Школа с «углублением» – то ещё местечко. Углубляют нас не только по английскому – программа жёсткая, зубодробильная. И каждый учитель мнит себя светочем именно той самой важной науки, без которой все остальные теряют смысл.
– Учите физику! Без физики вы – никто! Серость! – грохочет тощая физичка, потрясая узкой, змеиной, в бигудюшном барашке головой. Стоит только удивляться, как в её тщедушном теле может прятаться такой громкий визгливый голос. – Без физики вы не поймёте ни математики, ни геометрии (весьма спорное утверждение, но промолчим в тряпочку. Только не орите так, Ирина Станиславовна, надорвётесь же, ей-богу, а нам потом убирать)!
Мы не успеваем отдышаться от первых заданий, упрёков, назиданий, как наша англичанка огорошивает счастливой новостью. Преддверие всех новостей, неважно – хороших ли, плохих, а также начало всех занятий происходит примерно одинаково. Сначала в кабинет вплывает массивная, словно вырубленная из цельного куска гранита грудь, потом в дверь тяжёлой гренадерской походкой вступает сама Хозяйка Медной Горы. Аглая Олеговна обводит замерший класс тяжёлым взглядом. Лицо её кривится, будто в течение перемены все мы только тем и занимались, что дружно, по команде «Пли!» портили воздух. Когда широкие ноздри нашей классной дамы втягивают в себя последнюю частицу чего-то непередаваемо отвратительного, она открывает рот, и голос её достигает той фантастической амплитуды, на которую способны лишь самые «спокойные» учителя:
– Так… Слушать сюда… Со следующей недели… Начинается… Региональный конкурс по английскому языку… Будут участвовать самые сильные школы области… Кто… Из вас… – в тягостной паузе мерещится непроизнесённое, но вполне осязаемое обозначение любимых ученичков – оболтусов и дебилов. Аглая Олеговна со свистом втягивает воздух крупным мясистым носом и продолжает кидать в нас свинцовыми шариками слов:
– Кто… Чувствует себя способным… Принять участие?
– Я понимаю, – продолжает она, обнажив в ухмылке крупные передние зубы, – что на выигрыш рассчитывать не приходится. Но хотя бы поучаствовать… Кто? Подумайте…
После этого наша грозная мадам опускается на стул, который издаёт протяжный неприличный скрип. Никому и в голову не приходит прыснуть в кулак или кинуть соседу двусмысленный взгляд. Мы молчим… Мы думаем…
Через неделю самые лучшие ученики области собираются в актовом зале школы № 23. Среди них и я. Я не отличница и не тяну на медаль, не протеже кого-то из учителей. «Тёмная лошадка». Одной из лучших учениц потока я стала лишь к концу восьмого класса. Киндер-сюрприз. В табеле – четвёрки и пятерки в соотношении фифти-фифти. Но на этот конкурс пошли все самые сильные. Отборное мясцо. Все будущие медалисты. Честь, ум и совесть, золото и серебро нашей школы, города, области. Грамотами обклеена стена в комнате и часть прихожей. За два года до выпуска я смогла выбиться из махровых троечников в топ-успевающие класса, что даёт мне право присутствовать здесь наравне со всеми. Неброско, но элегантно одетый, с серыми слюдяными глазами молодой человек объясняет простые правила. Конкурс открывает двери всем. Проходит он в три этапа, после каждого из которых отсеивается добрая половина участников. Шесть победителей из ста восьмидесяти человек получат право обучаться в выпускном классе средней американской школы в течение года.
Десятый класс совпадает с выпускным годом в художке. Я, пыхтя, как лошадка, везущая хворосту воз, бреду на красный диплом. В довершение всех этих радостей на мою голову мартовским сугробом обрушивается любовь. Лав, лямур, аморе. Есть Бог на свете, кульминация её пришлась на сиреневый месяц май, когда большая часть экзаменов уже была за плечами, иначе я бы загремела в жёлтый дом с жизнерадостным звоном пустого ведра по лестнице.
Но сначала учебный год. Адские девять месяцев пахоты. Осень, зима и весна, полные мозгосжирающей, невыносимо трудной, почти убийственной для подростковой психики работы. Распорядок дня примерно следующий: с утра школа, потом домой – на обед, где я провожу полчаса в рыданиях – нервишки сдают; десять минут на «покушать» и – в художку. После художки – к бабушке. От ДХШ до бабушки двадцать минут ходу. С ней живёт моя старшая сестра – та самая зубрила-отличница, святым ликом которой меня только ленивый не ткнул в течение этих лет. Она-то и натаскивает меня по английскому. И только спустя годы я осознаю, что она положила своё время и амбиции на алтарь моих будущих профитов. Она так же параллельно шла по аналогичной программе, только студенческой. И не прошла, хотя была одной из первых.
