насколько мне известно, многие мне спасибо скажут за оказанную услугу.

— Конечно, — согласился он. — Вот только руки марать будешь ты, а не они. Людям легче чужими руками жар загребать, чем свои белы рученьки пачкать. Ты не убьешь меня.

— Почему вы так уверены?

— Потому что тот, кто хочет убить, стреляет сразу. Все остальное — болтовня, пустая трата времени и самовнушение. У тебя рука дрожит. Ты не народный мститель, да и я не боюсь пули в лоб.

— Вы и смерти не боитесь? — Пистолет убирать я не стал из упрямства, хотя признавал правоту своего собеседника.

— Нет, бояться нужно жизни, а не смерти. Хотя страх — не лучший попутчик. — Он замолчал на мгновение, а потом уже совершенно мирным тоном проговорил: — Убери пистолет, я его не убивал. Это был несчастный случай. Автокатастрофа. Никаких киношных трюков с подрезанными тормозными шлангами, грузовиками и машинами, выскочившими на встречную полосу. Он куда-то спешил и… опоздал. Или, наоборот, явился вовремя. Тут уж, с какой стороны посмотреть.

— Хорошо, допустим, я вам верю, — медленно опустил пистолет. Злость постепенно проходила. Кирилл не вписался в поворот, потому что летел на огромной скорости, сложно обвинить в этом кого-то. Разве что косвенно.

— Тогда не будь наивным как твой брат, и спасать никого не надо. Она будет со мной в любом случае.

— Я беспокоюсь о Тимуре, все-таки она его мать.

Он сделал неопределенный жест рукой и холодно отчеканил:

— Тимур — досадное недоразумение, помеха. И мне абсолютно плевать, что с ним.

— Но она-то любит его.

Мужчина поморщился.

— Слово-то какое выучили — «любит». От меня мать избавилась без угрызений совести, сдав в детдом. Все это сплошь выдумки. Любовь — что это? Ты знаешь?.. А я вот уже нет.

Я потряс головой, прогоняя неприятные воспоминания.

— Все, пока, я позвоню. — Лёля уже стояла на пороге с сумкой в руках.

— Мама, ты велнёшься? — Тимур очень переживал, поэтому по старой привычке не выговаривал букву «р», хотя с дикцией у него было все в порядке.

— Конечно, солнышко, иди ко мне, — присела на корточки и обняла сына, прошептав что-то ему на ухо.

Мальчик закивал и улыбнулся, самой искренней улыбкой, на которую способны только дети.

— Пока, Лёль… — попрощался я, она кивнула и водрузила на нос солнцезащитные очки, для того, чтобы мы не увидели несколько слезинок, прокатившихся по щекам. Ну что ж, сама виновата. Выбор-то она сделала. — Тебе помочь с сумкой?

— Нет, не надо, мне поможет охранник, он сейчас поднимется.

И в подтверждение ее слов, раздался дверной звонок. Мужчина шкафообразного вида, даже не поздоровавшись, схватил сумку, и вместе с Лёлей удалился.

Тимка держался молодцом и плакать не стал. Не в первый раз мать уезжает неизвестно куда.

— Давай-ка мы соберем твои вещи и поедем ко мне в гости, ты ведь любишь бывать у меня в гостях, да?

Мальчик, обрадовавшись, побежал одеваться.

Через полчаса мы без приключений добрались до дома. Рита, скорее всего, видела уже десятый по счету сон. Да и Тиму пора спать. Сбила ему Лёля напрочь режим со своей поездкой.

Но я ошибся, Рита встретила нас в прихожей.

— Привет, — глупо улыбнулся я, напрягшись. Интересно, как воспримет она Тимура? Все-таки ошарашил я ее сегодня своим признанием.