Вечером после ужина мой загадочный блондин увлекает меня вглубь лабиринта парковых аллей. Я чувствую его спокойное, как у большого зверя дыхание. Он шагает по тёплому, пропитавшемуся за день солнечным жаром асфальту, сворачивает на узкие тропки меж кустов, и его поступь – мягкая, уверенная – отдается тихим шуршанием гравия. С нами его приятель, и если бы не это обстоятельство, я осмелилась бы спросить, что за интерес ему таскать меня за собой. Присутствие школьного друга мне кажется явно лишним.

Блондин сворачивает к тёмной стене стоящего особняком строения. Через минуту мы попадаем в залу с низким потолком, где теснятся несколько бильярдных столов. Блондин владеет кием превосходно. Может быть, профессионала его игра не впечатлила бы, но моё воображение создает вокруг его рук божественную ауру победителя. Кий и зелёное сукно я видела только на картинках. Мои представления о правилах схожи с умозаключениями о цвете глаз у жителей затонувшей Атлантиды. Больше всего на свете мне сейчас хочется, чтобы меня научили играть. Мой наставник терпелив, слегка насмешлив, но шутки его не обидны – я чувствую его молчаливую поддержку и одобрение. Оправданная близость будоражит мои и без того расшатанные нервы, что сильно усложняет обучение. Близость чужого тела, едва уловимые запахи: тонкий отголосок парфюма, крепкий запах пота от клетчатой рубашки, солнечный аромат пыли в его спутанных светлых волосах – всё это не способствует пониманию самых азов науки, к которой он пытается меня приобщить. И к чему этот школьный друг поволокся за нами? Без него было бы гораздо лучше.

Близится комендантский час, и мы неспешно возвращаемся в общагу. Впитавшие за день августовское солнце дорожки податливо прогибаются под нашими подошвами. Я слегка шевелю пальцами в большой мужской ладони и чувствую крепкое рукопожатие. Лица моего спутника не видно, но я знаю, угадываю его улыбку. Странный парень, всё-таки.

В общаге никто и не думает расходиться по комнатам. Коридоры забиты возбуждёнными подростками, оконные ниши осаждают стайки от трёх до семи человек. Случайно сталкиваемся со знакомыми ребятами. Нас ещё не разгоняют, и мы пользуемся возможностью поболтать.

Всё, подготовка закончена. С завтрашнего дня – новая жизнь! Какая она будет, мы ещё не знаем. Один из стоящих рядом парней – Игорь – суёт мне свой плеер.

– На, зацени! Это новый альбом Сепультуры – улёт!

Я надеваю наушники, и голова моя наполняется грохотом барабанов и божественно мелодичным воем гитары. Я не понимаю, как живут люди, которые не любят эту музыку. Я вижу лицо Игоря, Ваньки из Тынды, блондина – все они улыбаются, как будто читают мои мысли. Кто-то из них тянет меня за руку – пора возвращаться в свою келью, завтра отъезд. Я бреду, ведомая кем-то в тесном окружении рук, тел, улыбок. Все эти люди понимают меня, им не нужно ничего говорить. Почему я обретаю это счастье близости с товарищами только сейчас? У двери моей комнаты блондин порывисто обнимает меня, отстраняется – перед отъездом увидимся. Я прохожу в комнату и только сейчас понимаю, что в руках моих так и остался плеер Игоря. Я выхожу в коридор и останавливаюсь в растерянности – дорогу до его комнаты я одна не найду. Но я не успеваю больше ничего сделать или подумать. Из-за угла выходит группа людей в форменной одежде.

– Are you Natali?[11]

– Да, – киваю я. Не понимаю, что именно они говорят – слишком быстро тараторят, и куча незнакомых слов, но по их напряжённым лицам становится ясно, что они меня в чём-то обвиняют. Они тычут в плеер, который я до сих пор держу в руках, и до меня начинает доходить. Но догадка настолько чудовищна, что я не в силах произнести хоть слово в своё оправдание. Лицо заливает краска, я чувствую, как жар душит меня, выступает кислым потом над губой. Наконец, они забирают злосчастный плеер и уходят. Я на ватных ногах возвращаюсь в комнату и в ужасе смотрю на Олеську:

– По-моему, меня только что обвинили в воровстве. Игорь сказал охране, что я украла его плеер.

– Да забей! Они, наверное, неправильно его поняли. Завтра встретитесь, и спросишь у него сама. Да успокойся уже. Ты же не воровала, все знают.

Я ложусь в кровать, но сон не идёт. Холод обволакивает моё сердце противным липким коконом. Я не знаю, с чем сравнить этот ужас. Такое впечатление, что меня только что выставили голой на городской площади и теперь я вынуждена думать, как оправдаться перед всеми этими людьми. Как объяснить им, что это не моя вина, когда это никому не нужно? Все разойдутся, а я так и останусь жить с этими позорными воспоминаниями.