Мы учим и зубрим, зубрим и учим. Сказочный язык Джима Моррисона и Гарриет Бичер-Стоу. Особенно прекрасными кажутся отзвуки его долгими зимними вечерами при неверном свете свечи. Почему свечи? Вопрос в студию – кто знает, что такое «веерные отключения»? Те, кто бывал на «северах», отлично знаком с этим чудным явлением. Это когда город накрывает снежным бураном и обрывает к чёрту все провода. Коммуникации совершают асталависту, и наступает каменный век. Воду и свет дают по часам. Три часа есть свет, но нет горячей воды. Следующие два часа нет воды горячей, но есть свет. Или воды нет совсем. Или нет воды и света, а потом сразу есть. Масса вариаций на самый изысканный вкус. Поэтому гранит TOEFLа[4] частенько приходится грызть при свечах. Читать-зубрить. Зубрить-повторять. Бам-бам-баммм – бьют бабушкины старые часы с маятником, духота давит на сонные веки, иней затягивает в кружево тонкие стёкла окон.
Возбуждение охватывает даже тех, кто и не думал участвовать в конкурсе. По большому счёту, основные бои без правил идут даже не между студентами – между двумя учителями – моей Скалецкой и холмской Филь. Два заслуженных преподавателя, лучшие учителя области. Грудь в медалях, ленты в якорях. Это не конкурс – кровавая баня. Борьба за статус. Но, к сожалению, я не ощущаю никакой поддержки. Мою учительницу легко понять – на меня не делают ставки. Есть же медалисты. Какой смысл заниматься мной, если есть бесспорные лидеры – уж они-то не подкачают. И когда вражеский военачальник Филь чуть ли не под дверью ползает возле аудитории, чтобы подслушать, почувствовать, вынюхать хоть каплю информации, которая поможет её птенцам, я огребаю один-единственный комментарий в ответ на простой вопрос. Больше не подхожу. Да я и сама не сильно-то верю в успешность данной эскапады. Просто пашу, как лось. На веру и надежду времени уже не остаётся.
На первом круге вылетают все любители. На втором остаются твёрдые хорошисты, но и их вымело поганой метлой. Каким чудом удерживаюсь я – большой вопрос. Остаётся третий круг ада – интервьюирование. И тут ТОЕФЛ по боку. Насколько у меня бедный разговорный, я даже не подозревала. У нас очень жёсткая программа: мы учим историю Америки вперемешку с её ископаемыми и политикой, знаем, как называются ящерицы, живущие на юге Техаса и что предпочитают коренные жители Америки на ужин. Мы можем выдать это на уроке в лёгкую. Но свободно разговаривать об этом с носителями языка… Бесперспективняк, как говорят на нашей южной окраине.
На улице март. Бреду от бабушки по ледяным дорожкам меж ноздреватых этажей сугробов. Бабушка живёт в центре, от неё везде близко. На выходе сестра суёт мне папку с моими рисунками – на, возьми! Будет не о чем разговаривать или запутаешься – покажи им. Расскажи, о чём рисуешь, хоть время убьёшь.
В классе два парня. Америкос и русский. Лежат на диване утомлёнными солнцем тюленями – весь день слушали, устали. Спрашивают вяло. Голова гудит, как бабушкина чугунная сковородка, если ей двинуть по батарее-гармошке. Руки липкие, будто я катала в пальцах растаявший леденец. С трудом леплю кривобокие фразы, как булыжники во рту ворочаю. Гукаю, пыкаю, мычу. Герасим, прощающийся с Муму. За окном мартовские сумерки. А у бабушки борщ постный, квашеная капуста и тёплый плед на скрипучем диване. Хочу домой. Тоска. Безнадёга. Достаю папку, как спасательный круг. У парней сон слетает напрочь. Аж подпрыгнули. Роются в набросках, меня даже не слушают. Демоны, драконы, воины с обнаженными мечами их интересуют явно больше, хотя я честно пытаюсь впихнуть им месиво английских фраз в уши. Мол, увлекаюсь тяжёлой музыкой: Sepulture, Megadeth, Pantera – знаете таких? Вот у них и вдохновляюсь. Парни хмыкают: мол, ещё бы, конечно, знаем!