Наутро царит такая кутерьма, что не поймёшь – кто куда уезжает и насколько все этому рады. Шум сотрясает стены, выплёскивается душной волной на улицу. Я пытаюсь обсуждать вчерашнее происшествие с ребятами, но те только отмахиваются:

– Забей! Всё же разрешилось? Ну и забудь. Фигня какая.

С Игорем я сталкиваюсь буквально перед самым отъездом. Сумки свалены горой возле общежития в полном беспорядке – на мокрой от росы траве и прямо на асфальте. Игорь проносится мимо, я успеваю схватить его за руку.

– Зачем ты сказал охране, что я украла твой плеер? На фига ты это сделал?

– Слушай, ну так получилось. Я подумал, что могу не найти тебя перед отъездом, испугался, что увезёшь его с собой.

Он старается не встречаться со мной взглядом, отстраняется, отступает на шаг.

– Ну ладно, пока! – он срывается с места и скрывается за спинами людей.

Я не знаю, чего больше во мне сейчас – бессилия или злости. Незаслуженная обида душит и жжёт. Мне хочется увидеть лица этих охранников, лицо Игоря. Чтобы они все были сейчас здесь, чтобы они поняли, что это ошибка. Чтобы имели совесть извиниться передо мной. Но этого не случится, я знаю.

Нас погрузили и отправили – кого куда. Кого-то на Аляску, кого-то в мормонскую Юту, а кого-то в Калифорнию. Большая лотерея. Блондин что-то быстро говорит напоследок, машет рукой и садится в автобус. Красивый. Достанется же кому-то счастье это синеглазое.

Мне ехать ближе всех. Отправляюсь в маленький городишко в той же Пенсильвании.

Русские не выносят одиночества и воспринимают его как кару за грехи. Они знакомятся в поездах и автобусах, в очередях, магазинах, кафе и просто на улице. После знакомства незамедлительно следует предложение выпить и поговорить «за жизнь».

Маленький город. Аккуратные, как ровные куски колотого сахара, домишки. Стриженые газоны выглядят так, будто их вручную постригали маникюрными ножницами – даже ступать страшно. Из мягкого пуха травы выглядывают глиняные фигурки гномов и белых гусей.

Моя приёмная семья – идеальный образец для социальной рекламы «Мы живём в счастливой стране!». Ровный загар, свежевыглаженная одежда, одинаковые улыбки – их ослепительная белизна добавляет к тысяче моих комплексов ещё пару.

Знакомимся. Эти люди так сильно радуются моему приезду, что мне становится страшно. Папа и мама – полисмены. Три ребенка. Две девочки и их братец, трогательный очкарик-ботан. Средняя – моя ровесница в первые же минуты общения с радостным ржанием сообщает, что она cheerleader[12]. Ждёт моей реакции, которую я зажала. Мне не жалко, просто не пойму, о чём, собственно, речь. Я вижу, как уголки её словно на шарнирах разъезжающихся губ слегка кривятся. Но лишь на мгновение. Американская улыбка приколачивается гвоздями ещё в утробе матери, её не сломаешь мрачным молчанием русского подростка. Я понятия не имею, что такое чирлидер. Судя по фоткам, очевидно, она машет вениками из мишуры на деревенских праздниках. Прикольную форму им выдают, я в этой юбке всех бы сразила наповал, хоть и ноги у меня не такие прокачанные. Ну, ок, раз ты считаешь, что это нереально круто… Как скажешь, старушка!

Старшая похожа на среднюю, как две капли воды. Те же кудри до плеч а-ля альпийская овечка, та же широкая улыбка до ушей, в которой я с лёгкостью могу исследовать все зубы, включая самые дальние и немножечко гортани. Свежий, сияющий маникюр, оливковая кожа, белые, словно только что с магазинной полки кроссовки. Смущённо пытаюсь спрятать ноги за удачно подвернувшуюся садовую фигуру в виде гигантского цветка – на мне всё ещё мои позорные, истоптанные до дыр лодочки. Старшая сестра будто не замечает мой маневр или делает вид, что не замечает. На подготовительных курсах нам говорили, что культура у американцев в крови. Соврут – недорого возьмут, лишь бы не прослыть бестактными. Великолепная выдержка, молоток. Я бы так не смогла. Точно бы что-нибудь брякнула. А сестрица всё продолжает улыбаться, как только скулы не сводит. Классная толстовка и кольцо на пальце клёвое. Только лицо у неё словно бы не свежее и слегка помятое. Странно, с чего бы это? Младший брат прячется за своими окулярами и диванными подушками. С ним контакта не будет, это ясно.